Малоизвестная операция....

         Малоизвестная операция

         Часто случается так: ушел человек с должности (даже хороший работник с высокого поста) и словно не было его, забыли о нем, припоминают по случаю. Новая метла метет в свое удовольствие. А вот история с Шапошниковым веское подтверждение того, что не место красит человека, а человек место. Должен, по крайней мере, красить. Командир отошел от компаса, но выученный им экипаж продолжал успешно выдерживать курс, будучи уверенным, кстати, что всегда может получить поддержку, дельный совет. В Ставке витали идеи Шапошникова, в войсках и в Генеральном штабе трудилась целая плеяда взращенных им специалистов. И вообще, Генштаб наш был в ту пору лучшим в мире, что и подтвердила победа над Германией, чей Генштаб прежде всегда признавался сильнейшим, слыл генератором передовой военной мысли, теоретических и практических разработок. "Школа Шапошникова", — как уважительно говаривал Сталин, оказалась значительно выше пресловутой германской школы.

      В июле 1942 года, когда определились цель и направление немецкого наступления, когда в короткий срок погибли почти все наши танковые резервы, Борис Михайлович предложил Ставке провести отвлекающую операцию на центральном участке, там, где враг находился близко к Москве. Сталин сказал с долей удивления и укоризны:

— Не вы ли настоятельно убеждали нас в необходимости преднамеренной стратегической обороны? А теперь говорите о наступлении.

— Обстоятельства изменились.

— Но не в лучшую сторону.

— Это и имеется в виду, — ответил Шапошников и обосновал свое предложение. — В районе Ржевско-Вяземского выступа немцы имеют крупную группировку, в том числе, по меньшей мере, три полностью укомплектованных танковых дивизии (1-я, 2-я и 5-я танковые). Есть сведения о том, что противник намерен перебросить часть войск для укрепления своих сил, успешно действующих на юге. Этого нельзя допустить. Враг не должен снять с центральных участков ни одного солдата. И более того — пусть направит сюда подкрепления.

— Мысль абсолютно правильная, — сказал Сталин. — Но как этого добиться, какие у нас возможности?

— На правом фланге Западного фронта есть войска, предназначавшиеся для развития успеха 20-й армии в случае ее одновременного удара с группой Белова. Удар не состоялся, но войска на месте. Их не много, но это достаточно крепкий кулак. Их надо использовать, пока не растащили для затыкания дыр. танки и кавалерия — единым кулаком, — подчеркнул Шапошников. — Общевойсковые армии правого крыла Западного фронта и левого крыла Калининского фронта взламывают оборону противника, в прорыв входят подвижные группы в общем направлении на Ржев — Зубцов — Сычевка, к железной дороге. Сумеем срезать Ржевский выступ — очень хорошо. Не срежем закрепимся на рубеже реки Вазуза. При всех условиях цель будет достигнута, немцы не снимут свои войска. Больше того, они могут расценить наши действия, как продолжение зимнего наступления. Это отвлечет их внимание от Дона и от Кавказа.

— У вас все, Борис Михайлович? — осведомился Сталин.

— Извините, есть еще одна важная сторона, — было заметно, что Шапошников заволновался. — Мы воюем вот уже год и за это время не провели ни одной, да-да, ни одной запланированной и подготовленной наступательной операции.

— Как так?! — не выдержал Жуков, находившийся в кабинете Верховного. А Ельня, а Москва, а Тихвин?!

— Это были контрудары, перераставшие в контрнаступление, это было использование обстановки, а не предвидение и планирование. Наши штабы всех уровней, вплоть до Генштаба, работали на потребу дня, так диктовала ситуация. Штабы отвыкли от свойственной им работы, они почти не вели разработку наступательных операций в условиях нынешней войны. В штабах много новичков. Сейчас появилась уникальная возможность без спешки, основательно, с тщательной проработкой всех вопросов провести своего рода учебно-показательную подготовку наступления, с привлечением специалистов, а главное — с привлечением людей из штабов разных уровней, слушателей академий. Не командно-штабные учения, а масштабную практическую операцию. Это необходимо для будущего.

