Игорь Огнев: Верхом на палочке

Фредерик Бастиа, забытый французский экономист XIX века, писал: «Государство — это громадная фикция, посредством которой все стараются жить за счет всех». Познакомься Бастиа с российской действительностью, он бы сильно удивился тому, насколько эта «фикция» может быть и конкретна, и выгодна, если ее приберут умелые руки. Наверняка этот француз обнаружил бы, что, с одной стороны, государство в России вроде есть, а с другой — его как бы нет и в помине.

Государство, ау!

И правда, все атрибуты государства Российского вроде бы присутствуют. Но, с другой стороны, не кто-нибудь, а сам президент Медведев, не щадя официального лица своего, говорит такое, после чего кажется, будто все наши внушительные государственные институты запихали в ракету, и она, оказавшись, как это водится в по­следнее время, без руля и без ветрил, не выйдя на расчетную орбиту, булькнула в воды океана. Вот, например, летом 2011 года Дмитрий Медведев заявил: «Все, что не координируется президентом, не координируется никем. Но это плохо, это означает, что у нас абсолютно устаревшая, несовершенная система управления, которую надо менять. Когда все сигналы будут приходить только из Кремля, это показывает, что сама по себе система нежизнеспособна, надо ее настраивать».

Президент Медведев не впервые и все жестче критикует не только правительство, но также систему управления страной и экономикой. Из филиппик Дмитрия Анатольевича можно составить впечатляющий цитатник. Год назад, на совещании по формированию перечня федеральных целевых программ, он сурово заметил, что «подготовка проектов… идет медленно, и главная проблема заключается в том, что отсутствует должная координация…».

Чуть раньше, на заседании президиума Госсовета, Д.А. Медведев напомнил, что после предыдущего аналогичного мероприятия давал поручения, которые не выполнили: «Ответственность в этом — правительства, которое не довело до конца целый ряд документов, и они не были внесены в Государственную думу».

Во что, как не в профанацию, обратилась затеянная самим президентом Медведевым и под его кураторством проведенная милицейская реформа?

В конце октября 2011 года, встречаясь с молодыми инноваторами в фонде «Сколково», президент услышал жалобы на таможню и с трудом сдержался, чтобы не шварк­нуть о стену микрофон: «Абсолютно дурацкие зачастую требования, которые в конечном счете нас всех выставляют в абсолютно идиотском свете. Когда мы сами ищем по всему миру инвестиции, интеллектуальные продукты, еще что-то, а потом люди приезжают, а им говорят: здесь заплатите, там заплатите». Медведев в сердцах заключил, что без радикальных изменений в таможенной системе не обойтись, и безнадежно закончил: «Хотя они уже происходили неоднократно».

И вконец вывела из себя президента неудача с запуском межпланетной станции «Фобос-Грунт». 26 ноября 2011 года Дмитрий Медведев заявил: «Я не предлагаю ставить к стенке, как при Иосифе Виссарионовиче, но наказывать надо серьезно: или рублем, или, если есть явная провинность, это может быть дисциплинарная или даже уголовная ответственность».

Если во время президентства Владимира Путина исполнялась половина его поручений, то теперь — лишь каждое пятое. Что это значит? Представьте, что ваш автомобиль реагирует лишь на каждое пятое движение рычагов, педалей и кнопок управления. Будь так, вы уже на первом же километре очутились бы в кювете, влипли в придорожный столб или в другой автомобиль.

Нынешняя бюрократическая система столь громоздка, что непонятно, кого наказывать, утверждают эксперты. Поручение президент дает премьеру, дальше оно спускается вниз по пресловутой вертикали, и зачастую не ясно, на каком именно уровне случается «короткое замыкание». Если виновные и появятся, то это будут, скорее всего, случайные люди.

Диагнозам специалистов не откажешь в прозорливости. Лев Гудков из «Левада-центра» уверен: «…нынешнее печальное положение — результат всей предыдущей политики централизации и исчезновения реального разделения властей. Система, заложенная в Конституции РФ, растворилась в политической практике. А это означает отсутствие контроля над бюрократией. Последняя начинает работать сама на себя».

Как это она делает, рассказал мне старинный приятель, в недавнем прошлом — видный тюменский чиновник КПСС. Зашел он к своему знакомому, главе аппарата одного федерального ведомства на территории области. Беседуют, телефон звонит-надрывается, а хозяин кабинета ухом не ведет. Мой приятель кивает ему на аппарат и слышит в ответ: «Да за такие деньги чтобы я трубку снимал?! Мне вот жена наказала “вагонку” достать для лоджии и балкона!»

Кстати, о деньгах. По свидетельству крупнейшего российского экономиста академика Абела Аганбегяна, хорошо знающего США, зарплата наших чиновников среднего и верхнего уровней управления больше, чем у американских коллег!

Словом, афоризм француза Бастиа применительно к нынешней России я бы перефразировал примерно так: «Государство — это вовсе не фикция, а грандиозное предприятие, если его приватизирует небольшая группа людей». По оценкам экспертов, неизвестно куда уплывает минимум четверть валового внутреннего продукта. Ну а максимум — половина…

На сей счет приведу хоть и косвенный, но уж больно выразительный факт. Отчитываясь в 2010 году перед Госдумой о преодолении — разумеется, успешном! — экономического кризиса, премьер Владимир Путин заявил, что на эти цели потрачено 2 трлн рублей. Расчеты академика Абела Аганбегяна на основе официальных цифр показывают, что кризис съел 16 трлн рублей. Ни один депутат не удосужился спросить премьера: а куда делись 14 трлн? Это ведь не семечки!

