Обращение к Говнищенко

Я когда на последней работе работал (буквально две недели как уволился), был предусмотрен обед - 30 минут. Но пообедать нельзя. Потому что пресс без присмотра не оставишь, если плитка на конвейере пойдёт криво, то в печи на выходе она застрянет. Нужно останавливать печь и ждать пока она остынет (1200 градусов) и устранять неполадки.

Поэтому даже ночью на обед не ходил. А пресс останавливать запрещают.

Но, омрачая всю планету,

висело в лавках: "Спирту нету".

И, как на немощный компот,

мы на "игристое донское"

глядели с болью и тоскою

и понимали — не возьмет.

Ну кто наш спирт и водку выпил?

И пьют же люди — просто гибель…

Но тощий, будто бы моща,

Морковский Петька из Одессы,

как и всегда, куда-то делся,

сказав таинственное: "Ща!"

А вскоре прибыл с многозвонным

огромным ящиком картонным,

уже чуть-чуть навеселе;

и звон из ящика был сладок,

и стало ясно: есть! порядок!

И подтвердил Морковский: "Е!"

Мы размахались, как хотели,—

зафрахтовали "люкс" в отеле,

уселись в робах на постели;

бечевки с ящика слетели,

и в блеске сомкнутых колонн

пузато, грозно и уютно,

гигиеничный абсолютно

предстал тройной одеколон.

Вспоминаю Булгакова, "МиМ".

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну, давайте, давайте, давайте!..