         И опять не выдержал Георгий Константинович:

— Разрешите, товарищ Сталин… Сказано правильно, вперед смотреть нужно, учиться нужно. Только обстановка на фронтах такая, что не до жиру, быть бы живу.

— Значит, товарищ Жуков тоже согласен, что учиться необходимо, — не без иронии произнес Иосиф Виссарионович. — Согласен с тем, что ученье свет, а неученых у нас тьма. И не в этом ли одна из причин наших больших неудач на Юго-Западном и на Южном фронтах? — Помолчал, пыхнул трубкой: Продолжайте, Борис Михайлович.

— Основные усилия, в том числе по накоплению и обобщению опыта, желательно сосредоточить в 20-й армии, она должна стать основной, базовой в намечаемой операции.

— Почему именно 20-я, она сильнее соседних? — поинтересовался Сталин.

— Количественно нет, но высок боевой дух. Это наступательная армия. Сколоченная в ноябре-декабре генералом Власовым, она, как мы знаем, громила немцев в районе Красной Поляны, освобождала Солнечногорск, Волоколамск, Шаховскую. Без неудач. В армии — слаженный, хорошо подобранный штабной аппарат. У начальника штаба Леонида Михайловича Сандалова есть чему поучиться, и педагогических способностей он не лишен… И последнее по счету, но не по значению: очень удачное расположение армии. Она «сидит» на железнодорожной магистрали, не будет трудностей со снабжением, с переброской войск. А впереди до Ржева и до Сычевки лесисто-болотистая местность, полное отсутствие шоссейных дорог, только проселки, немцам негде развернуть технику. Это создает трудности и для нас, но для противника значительно большие. Немцы никак не ждут нашего наступления от Погорелого Городища на запад.

— А при чем тут Погорелое Городище? — снова подал голос Георгий Константинович Жуков. — Этот населенный пункт в полосе соседней, 31-й армии.

— Передадим участок вместе с находящейся там 251-й стрелковой дивизией в полосу 20-й армии. Район Погорелое Городище — Матюгино наиболее подходит для нанесения главного удара.

— Подведем итоги, — сказал Сталин. — У товарища Шапошникова не только интересный замысел, не только полезная идея, но и подготовлен план. При осуществлении этого плана мы ничего не теряем, а приобретения могут иметь место… Не думаю, что у командующего Западным фронтом товарища Жукова будет достаточно времени руководить этой операцией. Он, как наш заместитель, будет занят и в Ставке, и на юге. Давайте поручим общее руководство этой операцией начальнику штаба Западного фронта товарищу Соколовскому. Под контролем товарища Шапошникова. Пусть поработают наши штабы.

       Ну, чем не мудрое решение? Все довольны. Те, кто предложил идею, будут ее осуществлять. Не проявивший энтузиазма Жуков остался вроде бы в стороне, хотя формально отвечал за все события на Западном фронте. От вмешательства других инстанций замысел был надежно защищен авторитетом Шапошникова. Видимо, Иосиф Виссарионович быстро дал сотласие не только потому, что операция действительно, представлялась целесообразной, но еще и потому, что хотел улучшить свои отношения с Борисом Михайловичем. Недавние печальные события подтвердили истину: послушаешь Шапошникова — не ошибешься. Не было ошибки и на этот раз, погорело-городищенская операция стала событием незаурядным, оказавшим заметное влияние на дальнейший ход военных действий. Исследования писать бы об этом, но исследования — другой жанр, я же попытаюсь дать хотя бы общее представление о названной операции.

      Подготовка велась самым тщательным образом, с использованием классических правил и образцов, с привлечением того нового, что дала ведущаяся война. На 16 июля 20-я армия, оборонявшая рубеж протяженностью в43 километра, имела в своем составе две стрелковые дивизии, четыре стрелковые и две танковые бригады. Не густо. Гитлеровцы спокойно чувствовали себя на этом участке и никакого подвоха не ожидали. Загорали на солнышке, рыбку ловили на реке в непростреливаемых местах. И первое, что должны были сделать мы — это не нарушить спокойствия немцев, не всполошить их, соблюдать строжайшую оперативную маскировку. Не так-то просто, если учесть, что на участке армии, в ее тылах, требовалось сосредоточить большое количество войск. В короткий срок силы 20-й армии должны были по меньшей мере утроиться. В нее включили стрелковый корпус, состоявший из стрелковой дивизии и четырех стрелковых бригад, затем еще чри стрелковые дивизии, три танковые бригады, самокатно-мотоциклетную бригаду (велосипеды и мотоциклы), полки артиллерийские, минометные, зенитные, дивизионы «катюш», дивизион бронепоездов, саперные части.