Подобные удивительные ситуации напоминают принцип миллионера Дж. Моргана. Получив предупреждение судьи, с которым он был на короткой ноге, Морган внушал своему адвокату: «Мне не нужен юрист, который рассказывает, чего я не могу сделать. Я нанимаю его затем, чтобы он объяснил, как делать то, что я хочу». Похоже, наши деятели даже об этом юристов не спрашивают, а просто действуют как им угодно.

Вертикаль уработалась…

В июне 2010 года подводили итоги десятилетки: программа «Стратегия-2010», детище Центра стратегических разработок, которым руководил Герман Греф, считалась второй волной либеральных реформ. Реализована она едва ли на треть. Неудача, по мнению Грефа, вызвана тем, что «мы недостаточно обратили внимание на реформу государственной власти». Этот ключевой раздел попросту изъяли из официального текста. Ну а затеянная в начале «нулевых» административная реформа тихо-тихо исчезла в неизвестном направлении. В итоге целыми отраслями управляют вручную.

Образцы такого ручного управления то и дело демонстрирует вездесущий премьер Владимир Путин. Многие, наверное, помнят, как несколько лет назад на совещании рассерженный премьер посулил послать «доктора» в компанию «Мечел». И тут же котировки акций металлургов обвалились. Или на пожарищах деревень летом 2010 года премьер заверял, что лично будет отслеживать строительство новых домов. Спустя почти год погорельцы нескольких регионов — Волгоградской, Нижегородской и Московской областей, а также Алтайского края — жаловались, что личный контроль первых лиц не помог. Подвалы многих домов залиты водой. Скверное строительство и отсутствие привычных печек заставило людей страдать зимой от холода и сырости. Некоторые поселки «посадили» на малопригодной для жилья болотистой почве. Не везде обеспечили вроде бы гарантированными коммунальными удобствами…

Да что — пожары! Премьер засучив рукава подключается к ситуациям вовсе смехотворным. В том же 2010 году, например, без его личной помощи не могли ликвидировать многолетнюю свалку рядом с аэропортом «Шереметьево». Оказывается, птицы, питающиеся отходами, спровоцировали более полутора сотен столкновений с самолетами. Свалка исчезла, но вскоре воскресла неподалеку… Между прочим, свалки загадили десятую часть страны. Конечно, «Русская земля велика есть». Но ведь отходы мы валим только вокруг селений и с такой оглушительной скоро­стью, что за околицами скоро вырастут вонючие и заразные монбланы. Мерещится жутковатая метафора: под этими монбланами хоронят остатки государства. Сколько же понадобиться премьеров, чтобы насильно расправиться со всеми свалками, коли цивилизованные механизмы не работают?

Стоит ли удивляться, что эффективность государственного управления в России, по оценкам Всемирного банка, в 2002 году составляла минус 0,29, а в 2009 году минус 0,28 (–2,5 — самое нижнее значение шкалы, а высшее +2,5).

Впрочем, индексы — «птичий» язык аналитиков, но за ними стоят вполне конкретные и очень неприятные для всех россиян ситуации. Перед кризисом, по данным академика Аганбегяна, квадратный метр жилья в многоэтажном доме Чикаго стоил $ 2400, в Манчестере — $2668, в Гамбурге — $2167, в Стокгольме — $ 2313, а в России — $3240 (с ремонтом и вовсе $3800—4000). Цены вздувает, в частности, низкая эффективность проектов. Конструкции домов непомерно тяжелые, условно говоря, это хрущевские панели. Современные материалы и утеплители используются редко. Родное государство нагородило множество административных заборов. Например, согласование типового строительства требует 54 процедуры, на что уходит примерно 700 дней. В развитых странах действуют всего 15—16 процедур, и занимают они меньше 170 дней. Добавьте к нашим реалиям 30—40 процентов на взятки — вот и двойные цены квартир.

— Власти гордятся тем, — говорил мне Абел Аганбегян, — что за 10 лет до кризиса производительность труда выросла на 70 процентов. Цифра красивая, только надо понимать, что рост этот стартовал с очень низкой базы 1999 года. Тогда, после кризиса, производительность упала почти вдвое сравнительно с 1989 годом. Так что к 2008 году мы лишь восстановили уровень производительности десятилетней давности. Да и рост этот наполовину связан с конъюнктурой мировых рынков.

Совсем другая картина вырисовывается, если сравнивать Россию и США. В сталелитейной промышленности и розничной торговле наша производительность равна трети американской, в банках — 23, в строительстве жилья — 21, а в электроэнергетике и вовсе 13 процентам!

Ну, а если в экономике швах — откуда быть социальному благополучию? Высшая школа экономики исследовала благосостояние россиян за 20 лет реформ. Расходы государства на медицину в 2006 году оказались на уровне 1994 года, а общая заболеваемость в 1990—2008 годах выросла на 45 процентов. Доля платной медпомощи вышла за всякие разумные пределы: она составила 45—50 процентов, тогда как в Евросоюзе — 24. Кстати, по европейским меркам доля бедных россиян перевалила за половину населения.

