«Меня дернули за капюшон и стали долбить по голове»

Фоторобот одного из напавших

Сегодня пятый день с момента нападения на меня и Эллу Асоян, сотрудницу американской правозащитной организации Freedom House. Элла — моя очень близкая подруга, и я перед ней виновата: по моей вине ее избили.

Но мне очень повезло, что она была рядом. Фантазия (обычно богатая) отказывается работать, когда я пытаюсь представить, чем бы все закончилось, если бы я была одна.

Сейчас уже понятно, что если я больше всего пострадала (меня избивали гораздо дольше и жестче), то именно Элла является главным свидетелем по делу. Она видела и запомнила все детали нападения: с момента, когда на темной аллее (именно в этом локальном месте в ночь с 4 на 5 апреля не работали уличные фонари, что для нашего нового микрорайона довольно странно, и именно здесь нет ни одной видеокамеры) за нами вынырнули и последовали, ускоряя шаг, двое нападавших, и до момента, когда эти двое, абсолютно не испуганные появлением трех свидетельниц (жительниц микрорайона), спокойно удалились по направлению к Щелковскому шоссе.

С самого начала именно от моей интерпретации событий пошла информация в «Новой газете» о том, что нападение — скорее всего, банальный грабеж. Мне бы очень хотелось так думать.

На автобусной остановке мы купили бутылку воды, к нам подошел парень, увидел, что у меня деньги в кармане рюкзака. Я была абсолютно уверена, что именно он шел за нами и напал на нас.

Потом я узнала, что Элла видела обоих нападавших. Выяснилось: этот парень (абсолютно пьяный, к слову)  славянской наружности не причастен к нападению. От остановки до места нападения (метров четыреста) за нами никто не шел. Скорее всего, поджидали. Двое — не славянской наружности — последовали за нами. Тот, кто напал на Эллу, сбил ее ног, попинал, повалял, отобрал обе ее сумки. Она смогла пнуть его в живот, он даже отлетел. Элла поднялась на ноги и… отобрала у преступника свою сумку с деньгами и документами! Удивительный факт, о многом говорящий. Преступник больше не бил Эллу, стоял рядом и блокировал все попытки подойти ко мне. При этом он позволил Элле прекрасно себя рассмотреть.

Именно он при появлении трех девушек стал кричать: «Они наши шалавы». Спектакль был разыгран как по нотам и настолько оказался убедительным, что три наши спасительницы не стали поначалу вмешиваться в «семейные разборки».

А меня били и били. Элка говорит — целенаправленно, как будто в этом и был главный смысл происходящего.

Как оказалось, я на самом деле не видела ничего. Меня просто дернули за капюшон пальто, ударили по голове, повалили на землю и стали долбить по голове. При этом избегая ударов по лицу. По зубам я получила позже, когда пыталась кричать. Помню слово «заткнись». В остальном — лицо чистое. Выгляжу прилично, пока не улыбнусь. С дыркой в зубах придется ходить еще три месяца, возможно, придется удалить еще несколько зубов. Удар был очень сильным. В травмпунктах (я обследовалась в двух) реакция врачей была солидарной: «Ух ты!»

Я не видела нападавших, не поняла даже, что вместе со мной бьют Эллу. Сознание хоть и не теряла, но способность адекватно воспринимать реальность вернулась лишь после того, как преступники удалились.

Зато я запомнила все, что случилось после нападения.

В таких мельчайших деталях, что ярость до сих пор не теряет своей остроты.

Три звонка по «02», когда мне с потрясающим равнодушием было сказано, что «02» — это телефон для москвичей, а не для меня, жительницы Подмосковья. А ведь я всем дежурным сказала: что произошло, где, кем работаю, назвала адрес и все телефоны — домашний и мобильный. Мне сказали: «Ждите». Мы ждали. С упорством, достойным лучшего применения. Они прибыли почти через полтора часа. После того как ждать на морозе стало невыносимо и мы с Эллой добрались до квартиры. Нам сказали: идите обратно. Мы пошли. Вот что я буду помнить всю жизнь, так это наглухо закрытый, хорошо освещенный, тепленький уазик, в который мы стучались, как те котята из мультика «Кошкин дом». И еще водителя, спящего с открытым ртом и запрокинутой головой. И ментовскую тетку с белобрысым хвостиком, которая сидела на переднем сиденье и ни разу не повернулась к нам лицом. И еще — мента на заднем сиденье, который мне улыбался.

И грубый оклик, когда мы заходили в подъезд, прождав 20 минут на морозе, так и не пообщавшись с родной полицией. Они поехали за нами, распахнули дверь своего гадкого уазика и крикнули: «Садитесь, поедем в трамвпункт». А когда я потребовала, чтобы они вышли из уазика, представились и начали, наконец, выполнять свои полицейские обязанности, они мне сказали: «Ну тогда позвоните, куда звонили, и отмените вызов».

Все это я никогда не забуду. И не прощу. И я не знаю, кто хуже. Преступники, задача которых совершать преступление. Или менты, работа которых обеспечивать общественную безопасность и хотя бы не хамить.

С утра нам позвонило по крайней мере все ментовское начальство Балашихи. Нас поджидало у балашихинского травмпункта человек 8. Ни один из них не был в форме. Но у многих были потрясающе дорогие машины. Один — черный, по всей видимости, бронированный мерс мне особенно запал в душу. Никакой координации не было, они цапались у нас на глазах и по телефону. Следственные действия были хаотичными. Пока одни толпой ходили за нами из кабинета в кабинет по врачам, другие требовали, чтобы нас немедленно доставили на место происшествия. Когда мы туда в результате прибыли, никого не было, и мы ждали еще минут десять. На месте происшествия сделали пару снимков, нашли сережку Эллы, которую она потеряла во время нападения, металлические деньги, которые выпали из моего рюкзака. Не изъяли ни одежду, в которой мы были во время нападения, ни мой рюкзак, ни сумку Эллы со следами крови (для идентификации), ни вторую сережку для сличения. Все это я сама повезу сегодня на допрос.

Мы много чего наслушались от этих полицейских. Очень хорошо усвоили, чего они не любят. Мне все время говорили: не надо ничего писать и показывать. Особенно по телевизору. Элле и моей коллеге из «Новой» Оле Бобровой, которая присутствовала на всех следственных действиях, было сказано, что на весь огромный Балашихинской район только одна дежурная бригада.

Если это правда — систему расформировывать и делать заново по образу американской патрульной службы. Как в Грузии сделали.

В нашей ситуации не оставили даже патруля для охраны. А ничего другого сделано вообще не будет. Я готова держать пари с кем угодно на что угодно. Выползти из этой ситуации путем банальной подставы (найти первых попавшихся гастарбайтеров) не удастся: Элла хорошо запомнила нападавших, как, впрочем, и девочки-свидетельницы, которые нас отбили. Реальных преступников, тем более если это связано с моей профессиональной деятельностью, не найдут. Не только и даже не столько потому, что это нарушило бы славную российскую традицию. Причина куда банальнее и страшнее: абсолютный непрофессионализм и абсолютное равнодушие.

Но что лично мне не позволяет падать духом — это удивительная солидарность НЕРАВНОДУШНЫХ людей и коллег по всему миру. Мой «Фейсбук» накрыло цунами добра. Слова сочувствия и поддержки превратились в силу прямого действия. В самое лучшее лекарство против стресса, боли, унижения и страха.

Спасибо, люди!