      Простое перечисление мало что дает читателю, поэтому разложу на составляющие хотя бы саперную группу. Для ведения инженерной разведки, для форсирования реки Держа и других речек, для проделывания проходов в минных и проволочных заграждениях, для оборудования позиций, для прокладки дорог, армия получила саперную бригаду из одиннадцати батальонов, четыре инженерных батальона и два понтонно-мостовых батальона. Одних только мостов, требовавшихся для сосредоточения войск, было построено 75, и все это по ночам или в плохую погоду, когда не летала авиация.

       Особенно много прибывало в армию артиллерии разных систем. Все это надо было принять, разместить, укрыть в глубине лесов. Вместе со складами боеприпасов, продовольствия, фуража и другими необходимыми службами. Какими? Ну, хотя бы медицина. Потребовалось развернуть шесть полевых госпиталей, два госпиталя для легкораненых, два инфекционных и еще санэпидемотряд. Они могли пропускать до 2000 человек в сутки. Подключили фронтовой госпиталь на 700 человек. И автосанрота, имевшая 27 автомашин. И санрота с конным транспортом. И три ветеринарных лазарета.

       Это не все, далеко не все. В тылах армии сосредоточивалась фронтовая подвижная группа, которая должна была войти в брешь, пробитую пехотой, и развивать прорыв в направлении на Сычевку. В леса в районе станций Шаховская — Княжьи Горы выдвинулись 6-й танковый корпус генерала А. Л. Гетмана (осенью воевавшего под Каширой), 8-й танковый корпус генерала М. Л. Соломатина и 2-й гвардейский кавалерийский корпус, которым после гибели Л. М. Доватора командовал генерал В. В. Крюков. Лесные массивы были наполнены людьми, лошадьми, техникой. И при всем том немцы ничего не заметили, не узнали. Смею утверждать, что именно практический опыт, полученный при подготовке погорело-городищенской операции, помог нам через несколько месяцев скрытно сосредоточить большие массы войск под Сталинградом и нанести там по врагу удар столь же внезапный и дробящий, как это было в 20-й армии. Не было бы такого опыта у Погорелого Городища, не было бы таких успехов у Сталинграда.

       Вот лишь некоторые элементы отработанной тогда нами оперативной маскировки. Начнем с того, что никакой документации не велось, письменных приказов или распоряжений не отдавалось. Боевой приказ по армии и плановые таблицы были доведены до исполнителей лишь перед самым началом наступления. А до этого было так. Командующий 20-й армии генерал-лейтенант М. А. Рейтер и начальник штаба армии генерал-майор Л. М. Сандалов были вызваны в штаб Западного фронта. Жуков устно поставил перед ними задачу, а Соколовский ответил на все вопросы, познакомил с подробностями. Таким же образом указания спускались вниз по инстанциям, но лишь в той степени, в которой они касались того или другого исполнителя. Каждый знал только свой участок работы. Разведка боем не проводилась, зато оборонительная полоса противника была сфотографирована с воздуха и тщательно изучена. Командиры дивизий, бригад, полков на местности уточняли свои действия вместе с командирами поддерживающих частей. Но только мелкими группами. Выходили на передний край до рассвета и не более, чем по четыре человека. Все в солдатском обмундировании. Наблюдение вели весь день, а ночью — обратно в тыл. Уточняли исходные районы для атак, разграничительные линии, места переправ через реку, проходы в минных полях.

        Повезло с командующим армией. Макс Андреевич Рейтер, весной сменивший на этом посту генерала Власова, фантазиями не отличался, пороха не изобретал, но слыл добросовестным, по-немецки педантичным исполнителем, способным организатором и требовательным начальником в отведенных ему рамках.