По экономическому развитию в международных рейтингах Россия занимает 55-е место из 200, а вот по индексу социального развития (интегральному показателю качества жизни) — 65-е, по ожидаемой продолжительности жизни — 105-е, по качеству здравоохранения — 130-е, по смертности мужчин — 140-е места. Как долго мы будем терпеть столь позорное положение? А ведь это тоже зависит прежде всего от усилий государства.

— Нулевые годы я оцениваю как потерянное десятилетие, — заключает академик Аганбегян. — Да, макропоказатели росли, но за счет импорта сырья. Мы практически прекратили все реформы: структурные, институциональные и другие. Богатела прежде всего 20-процентная верхушка общества, а вся страна плыла по течению прибывающего независимо от наших усилий денежного потока. И жила себе без стратегии, без четких целевых установок, без самоанализа и оценки рисков, без взгляда в будущее. От такого беззаботного существования пора отказываться.

Правда, академику Аганбегяну из его восемнадцатого столетия остроумно возразил Бернард Мондевиль. Он и своих-то современников смутил парадоксом, заявив, что порок добродетелен, а добродетель — порочна. Как такое сальто-мортале случилось втайне от всех? Да очень просто, нужно только называть вещи своими именами. По Мондевилю, работу беднякам дает расточительность богачей, а вовсе не прижимистость добродетельного скряги. А может, действительно не в отчаяние впадать россиянам, а славить богатеньких соотечественников за те крохи, что падают с барских столов?

Скорее всего, придется основной массе населения утешаться парадоксом Мондевиля, поскольку бюджет ближайшей трехлетки не оставляет ничего лучшего. Люди радуются предвыборным обещаниям премьера Путина дополнительно выделить на социалку 200 млрд рублей. (Кстати, это ли не подкуп избирателей?) Сама по себе, цифра может впечатлить не шибко осведомленного человека. А сравнить есть с чем. Дополнительные доходы казны за 10 месяцев 2011 года составили почти 1,4 трлн рублей, или 3,2 процента ВВП. Общие траты бюджета-2012 запланированы в размере 12 трлн рублей. На этом фоне 200 млрд — капля в море. Добавлю, что относительные расходы на оборонку и силовиков вырастут на 40 процентов, а на социалку упадут. Так, доли образования с 5,1 в 2011 году снизится до 3,4 процента в 2014-м, а здравоохранения — с 4,6 до 3,2 процента.

Иной раз кажется, будто власти не ведают, что творят правая и левая руки. В ноябре 2011 года, выступая в сельской глубинке, премьер Путин убежденно заявлял, что труд сельских врачей, фельдшеров, учителей и технического персонала должен быть достойно оплачен. И в том же ноябре правительство утверждает список 93 профессий, необходимых для модернизации страны. Их представители смогут получать президентские и правительственные стипендии — до 14 000 руб. в месяц. Учителей и врачей в перечне не оказалось. А и правда, на что они, при таком-то отношении государства, влияют в России?!

Не так сели!

Полагаю, найдется читатель, который сурово укажет автору, что наше государство вовсе не дремлет. Ведь в России госкапитализм! Это правда. Но подобное уча­стие государства в экономике и есть его извращенная функция. Тем более что государственные активы бесплатно розданы узкому кругу друзей под госкорпорации, которые затевались как полностью закрытые от контроля не только общества, но и государства.

Самое модное нынче словечко — «нанотехнологии» — чуть не ежеминутно слетает с языка чиновников. Госкорпорация «Роснано» в 2010 году получила из бюджета 65 млрд рублей, в ее штате 400 сотрудников. С этими ресурсами она, по разным данным, запустила от 8 до 13 реальных производств. В Израиле есть своего рода аналог «Роснано», возглавляет его профессор О.М. Фиговский, член Европейской академии наук, директор ряда фирм. В 60-е годы он одним из первых в СССР изобрел образцы наноматериалов. В частности, асфальтовое покрытие, на которое садился «Буран». «Существует наш центр примерно столько же времени, сколько и “Роснано”, — говорит профессор Фиговский. — Но у нас работает не четыреста, а полтора человека: исполнительный директор на полставки и инженер-координатор на полную ставку. Их зарплаты существенно ниже, чем в “Роснано”. Однако за тот же период они пустили порядка 30 нанопроизводств». Как говорится, почувствуйте разницу.

В 2010 году президент страны поручил реорганизовать госкорпорации в открытые акционерные общества. Как и большинство его поручений, это тем более исполняется ни шатко ни валко. Еще бы: на кону огромные активы и деньги! А «Рособорон­экспорт» уже нашел способ сохранить статус-кво: его руководство объявило, что теперь эта империя — «корпорация развития». Осталось выяснить: развития — чего?

Вот другая традиционно важнейшая задача государства: инфраструктура. Средняя скорость перевозки по нашим дорогам не превышает 280—300 км в сутки, а в Западной Европе она перевалила за 1000 км. Там расходы на транспорт — менее семи, а у нас достигают 16—20 процентов себестоимости продукции, поскольку черепашья скорость сжигает топлива на 35—40 процентов больше. А вообще с начала века себестоимость перевозок в России выросла в четыре раза, издержки строительства дорог — до 4,5 раза, а ввод снизился втрое, до двух тысяч км в год. При таких темпах наша страна будет догонять Китай по протяженности дорожной сети 500, а Бразилию — 250 лет. Премьер Путин обещает удвоить темпы к 2020 году, значит, и Китай с Бразилией мы догоним вдвое быстрее, чему можно порадоваться.

