Что разозлило россиян

Где-то в начале нулевых мне стало неприятно бывать в Москве.

До этого все было очень хорошо. После почти 15-летнего отсутствия я приехал в Россию в 1988 году. В СССР за это время практически ничего не изменилось. Мои бывшие одноклассники жили в квартирах своих родителей. У них была та же мебель, те же номера телефонов, те же консервы в холодильнике. И работали они примерно так, как и их родители. И хотя у них уже были жены и дети, все было настолько по-прежнему, что меня все время подмывало спросить, что проходили в школе, пока меня не было.

Потом все стало стремительно меняться. За полгода в людях и в стране происходило больше перемен, чем за предыдущие полтора десятилетия. Причем перемен к лучшему. Люди становились свободнее, раскрепощеннее, они читали запрещенные когда-то книги, смотрели неподцензурные фильмы, ездили за границу и с фантастической скоростью приобретали навыки, необходимые современному человеку.

А потом — всего за несколько месяцев — все опять изменилось. Мои друзья становились все более состоятельными, у них росли зарплаты, и они покупали себе сначала автомобили «АвтоВАЗ», а затем и нормальные машины, ремонтировали свои советские квартиры и приобретали дома на морских побережьях мира. В этом отношении Россия продолжала меняться к лучшему. И вообще, по крайней мере в Москве появились ощутимые признаки достатка. Но страна каким-то неуловимым образом скурвилась.

Не я один это замечал. Те из моих знакомых иностранцев и экс-советских экспатов, которым нравилось в Москве, тоже заметили какую-то озлобленность, витавшую в воздухе. Не направленную на кого-то или на что-то конкретно, постоянно подавляемую, но тем не менее постоянно готовую взорваться, вырваться наружу. Перманентную недоброжелательность.

Те, кто чувствовал то же самое, понимали меня с полуслова, а объяснить это другим было невозможно. Да я и не пытался. Однако теперь я понял, в чем дело.

Человек — существо моральное. Мы так устроены, что нам необходимо ощущать себя положительными. Жуткий и ужасный Бармалей, что творит зло и этим хвастается, существует лишь в детской литературе. Живые же люди хотят делать хорошо и не делать плохо.

Когда мы совершаем дурной поступок, мы всегда знаем, что этот поступок дурной. Но нам необходимо оправдаться, причем прежде всего перед самим собой. Часто мы говорим себе: у меня не было другого выбора. Да, герой Гюго Жан Вальжан украл, но он хотел покормить ребенка. Бывает, что мы совершаем мерзости для того, чтобы защитить близких или из инстинкта самосохранения.

Но эти объяснения не помогают казнокрадам, взяточникам, коррупционерам, рейдерам, распильщикам бюджета и кидалам, которые составляют костяк путинской вертикали. Или могли помочь в ранние постсоветские годы, когда чиновники, силовики и прочие были по мировым меркам бедны.

Но с начала нулевых, когда в страну потекли миллиардные нефтедоллары и коррупционеры стали богатыми уже по мировым стандартам, «оправдание Жана Вальжана» больше не катит. Нужно нечто иное.

Оправдание нужно любому человеку, который поступает аморально. Вот и Игорь Шувалов публично оправдывается за свое беззастенчивое взяточничество. Его огромное состояние, мол, позволяет ему оставаться независимым.

Но это объяснение для публики. Для себя он и ему подобные имеют другие оправдания, такие же, как и любой воришка, который в доме у друзей лезет в ящик письменного стола и крадет лежащие там деньги или ценности. «У них (в данном случае, у олигархов) не убудет». «Они дают мне объедки с барского стола, вонючие 50 лимонов, а сами на этой сделке нагревают руки на миллиарды: это они настоящие коррупционеры». Или: «Все так делают». Или: «Это сделал бы любой на моем месте, а я честный, порядочный и не алчный человек. Я и взял по-божески, и решение принял более или менее по совести. Иванов, или Петров, или Сидоров на моем месте вел бы себя совсем бессовестно».

Иными словами, для того чтобы оправдать коррупцию, коррупционер должен показать, что он не хуже, а в каком-то смысле даже лучше других. Неприязнь, цинизм и предположение, что все остальные как минимум столь же низки и поступали бы на его месте точно так же, — единственная возможность для коррупционера оправдаться в своих глазах. Эта идеология, этот черный взгляд на всех вместе взятых распространились по всему обществу и отравляют атмосферу в России.

Кстати, уголовники тоже имеют оправдание. Они четко делят мир на своих и чужих, на «блатных» и «фраеров». Фраера как бы не люди, преступления против них не осуждаются. Зато воровство у своих аморально и наказывается в уголовной среде очень строго.

Российские коррупционеры тоже, я думаю, делят людей на своих и чужих. Абрамович владеет клубом «Челси», живет в Лондоне — что ему Россия? Его с ней связывает немногое. Российские чиновники тоже имеют свои династийные интересы за границей. Там живут их дети, там находятся их активы. Почему они должны заботиться о лесе в Химках или в Жуковском или о памятниках московской старины? Их же не волнует судьба джунглей в Бразилии.

Конечно, такое отношение не благоприятствует здоровому развитию общества.

Зато в мой последний приезд, в январе этого года, я заметил новую перемену. В метро, на улицах, в театрах. Какую-то не ощущаемую доселе благожелательность. Может ли это быть результатом протестов последних месяцев? Того, что тысячи москвичей вышли из апатии и пошли на улицу. То есть совершили моральный акт, необходимость которого они давно чувствовали?