Имел склонность к штабной работе. Подготовкой погорело-городищенской операции занимался охотно, со свойственной ему скрупулезностью, провел ее хорошо, чем и заслужил выдвижение на более высокую должность.

       Генералы Рейтер и Сандалов, по совету Шапошникова, удачно выбрали место для нанесения главного удара: десятикилометровый участок южнее районного центра Погорелое Городище, с тем, чтобы в дальнейшем разгромить противника между реками Держа, Вазуза и Гжать. Линия фронта, кстати, на участке прорыва проходила по реке Держа, это несколько осложняло первый этап операции, зато немцы там, за водной преградой, были уверены в своей неуязвимости и беспечны.

      Все до мелочей определили Рейтер с Сандаловым: действия первых и вторых эшелонов, использование резервов, нанесение отвлекающего удара на левом фланге, порядок ввода в прорыв подвижных групп… Каждая стрелковая дивизия должна была прорывать фронт на участке от двух до двух с половиной километров, имея впереди два стрелковых полка, а третий полк во второй линии. Примерно так же строились боевые порядки батальонов и рот. Волна шла за волной, подкрепляя и наращивая удар. Пехоту поддерживали 225 танков и около тысячи артиллерийских орудий и минометов, не считая реактивных установок. По 120 стволов на километр фронта — такая плотность была впервые достигнута нами с начала войны! Опыт сосредоточения и использования артиллерии тоже весьма пригодился вскоре под Сталинградом и в других сражениях. Ну и, конечно, вся эта большая работа проводилась не только штабом и командованием 20-й армии, не только штабом Западного фронта под руководством В. Л. Соколовского, но и при активной поддержке Генерального штаба, при зорком догляде заместителя Наркома обороны маршала Шапошникова. С привлечением большой группы штабных работников разных родов войск.

      Сталин и Жуков погорело-городищенской операцией почти не занимались, их внимание было приковано к неудачно развивавшимся событиям на юге. Так что Погорело-городищенское сражение готовилось и проводилось не столько строевым командованием, сколько штабниками, и в этом тоже его своеобразие.

      Зачинатель операции Борис Михайлович Шапошников, чей рабочий режим был ограничен самим Сталиным, настолько близко к сердцу принимал происходившее, что не смог усидеть в Москве и, махнув рукой на здоровье, в автомашине отправился в 20-ю армию. На только что созданный неподалеку от Княжьих Гор вспомогательный пункт управления Западного фронта, где уже находился Василий Данилович Соколовский, фактически командовавший теперь этим фронтом, замещая занятого в Москве Жукова. В машине Шапошникова нашлось место и для меня: он попросил отправиться с ним. Не без расчета на то, чтобы смягчить недовольство Сталина, весьма не одобрявшего поездок руководителей высокого ранга к линии фронта, всегда связанных с определенным риском. Тем более выезды по собственной инициативе. Но мы с Шапошниковым надеялись на то, что путь недалек и обернемся быстро.

       Поскольку мы, как и все, обязаны были соблюдать маскировку, то и экипировались соответствующе. Борис Михайлович обрядился в форму военного юриста среднего ранга, а я — в форму военного врача: что оказалось под рукой. Ну и плащ-палатки. Гимнастерка была тесна Борису Михайловичу, рукава коротковаты, выглядел он в таком наряде непривычно: моложе и как-то несерьезно. Да и я, пожалуй, не лучше.

       День был пасмурный, дождливый. Ехали, не опасаясь авиации. За Волоколамском на коротком привале перекусили, подкрепились: Шапошников лекарствами, я содержимым своей фляги. Дорога пошла незаметней, нахлынули воспоминания. Борис Михайлович, оказывается, знал моего однокашника по училищу и сослуживца штабс-капитана Станислава Прокофьева. В пятнадцатом году Стаса завалило землей при разрыве немецкого «чемодана». Лишь через пять суток нам удалось разыскать, откопать его труп.