На железных дорогах — не лучше. Резко упало качество строительства и ремонта, 80 процентов мостов давно изношены, основные пути расхлябались до показателей СССР 60-х годов, парк грузовых вагонов одряхлел до 65 процентов. За последние 10 лет средний тариф вырос в 3,7 раза, что помогло РЖД в прошлом году показать рекордную прибыль. Однако монополии все мало, и нынче она поклянчила повысить тарифы. С каких это щей? И без того стоимость проезда в вагоне догоняет цены авиабилетов. Но просьбу монополии уважили. Премьер сказал, что у него «не поднялась рука» этому противиться.

Здесь придется к месту парадокс ехидного француза Бастиа, которого я цитировал в начале статьи. «Издайте закон, в котором было бы сказано: “Никто не может пользоваться другими брусьями и бревнами, как только нарубленными тупыми топорами”. Вот что произойдет тогда. Если теперь мы делаем 100 ударов топором, то будем делать 300. То, что мы делаем в час времени, потребует трех часов. Какое могущественное поощрение для труда! Ученики, подма­стерья и хозяева не в состоянии будут выполнить все заказы. Нас забросают заказами, а следова­тельно, увеличится и наша заработная плата».

Не видите параллелей? Ну как же: дольше едешь — больше командировочных. Чем ниже скорость на автомобильных и железных дорогах, тем быстрее страна удвоит ВВП. А идеи общего блага в многострадальной России не было отродясь — не предусматривает ее «вертикаль» и сейчас.

Кроме инфраструктурных и еще нескольких отраслей, святым делом государства во все времена оставалось постоянное совершенствование своих институтов. Экономическая практика показывает: при удвоении объемов производства или ВВП сложность связей внутри объекта увеличивается в кубе. И прежняя управленческая машина все чаще дает сбои. Добавьте к этому фактор огромной территории России. К слову: Беларусь, которой президент Лукашенко, подобно своим российским коллегам, рулил вручную, сорвалась в штопор только нынче именно потому, что республика — не больше средней российской области. Именно по этим причинам система управления, как предприятиями, так и государствами, впадает в нашу психопатологию, если эту систему не совершенствовать адекватно уровню развития экономики. Постоянная подкачка мускулов и позволяет развитым странам держаться в форме. Худо-бедно, но ВВП России за десятилетие почти или действительно удвоился, а вот властная вертикаль осталась прежней. Последствия смотри выше.

Конечно, и в развитых странах основные каркасы государства со временем существенно не меняются. Все так же, согласно конституциям, существуют и премьеры, и министры, и губернаторы. Но эти чиновники, в помощь демократическим институтам, гибко подстраивают и настраивают свои аппараты и методы работы, а тем более институты рынка и государства, под реалии, продиктованные жизнью. Примеров тому не счесть, но я расскажу только про опыт США, поскольку он уж очень показателен. И прежде всего потому, что со времен первых поселенцев-протестантов в стране официально господствовала идеология: рассчитывать только на собственные силы, а не на государство. Ну, а в жизни происходит вот что.

Когда в 1957 году в СССР запустили первый в мире искусственный спутник и США очухались после холодного душа, Пентагон во главе с талантливым математиком Робертом Макнамарой создал сетевое (или секретное — для пуритан-республиканцев) развивающее государство — СРГ. Сотрудники специального управления перспективных исследований (УПИ) занялись новейшими технологиями: реактивным авиастроением, мирным атомом, лазерами, биотехнологиями. Небольшие группы исследователей комплектовались людьми с чутьем, им предоставили небывало широкую свободу. В том числе — в распоряжении солидными средствами. Если группа через год не получала ожидаемых результатов, чиновники УПИ, включенные в процесс изнутри, перекидывали финансирование другим группам. Но если появлялся результат, группу поддерживали до выхода на коммерческий этап. Каждая из новых технологий тиражировалась сразу в сотнях пунктов страны.

Поскольку сердцевиной всех направлений была вычислительная техника, сфера деятельности УПИ не ограничивалась рамками Пентагона. Организационные усилия, а также бюджетные деньги шли на создание факультетов информатики в крупных университетах, на перспективные научно-исследовательские проекты в центрах и фирмах, где агенты УПИ обнаруживали интересные идеи вместе с их авторами. Если программы начинались на федеральном уровне, то после многие координировались в штатах. Словом, сотрудники УПИ не восседали в пентагоновских креслах, а рыскали по всей стране в поисках идей и людей. Гибкое и мобильное государство в лице этих сотрудников оказывалось в нужном месте в нужное время.

Как один из результатов деятельности УПИ в конце 60-х возник Интернет. Этот вроде бы побочный результат появился потому, что, в отличие от сплошь засекреченной советской оборонки федеральное законодательство США стимулировало 5—6-кратную окупаемость технологий ВПК на производстве гражданской продукции. (А в новой России только в 2010 году сняли гриф секретности с еще советских ГОСТов нижнего мужского и женского белья военных — это ли не клиника шизофрении?!) Столк­нувшись с наступлением японцев в области вычислительной техники, УПИ ответило Стратегической компьютерной инициативой, направленной на создание искусственнего интеллекта. Цель — устойчивое лидерство США в мире. Оно и достигнуто.

