80 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АНДРЕЯ ТАРКОВСКОГО

Андрей Тарковский: «Человек создан не для счастья»
Юрий Коваленко, корреспондент «Известий» во Франции, специально для «Огонька»
Исполняется 20 лет со дня смерти великого режиссера

«Русский кинематографист Андрей Тарковский (1932 — 1986) здесь нашел свое последнее пристанище» — гласит надпись на мемориальной доске. Она установлена на доме номер 10 на парижской улице Пюви-де-Шаван по инициативе Международного института Тарковского, созданного при участии Мстислава Ростроповича. «Я прошу похоронить меня в Париже, на Русском кладбище, — писал незадолго до смерти Тарковский. — Ни живым, ни мертвым я не хочу возвращаться в страну, которая причинила мне и моим близким столько боли, страданий, унижения…»

В соответствии с волей отца его душеприказчиком стал сын Андрей, который постоянно живет во Флоренции.

Андрей! Как понимать «душеприказчик»? Вы полностью посвятили себя творческому наследию вашего отца?

Нет, я бы так не сказал. Я сам режиссер и занимаюсь документальным кино. Но примерно половину своего времени я действительно отдаю Фонду Тарковского.

  
Разве есть еще неизвестный Тарковский?

В архивах отца очень много неопубликованных материалов. Это около ста тысяч единиц хранения: неизданные сценарии, записи, рабочие дневники «Соляриса», «Зеркала», которые вышли в свет только в Японии. Есть его юношеские стихи, небольшие рассказы, написанные им, когда он начинал свою учебу во ВГИКе. Кстати, они уже изданы во Франции. Но в России, к сожалению, до сих пор не опубликованы ни дневники отца, ни его книга «Запечатленное время».

Где же хранятся все эти архивы?

Во Флоренции. Фонд Тарковского собрал все материалы, которые оставались в Италии и во Франции. Во Флоренции они находятся под охраной государства и являются национальным достоянием Италии. В городском архиве специальное помещение выделено фонду и Международному институту Тарковского. 

Хотел ли отец, чтобы вы занялись кино?

Да, хотя я этому долго сопротивлялся и даже поступил на физико-математический факультет Флорентийского университета. Но потом все-таки вернулся в кино, которое для меня абсолютно органично. Отец хотел, чтобы я ему помогал, чтобы я стал режиссером.

Какие для вас главные уроки Тарковского-старшего?

Он с самого детства внушал мне, что человек не создан для счастья, что существуют вещи поважнее, чем счастье. Поиск истины — мучительный путь. Это он повторял в своих фильмах. Потому что счастье — в смысле материального благополучия и каких-то простых ценностей — не может быть смыслом человеческого существования.

Для него — и, наверное, теперь и для меня — искусство служит для того, чтобы познать мир. Вот урок, который я никогда не забываю. 

Был ли он строгим родителем?

Нет, он был чрезвычайно мягким отцом. Мы очень любили друг друга. В семейном кругу он был очень милый и любящий человек. Отец никогда не показывал, как ему тяжело, не впадал в уныние, всегда оставался центром притяжения для семьи и друзей.

Разве он не был тираном на съемочной площадке?

Разумеется, нет. На съемках он превращался в человека требовательного, жесткого. Он был авторитарным в тех суждениях, когда знал, что речь идет о важных принципах. А на площадке создавал такую атмосферу, что люди — будь то осветители или водители — считали, что они тоже причастны к высокому искусству. Все работали и не смотрели на часы, не просили лишних денег за то, что переработали. Все понимали, что создают шедевр.

Кого из режиссеров он ставил выше всех?

Француза Робера Брессона. В последний год жизни отца он часто приходил в Париже к нам в гости. Еще любил Бергмана — хотя не все его картины, а также Куросаву.

В России за два десятилетия он снял всего 5 картин… 

И для него это было катастрофой, потому что он мог бы сделать намного больше. Но ему не давали. Он ужасно страдал от отсутствия работы, от постоянного стресса, от вечных преследований. История каждого фильма связана с нечеловеческими трудностями. Такая травля, безусловно, его ужасно угнетала. Но еще больше он страдал не от властей, а от непонятной враждебности своих коллег.

Едина ли сегодня семья Тарковского в том, что касается творческого наследия?

Я стараюсь быть очень корректным со всеми. Нас не так много, семья не такая большая. В Москве живет моя тетя Марина Арсеньевна и мой брат Арсений, врач-хирург. Мы иногда «слышим» друг друга. Что же касается работы фонда, всего творческого наследия Тарковского, то этим занимаюсь я. Такова была воля отца.

О Тарковском порой пишут в России очень странные вещи…

Как всегда, к великому человеку, каким был мой отец, пытаются «приобщиться», погреться в лучах его славы. Я даже не борюсь с этим феноменом и не обращаю на него внимания, чтобы не придавать таким публикациям какого-то значения. Те, кто хочет лучше узнать его творчество, должны читать самого Тарковского, а не то, как его «трактуют». Странно, что в России, где напечатано об отце столько небылиц, до сих пор не возникло желания издать его труды. Нам так и не удалось найти там издательства. Поэтому наш фонд будет печатать книги Тарковского на русском языке в Италии и распространять их в России.