      Мы, друзья боевого офицера, подшучивали, бывало, над увлечением Стаса: все свободное время до войны и даже на войне отдавал он любимому занятию топонимике, изучал географические названия и все, что связано с ними. Но, подшучивая, понимади, что увлечение это для офицера отнюдь не самое бесполезное, всем нам, особенно штабникам, артиллеристам, топографам, приходилось часто иметь дело с географическими картами, «прочитывать» их. И вот выяснилось, что Стае Прокофьев статьи когда-то печатал в специальных журналах, Шапошников помнил их, а одной воспользовался совсем недавно, обдумывая предстоящую операцию. Той статьей, в которой Прокофьев описывает топонимические особенности обширного района, простирающегося западнее и юго-западнее Москвы, где в старину обитало большое племя, большая община людей зарождающейся Руси. Даже по одним только старым географическим названиям можно очертить определенный круг, связанный, кстати, с типом местности, растительным покровом, климатическими условиями. Сколько одинаковости, созвучности в названиях! Речки Лузы (московская и гжатская), Вазуза, Зубцов, Зуша, Клязьма, Калязин, Вязьма, Гжатск, Осуга, Можайск, Ярцево, Руза (в некоторых источниках Руса), две Тарусы (город и речка, разделенные многими километрами. Читай: Та руса). Нашел Шапошников в статье даже описание речки Держа, того отрезка ее южнее Погорелого Городища, где намечен был наш прорыв. Ширина Держи там от 50 до30 метров, глубина кое-где до2 метров, но много и мелких перекатов, бродов с каменистым дном, удобных для форсирования. Однако во время дождей (а лето как раз было дождливым) уровень воды поднимается на 50–70 сантиметров, а иногда и до метра…

      Повздыхали, пофилософствовали мы с Борисом Михайловичем о странностях бытия. Давно уж истлело в земле тело Станислава Прокофьева, даже могила затеряна, не осталось ничего материального, а нечто эфемерное, мысли его, соображения его, плоды работы мозга прошли сквозь время, живут, приносят пользу. И сейчас, во Второй мировой войне, штабс-капитан Прокофьев продолжал вместе с нами сражаться с германцами. В ушах, у меня, как наяву, звучал его звонкий веселый голос с часто повторявшейся присказкой: "Эх, Руза-Вазуза!"

10

       На вспомогательном пункте управления штаба Западного фронта нас встретил Василий Данилович Соколовский. Человек спокойный, рассудительный, он не мог на этот раз скрыть своей озабоченности. Двое суток в районе намеченного прорыва шли проливные дожди. Броды на реке Держа затоплены, болота разбухли, почва размокла, на проселках застряли сотни автомашин с боеприпасами. Пехота и артиллерия заняли исходное положение, а вот подвижные группы, танки и конница, выдвинуться на свои рубежи не успели. Им требуются еще сутки. К тому же наступление, начатое накануне правым соседом, успеха не принесло, развивается вяло и грозит заглохнуть. Понимая всю сложность положения, Соколовский своею властью перенес начало операции на 4 августа, полностью сохранив при этом плановую таблицу боя для всех родов войск, в том числе для авиации. О своем решении сообщил Жукову и Василевскому, но ответа пока нет.

      Действительно, насчет погоды мы хоть и не очень, но преуспели. Дождь помаленьку сошел на нет. И вот наступило памятное для нас утро, наступил, выражаясь военным языком, артиллерийский рассвет. Мы с Шапошниковым встали рано, к шести часам успели привести себя в порядок, позавтракать. Вышли, поеживаясь, из дома, поднялись на небольшую возвышенность, на наблюдательный пункт. Небо затянуто было как будто серым брезентом, потемневшим кое-где от влаги. На траве, на листьях тускло блестели капли. Горьковато-остро, освежающе пахло мокрой березой. Медленно, длинными волнами полз туман, открывая поля и луга, накапливаясь, густея в лесных чащобах: лишь макушки высоких деревьев плыли над белым пологом. И тишина полнейшая, первозданная, от которой закладывало уши и которую, казалось, ничем невозможно было нарушить, она поглотила бы все звуки… Но нет, не поглотила. Кончилась она разом и на много дней.

       В 6 часов 15 минут начался наш долгожданный праздник! Абсолютно неожиданно для врага потрясающий гром расколол окрестности, содрогнулась земля, всколыхнулась вода в озерах и реках. Тысяча орудий беглым огнем ударила по восьмикилометровому вражескому рубежу, разрушая траншеи и блиндажи, разбивая технику и проволочные заграждения.