Примерно так же государство действовало в области медицины и биологии.

После открытия структуры ДНК, в рамках все того же СРГ, под эгидой аналога нашего Минздрава — государственных национальных институтов здравоохранения (НИЗ) — начались эксперименты в генной инженерии. Открылась возможность создавать новые организмы. В отличие от УПИ, чиновники НИЗ финансировали группы не на свой страх и риск, а лишь в том случае, если идею признавали достойной ученые других групп. Все-таки живые организмы — не «железо», пусть и «умное». В 1971 году в Стэнфорде создали молекулу ДНК, включавшую фрагменты разных организмов. С этого момента генная инженерия из области фантастики перешла в практику. Если в 1975 году НИЗ поддерживал два проекта, то в 1976 году — уже 123, а в 1980-м — и вовсе 1061! В 1976 году по программе НИЗ впервые в мире был синтезирован человеческий инсулин. Третий суперпроект 80-х — «геном человека» — замечателен не только сам по себе, но и тем, что его, с подачи УПИ, подхватило Минэнерго. Почему вдруг? Оказывается, международная обстановка к тому времени потеплела, ассигнования на военные программы поубавились, и Минэнерго можно было сохранить у себя гослаборатории только одним способом — сделать их коммерчески выгодными. Тут не до ведомственной щепетильности.

Что не менее важно — НИЗ нейтрализовал в Конгрессе США противников биотехнологий из числа консерваторов-пуритан, игравших на страхах части общества.

Деятельность сетевого государства в лице УПИ, НИЗ и подобных механизмов заставила администрацию США пересмотреть всю отраслевую политику. (В России о ней только говорят.) До представителей двух ведущих партий в Конгрессе дошло, что создание новых рабочих мест для избирателей, а значит, и научно-технологическое лидерство страны в мире стало зависеть от того, как быстро инновации будут превращаться в коммерческие жизнеспособные продукты. И при республиканских админи­страциях Рейгана и Буша-старшего, которые, по традиции пуритан, исповедовали исключительно рыночную идеологию, государство приняло пакет законов о механизмах поддержки инноваций. У всех был общий знаменатель: децентрализованное СРГ, через которое разные ведомства вели пионерные проекты.

В 80—90-х, когда была наработана солидная практика, Конгресс принял около двух десятков законов в сфере инноваций. Детально прописываются отношения между государством, ведомствами, лабораториями и промышленными фирмами на всех этапах: от рождения идеи до тиражирования нового продукта.

Вот как действовало американское государство в сфере инноваций. И мне очень трудно вообразить любого из президентов США самолично ликвидирующим свалки. Не царское это дело.

Тем не менее успехи в инновациях не остановили безумного процесса, названного неуклюжим словом «финансиализация», при котором деньги делают деньги, а производство — сбоку припека. В результате Америка подарила миру оглушительный кризис. Если мировой валовой продукт в 2008 году стоил 60 трлн долларов, то финансовых инструментов (деривативов) только в США было выпущено на 600 трлн долларов! Разрыв между физическими объемами сырья и этими бумагами, которые язык не поворачивается называть ценными, огромен. По нефти разница достигала 35 раз, а по пшенице сумма деривативов, торгуемых только на Чикагской товарной бирже, в 46 раз превышала мировой объем производства. Столь безумная катавасия случилась прежде всего потому, что американское государство по традиции оставило по сути в частных руках Федеральную резервную систему — аналог нашего Центрального банка. ФРС США с момента основания в 1913 году не являлась государственным институтом. И это — второй урок Америки, позволяющий на отрицательном примере осмыслить роль и место государства в экономике и в современном мире.

Когда эти примеры примеряешь к властям России, вспоминается знаменитая реплика Бориса Ельцина: «Не так сели!».

Умножаем наследие

Так что, за критикой президентом Д.А. Медведевым системы управления страной стоит, если хотите, лишь скелет российского государства. Скелет без мышц, то есть без современных и отлаженных механизмов-институтов. Справедливости ради скажу, что властям новой России в наследство от СССР достались руины государственной машины. Вертикаль «нерушимого блока коммунистов и беспартийных» завела империю в тупик. Зарубежные аналитики приравнивают советское государство к модели стран Западной Европы времен перехода от феодализма к абсолюти­зму. Такие выводы ученые сделали, анализируя два главных критерия: насколько частная собственность отделена от публичной (государственной) и каковы отношения между центром и регионами.

Хотя формально собственность в СССР была государственной, однако в середине 80-х теневая экономика, по разным оценкам, занимала от четверти до половины объемов производства. Это был, если хотите, своеобразный ответ хозяйственников на предельную централизацию экономики. Директора предприятий фактически стали их собственниками. Почему? Да потому, что, хотя по законам Москва не имела права изымать деньги из фондов предприятий, нарастающий дефицит бюджета не позволял эти законы выполнять. Директора и выкручивались, как умели. Тогда-то и возникли отношения «ты — мне, я — тебе», яркой иллюстрацией которых стало знаменитое узбекское «хлопковое дело».

Директорам помогали партийные комитеты, поскольку именно они отвечали за выполнение планов. Даже секретари обкомов, включая первых, стиснув зубы, везли в московские кабинеты то, чем богата территория. Из Тюмени, например, тюками — «хвосты» сиговых, которыми славен Обь-Иртышский бассейн. Это были еще не сегодняшние взятки — так, подарки. А в обмен посланцы с мест выколачивали из министерств и ведомств изъятые у своих предприятий ресурсы, а также дополнительные фонды и лимиты, без чего не вытанцовывались плановые объемы производства. Вот такая разновидность феодализма в марксистской упаковке скрывалась на самом деле за плановой экономикой — главным достижением советской модели социализма. Когда в начале 90-х КПСС потеряла власть, исчезли и партийные комитеты как приводные механизмы между территориями и центром. И государство не смогло заполнить этот вакуум, поскольку его собственные институты были ущербными.

В регионах новой России сформировались группы собственников из чиновников и предпринимателей, у которых появились свои, отличные от центра, интересы. И президент Борис Ельцин вынужден был пойти на «сделку Фауста», высказав знаменитый тезис: берите суверенитета, сколько хотите. Региональные лидеры получили свободу рук в обмен на политическую лояльность. Хотя эта ситуация имела признаки феодализма, власти надеялись, что появившиеся демократические механизмы по мере становления будут архаику вытеснять. Надежды эти рушились по мере того, как с начала нулевых годов «вертикаль» уничтожала в зародыше «подготовительные классы» демократии, пусть неумелой, даже карикатурной, но...

Когда власти на голубом глазу внушают неразумному электорату, будто назначение губернаторов после утверждения их заксобраниями субъектов вполне себе цивилизованная процедура даже в самых демократических странах, нас откровенно водят за нос. Верно, такие механизмы работают в мире. Однако наши проповедники умалчивают о том, что в этих странах, во-первых, веками действуют сильные государственные институты, каких у нас нет и в помине. Во-вторых, парламентарии, голосующие за кандидатуру губернатора и даже (!) президента страны, сами прошли через настоящие демократические, а не показушные, как в России, выборы. И в случае чего избиратели с них спросят по всей строгости. Ну и в-третьих, там четко прописаны достаточно простые механизмы отзыва проштрафившихся или откровенно беспомощных губернаторов. Впрочем, последние, как правило, редко дожидаются скандалов и сами тихо подают в отставку. А наши бравируют: не дождетесь! За все заплачено?

Свой вклад внесла и ложная ориентация на развитие общества в ущерб устройству сильного государства. Более того, неолибералы до сих пор вдалбливают населению, что демократизация требует больше свободы и меньше государства. Почему — отдельная тема, а пока замечу, что без сильного государства не бывает и демократии. Россия в итоге не имеет ни того, ни другого, феодализм крепчает. Достаточно сказать, что, хотя Бюджетный кодекс предусматривает деление доходов между регионами и федеральным центром поровну, на самом деле в Москву идет около 70 процентов. А потом дотации и субвенции направляют регионам, причем от их политической лояльности зависит и щедрость финансовых подачек. И вот что в результате имеем сегодня. Если в конце 90-х федеральный бюджет спонсировали 33—35 регионов, то к концу 2011 года среди них могут остаться лишь Москва и Санкт-Петербург. Ну, а по доходам бедный регион отличается от богатого в 60 раз! Так власти отягощают советское наследие, хотя на словах убеждают, будто изо всех сил от него избавляются.

Когда в VI веке до н.э. Солона, автора первого в Древней Греции фундаментального законодательства, спросили, что делает государство упорядоченным и благоустроенным, он ответил: «Когда народ повинуется правителям, а правители — закону». Недаром по законам Солона Афины жили пять веков! Однако России даже до Древней Греции плыть да плыть: западные исследователи наше государство называют досовременным.

Президент Медведев однажды заявил, что государство должно меняться «каждый день». Хорошо бы… Но «управляемая демократия» вывела общество на ложную траекторию. Мы бездарно профукали два десятилетия, а демократии после семидесятилетнего советского карантина нужно учиться долго и упорно. Если сохранятся нынешние темпы изменений, то, по мнению экспертов, россияне будут жить в сильном государстве лет через 40—50. Если, конечно, страна уцелеет в нынешних границах.

Пятое колесо в телеге

Введя назначение губернаторов вместо выборности, власти потихоньку поняли: вертикаль надо как-то укреплять. Вот и появились федеральные округа с полпредами президента. Перед ними поставили главную задачу: региональные законы привести в соответствие с федеральными. И что же? Исследование Минюста показало, что в 2010 году 4355 региональных законов из тех, что подвергли экспертизе, не соответствовали федеральным. Специалисты признали, что огромная бюрократическая машина вертикали работает на холостых оборотах: брака региональных заксобраний оказалось больше, чем до изобретения полпредств. В пятерке сомнительных лидеров — Воронежская, Нижегородская, Пензенская и Новосибирская обла­сти. И, что удивительно, — Санкт-Петербург!

Поскольку населению неведомо, федеральный или региональный закон правильный, люди считают за благо хорошие отношения с начальством. Конформизм ярче всего проявляется на выборах. В этом Россия очень похожа на древний Китай, где законы писали так, чтобы их невозможно было соблюдать. Поэтому чиновники пребывали в постоянном страхе и покорности. Вот и в нашей «вертикали» градус лизоблюдства зашкаливает за приличия служебного этикета. Это и понятно. Попадая в высокие чиновные кресла, как правило, за взятки, их обладатели стремятся сделать приобретение «долгоиграющим» и высокорентабельным. Отсюда — экономическая и социальная патология нашей жизни: усердное вылизывание пяток вышесидящим и помыкание нижестоящими.