       Точно по нотам, словно повинуясь палочке невидимого дирижера, играл могучий артиллерийский оркестр. Десять минут снаряды и мины кромсали передний край неприятеля. Затем огневой вал обрушился на позиции вражеской артиллерии, на его резервы и командные пункты. Это была прелюдия, после которой пушкари приступили к методичному подавлению заранее разведанных и вновь проявившихся целей.

       Ровно в семь — антракт. Артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны, да и темп огня снизился, били только крупные калибры. Батарейцы получили возможность малость передохнуть, сбросить мокрые от пота гимнастерки. Появились наши самолеты, поставили дымовые завесы: в низких местах клубы дыма смешивались с туманом. Противник, естественно, решил, что сейчас начнется штурм, вывел свои уцелевшие подразделения из укрытий в траншеи. И по этим подразделениям вновь шквальным огнем полоснула вся тысяча артиллерийских стволов. Нахлынули эскадрильи наших бомбардировщиков, громя не только передний край, но и штабы, узлы связи, уцелевшие еще вражеские батареи. Последние десять минут этого великолепного концерта вся наша артиллерия работала на полную мощность, и как заключительные аккорды прозвучали залпы шестнадцати дивизионов «катюш», добивая на позициях врага все, что еще можно было добить. В 7 часов 45 минут "под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки", о чем мечтал Сталин, о чем писал он в своей январской директиве, пошли вперед штурмовые батальоны, двинулись передовые части стрелковых дивизий, поддерживавшие их танки. По штурмовым мостикам, на лодках, на плотах, вплавь и вброд, стремительно форсировали они Держу и ворвались во вражеские траншеи. Преодолели первую оборонительную позицию, затем вторую, открыв путь для подвижных групп. Немецкая оборона рухнула на всем участке прорыва, а потери наши при этом были самые минимальные. Потери начались потом, через несколько дней, когда фашисты, опамятовавшись, начали бросать навстречу нашим войскам одну дивизию за другой.

      Погорело-Городищенская операция продолжалась двадцать дней. Представление о ней дают некоторые цифры. Войска 20-й армии продвинулись на запад на45 километров. О количестве погибших с той и другой стороны, о разбитой технике судить не берусь, утраты, конечно, были большие, исчислялись десятками тысяч, но не напрасно гибли люди, как в некоторых других местах. Скажу о трофеях, они были подсчитаны точно. Мы захватили 203 вражеских танка, в том числе 62 исправных, 380 артиллерийских орудий и почти столько же минометов. И полторы тысячи автомашин. Таковы масштабы.

       Однако не трофеи были главным достижением этой операции. И даже не то, что немцы, в период решающих боев на юге, не взяли из группы армий «Центр» ни одной дивизии, ни одной эскадрильи, а наоборот, вынуждены были направить сюда часть стратегических резервов. Важно, что германский Генеральный штаб, опасаясь за центральное, московское направление, прозевал, не заметил потом сосредоточения больших масс наших войск для контрнаступления под Сталинградом. С учетом ведь навыков погорело-городищенских событий создавали и маскировали мы возле Сталинграда свой ударный кулак. Но самым важным, самым главным результатом был многогранный опыт проведения крупных наступательных операций, полученный и осмысленный нами. Как в новых условиях прорывать оборону противника? Как вводить в прорыв подвижные танковые и конно-механизированные группы?

       Как управлять войсками, когда дивизии и полки ведут боевые действия с отходящим, маневрирующим, контратакующим неприятелем? И многое другое, что мы применяли и развивали потом в ходе войны.

     Вспоминается разговор с Леонидом Михайловичем Сандаловым в сорок пятом году, когда он был начальником штаба 4-го Украинского фронта. Беседовали о подробностях одной очень удачной операции: таких тогда было много, но эта особенно выделялась. Перефразировав крылатое изречение знаменитого писателя о том, что все современные ему литераторы "вышли из гоголевской «Шинели», Сандалов сказал так: "Все мы, штабные генералы и офицеры, вышли из Погорелого Городища". Очень, на мой взгляд, образная, многослойно-образная формулировка.

                                                               В Успенский