Недавно, например, полпредом в Уральском федеральном округе назначен бывший сити-менеджер Тюмени Евгений Куйвашев. За какие заслуги — населению не объяснили, а само оно этих заслуг не ощутило. Ходят слухи, что Куйвашев — родственник Сергея Собянина, бывшего губернатора Тюменской области, а нынче — мэра Москвы. Говорящая фотография в «Коммерсанте» за 21 сентября 2011 года — наглядная иллюстрация апогея чинопочитания: господин Куйвашев запечатлен на «полусогнутых», а рядом монументально восседает Владислав Сурков, замглавы президентской администрации, представлявший нового полпреда аппарату.

Думаю, столь оригинальный конвейер вознес и усадил в державные кресла фигуры довольно серые. Здесь напрашиваются параллели с удельными князьями XIV—XV веков, в которых наш блистательный историк Василий Ключевский видел средних людей, «больше хронологические знаки, чем исторические лица… Эти князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия… Когда в обществе падают общие интересы и помыслы его руководителей замыкаются в сердоликовую коробку, положением дел обыкновенно овладевают те, кто энергичнее других действует во имя интересов личных… В опустошенном общественном сознании оставалось место только инстинктам самосохранения и захвата». Да не про нынешних ли министров и губернаторов пишет историк? Ведь ярких промеж них — по пальцам перечесть.

Аккурат во время писания этих строчек Госдума 18 ноября 2011 года приняла поправки к закону «Об организации предоставления государственных и муниципальных услуг». Предполагалось, что с января 2012 года россияне начнут получать универсальные электронные карты. С их помощью в любой точке страны можно дистанционно взаимодействовать с государством: получать и оплачивать госуслуги, вносить платежи в бюджет и самим получать из него причитающееся. Воспользоваться этими чудесами можно через банкоматы, терминалы и даже личные компью­теры. Увы, за полтора месяца до запуска одного из самых масштабных федеральных проектов, о необходимости реализации которого президент Дмитрий Медведев заявил еще в конце 2009 года, власти взяли годовую отсрочку. И первой опростоволосилась Москва, где проект — пилотный.

Одни чиновники причиной называют неповоротливое межведомственное взаимодействие, другие — скудную финансовую поддержку проекта властями. В том числе — региональными. Однако есть и общий знаменатель: к полномасштабному запуску универсальной карты не готова система электронного правительства, без которой невозможно дистанционно оказывать услуги населению. Таким нехитрым способом чиновники всех уровней властной вертикали продлили повышение рентабельности своих кресел с помощью живительного источника — взяток, а население обрекли на пресмыкание в очередях за справками и прочими казенными надобностями.

Однако вернусь к полпредствам. Практика показала никчемность этого пятого колеса в телеге, но власть, не решаясь его просто выбросить, поговаривает о том, а не приспособить ли полпредства к координации экономической деятельности в подмандатных регионах? Тем самым молчаливо признается, что промежуточные бюрократические звенья в лучшем случае еле теплятся, в худшем — корыстолюбивы, а вот горизонтальные механизмы в регионах, подобные американскому СРГ, — либо в эмбриональном состоянии, либо отсутствуют вовсе. Последний сюжет заслуживает подробностей.

Дело в том, что без горизонтальных связей между регионами, а также предприятиями разных форм собственности экономика со всеми вытекающими для общества последствиями будет загибаться все сильнее. Кстати, Никита Хрущев, при всей необузданности характера, понимал пагубность советской вертикали. А потому пытался насаждать совнархозы, стремясь развивать связи горизонтальные. Они уже начинали содействовать специализации и кооперации хозяйственной деятельно­сти на местах. Руководители только стали привыкать к мысли, что многие проблемы можно снимать в кабинетах совнархозов, а не обивать московские пороги. Но острое чутье не подвело ветеранов вертикали: они усмотрели ущемление своей безграничной власти, а то и — чем черт не шутит! — погибель. Не могли простить Хрущеву и доклада на ХХ съезде КПСС. И Никита Сергеевич пал жертвой заговора, истинные причины которого прикрыли кукурузой.

Сейчас Россия в какой уж раз наступила на все те же грабли, пестуя вертикаль и не давая возможности развиваться горизонтальным связям. Приветствуется самодостаточность регионов, Москва благосклонно выслушивает тех губернаторов, которые рапортуют: у нас все свое! А что за этим? Вот, например, в Тюменской обла­сти в урожайном 2011 году себестоимость зерна умудрились догнать до 4 млн рублей за тонну. Для сравнения: в средней полосе страны есть хозяйства, которые выращивают тонну зерновых за полмиллиона. Увлекаться зерном в тюменских условиях, когда из пяти 2—3 года неурожайные, — глупо. Но тюменским властям зазорно перенимать чужой опыт: мы и сами с усами! И они все время подталкивают крестьян расширять зерновой клин. Я однажды спросил замгубернатора, курировавшего аграриев: зачем? Не разумнее ли завозить зерно оттуда, где природно-климатические условия позволяют выращивать его в несколько раз дешевле? Ведь даже в советские времена, хотя весь аграрный сектор был убыточным, такая специализация неплохо работала... «А чем тогда своих крестьян занимать?» — в свою очередь задал мне вопрос чиновник. Конечно, зерновые выращивать проще, нежели, например, грамотно развивать мясное животноводство. Вот регионы и ориентируются на самодостаточность, а по сути — на феодальную автаркию. Тюменская еда дороже, чем в других регионах? Зато региональный валовой продукт растет быстрее, а этот показатель — важнейший для оценки верховной властью деятельности губернатора. Ведь он независим от народа, который и на минималке покрутится!

Сегодня люди в глазах власти, по меткому выражению Василия Ключевского, — не политическая единица в составе местного общества, а экономическая случайность. Сказано это, опять же, для Руси XIII—XIV веков, но смотри-ка — справедливо и сегодня. Ведь более 80 процентов населения в ноябре 2011 года ответили социологам, что от того, как они проголосуют на выборах, ничего не изменится. Эти разочарованные сограждане и есть «экономическая случайность», а «политических единиц» — кот наплакал.

Написал я все это до парламентских выборов. Они было и подтвердили беспомощность сограждан: в урны набросали столько голосов за «ЕдРо», сколько власти хотели. В Тюмени, как мне рассказывали, даже переборщили — под 80 процентов; да опомнились, часть сбросили и с опозданием объявили результаты.

Предвыборная ситуация в России очень напоминает ту, что сложилась после миграции части населения Киевской Руси на Верхнюю Волгу после XIII века. Вот как описывает ее Ключевский.

«Мысль: это мое, потому что мной заведено, мною приобретено, — вот тот политический взгляд, каким колонизация приучала смотреть на свое княжество первых князей Верхневолжской Руси. Эта мысль легла в основание понятия об уделе как личной собственности владельца…»

И дальше: «…все здесь локализовалось, обособлялось: широкие общественные связи порывались, крупные интересы дробились, все отношения суживались. Общество расплывалось или распадалось на мелкие местные миры… Государство, опирающееся на устойчивые общие интересы, на широкие общественные связи, при такой раздробленной и разлаженной жизни становится невозможно или усвояет несвойственные ему формы и приемы действия: оно также распадается на мелкие тела... Из такого состояния общества на Западе вышел феодализм; такое же состояние на Верхней Волге послужило основой удельного порядка… Это так называемые переходные времена, которые нередко ложатся широкими и темными полосами между двумя периодами… К таким переходным временам, передаточным историческим стадиям, принадлежат и наши удельные века: их значение не в них самих, а в их последствиях, что из них вышло».

Не кажется ли читателю, что, во-первых, слишком много параллелей между анализом историка и нашей действительностью? Распад нашей огромной страны на «мелкие тела» очевиден. А во-вторых, думаю, что, определяя место государственности нынешней России между европейским феодализмом и абсолютизмом, эксперты нам польстили. Анализ Ключевского показывает, что государство наше болтается где-то в удельных временах, несмотря на Интернет и прочие современные прибамбасы.

Однако между удельным и сегодняшним периодами есть существенные различия. Тогда маленькая Москва начинала стягивать, консолидировать вокруг себя удельные княжества, из чего выросло единое государство Российское. А сегодня федеральный центр ведет себя подобно слону в посудной лавке. Размахивая вертикалью власти, центр отталкивает регионы и от себя, и друг от друга, возвращая их в историческое далеко — в ситуацию удельных княжеств. А вокруг самой вертикали — зачищенная политическая пустошь, где днем с огнем трудно сыскать вменяемых оппонентов верховной власти. Самый трудный вопрос обывателя: назови кандидата в президенты страны, кроме Путина или Медведева. Ведь кандидат этот должен расти на глазах почтенной публики, деятельностью своей доказывая, что он зреет или созрел для первого поста в стране. А это при нынешней вертикали — политическая фантастика!

Как тут не задуматься над горячим тезисом Ключевского: что же выйдет из России — но уже современной — после очередной «темной переходной полосы»? Во всяком случае, обдумывая происходящее, для себя я вывод сделал: верхом на палочке-погонялочке, даже если она претендует на статус вертикали власти, такая огромная и по всем параметрам сложная страна, как Россия, далеко не ускачет.

Да и саму власть московские многотысячные митинги людей, недовольных думскими выборами, вдруг подвигли на быстрые телодвижения. Еще недавно президент Медведев говорил, что не видит возврата к выборам губернаторов по крайней мере в ближайшие сто лет. А теперь сам же Дмитрий Анатольевич внес в парламент проекты законов, которые возвращают выборы губернаторов, половины депутатов Госдумы по одномандатным округам, облегчают регистрацию партий и даже кандидатов в президенты. Тем самым — страшно подумать — подкладывается мина под вертикаль власти в нынешней конструкции! Правда, в законопроектах эксперты нашли немало дырок, нестыковок, а самый главный изъян: они несистемны. Но — лиха беда начало. Во всяком случае, в это очень хочется верить.

Об авторе | Игорь Анатольевич Огнев родился в Башкирии в 1941 году, в 70-х годах был спецкорреспондентом журнала «Экономика и организация промышленного производства» («ЭКО») Сибирского отделения Академии наук, затем — в газетах «Советская Россия», «Известия»; специализация — социально-экономическая аналитика. В «Знамени» печатается впервые.