Победа или поражение? Как и за счет чего власть приобретает новое дыхание

Мы все еще спорим, как оценить то, что с нами произошло в последние месяцы, и каковы будут последствия этих событий (и будут ли?) для нашей жизни.

С одной стороны, звучат фанфары: «Декабрьское движение — это победа гражданского общества!»

С другой — все громче стенания: «Протест слили. Упущен исторический шанс!»

Давайте выслушаем аргументы сторон. Бессмысленно думать о будущем, не договорившись о прошедшем и его уроках.

Оптимисты говорят нам: под давлением митингов власть решилась пойти на либерализацию — она принимает законодательство о партиях, готовит прямые выборы губернаторов, обсуждает созыв Конституционного собрания. Смотрите: оппозиция участвует во встречах с президентом и готовит повестку «большого правительства», а самые радикальные оппозиционеры допущены на телевидение. И главное — никаких репрессий!

Действительно, создается впечатление, что власть пошла на попятную, начав «российскую весну». Решающим аргументом, который убедил серьезных и критически мыслящих людей в том, что началась разгерметизация, стали поправки к закону о партиях, которые снижают потолок членства, необходимый для их регистрации. Именно этот закон дал возможность Сергею Алексашенко, Сергею Пархоменко, Матвею Ганапольскому, Станиславу Белковскому, Андрею Колесникову, Сергею Удальцову, Дмитрию Гудкову и многим другим выразить оптимизм (пусть и в разной степени): «Вперед к покорению Думы, вперед к президентству!», «Поле для конкуренции увеличивается», «Результат (протеста.— Л.Ш.)мы держим в руках», «Закон играет скорее на руку оппозиции».

Признаюсь, этот оптимизм застал меня врасплох. Никак не могу понять: что этот закон меняет — создает конкуренцию? Но между кем и кем? Обновленный закон о партиях действительно поощряет борьбу новичков друг с другом. Но отнюдь не с властью, монополия которой по-прежнему защищена железобетонными блоками в виде разрешительного способа регистрации партий и возможности Минюста под любым предлогом умертвить любую из партий; сохранения контроля власти за избиркомами и отказом в формировании избирательных блоков. Меня больше убеждает аргументация Константина Мерзликина, который представлял оппозицию в рабочей группе Володина, созданной президентом и готовившей поправки к закону о партиях. «Профанация, — заявил Мерзликин. — У исполнительной власти остается почти весь инструмент произвола». Ни одна существенная поправка оппозиции, которая могла создать реальную конкуренцию для власти, так и не была одобрена Кремлем.

Так чему же радоваться? Тому, что Кремль будет получать наслаждение, наблюдая за суетой на политическом ковре? Можно поздравить кремлевских технологов, которые предложили изящную комбинацию — разрешать всех (и чем сильнее партийная толчея, тем лучше) и одновременно всех держать под прицелом минюстовского пистолета. Власть, видно, не ожидала, что оппозиционеры начнут благодарить Кремль, увидев в новом репрессивном законе принуждение к объединению! Мазохисты сами напрашиваются на новый подарок в виде закона о «прямых» выборах губернаторов, естественно, с президентским фильтром.

Что касается других доказательств «оттепели», то они оказались дозированной формой допуска в политическое и информационное пространство избранных представителей оппозиции и гражданского общества.

Этот допуск должен решить три задачи: во-первых, создать более цивилизованный имидж лидеров, с которым можно без напряжения обедать с Обамой; во-вторых, дискредитировать оппонирующую сторону либо заставить ее выглядеть легковесной и даже смешной; в-третьих, вовлечь в сферу обслуживания власти новых адаптантов.

Собственно, в тактике власти нет ничего нового. Речь идет о гибкости в расстановке акцентов: сейчас в преддверии инаугурации Путина правящая команда решила снять недовольство жаждущих свобод граждан обещаниями либерализации. В отношении же тех, кого эта реформа не удовлетворит, в государственном арсенале есть и другие меры воздействия.

Как сказал Дмитрий Песков о тех, кто критикует Путина и пытается «повести за собой людей»? Оказывается, «есть такой бизнес — всегда клеймить Путина. С кем они делают этот бизнес — отдельная история. Есть ли смысл с ними общаться и что-то объяснять? Думаю, что нет…».

Возникает вопрос: а что государство в таком случае собирается делать с критиканами? Скоро увидим.

Но пока власть использует обволакивающий подход, и он работает.

Ведь оппоненты приняли кремлевские правила игры и позволили власти завлечь их на ее поле. На этом поле у них нет шансов победить!

Президент, внимательно выслушивающий в своей резиденции митинговых лидеров (кто бы представил еще недавно, что это возможно!), создает новый облик власти, при этом ничего не дав взамен.

Телевидение при помощи Гордона с Соловьевым и НТВшников с "Честным" понедельником" без особых усилий делают из оппозиционеров участников базара, который у аудитории оставляет недоумение, — «Да они там все одинаковы!»

Понятно стремление оппозиционеров «достучаться» через телевидение до широкого общества.

Но неужели они сами бы поверили девицам, которые пришли в публичный дом читать лекцию о том, как сохранить невинность под присмотром «мамочек»?

Впрочем, оппозиционерам нужно самим на себя взглянуть во время телецирка, причем именно в контексте всего представления, и решить, стоит ли в подобных мероприятиях участвовать.

На заседании рабочей группы по формированию «открытого правительства» представитель оппозиции, известный своим жестким оппонированием, вдруг оказавшись рядом с Медведевым, заявляет: «Борьба с коррупцией переходит в новую фазу. Она продолжается». (!) О какой борьбе власти с коррупцией может идти речь, если эта власть может себя воспроизводить только при помощи коррупции? И каких успехов в этой борьбе с коррупцией добился Медведев? Но ведь раз похвалив президента, теперь будешь вынужден искать доказательства своей правоты и обоснование для участия в этом совместном с властью проекте…

Понятно, почему представители оппозиции и протестного движения пытаются найти повод для воодушевления и готовы идти на диалог с Кремлем.

Во-первых, в ситуации, когда власть не выполнила ни одного требования «Декабря», есть естественное стремление найти хоть какие-то доказательства того, что люди, выходившие на улицу, хоть чего-то добились. Иначе завтра они не выйдут, и всё уйдет в песок.

Во-вторых, возможно, кое-кто из оппозиционеров и протестантов действительно верит, что власть ощутила свою слабость и готова пойти на перемены. И лучше добиться таких перемен, сидя за столом, чем выходя на улицу и подставляя головы под полицейские дубинки.

Если это так, то эти надежды — идеальный пас для власти, которая выживает за счет имитации и провоцирования надежд.

Значит ли всё это, что правы те, кто говорит, что первое в нынешнем столетии российское протестное движение закончилось провалом?

Нет, не правы.

«Декабризм» завершил затянувшуюся паузу, продемонстрировав, что общество обладает потенциалом жизнеспособности, — пациент вышел из комы, в которой его держали 12 лет. На сцене появилось новое поколение, которому душно жить в чулане.

Начался процесс делегитимации российской власти, остановить который невозможно без смены и правителей, и самой системы.

Так что те, кто выходил на площади, и те, кто помогал организовывать «Декабризм», могут быть горды тем, что они открыли новую страницу в российской истории.

Российское общество за несколько месяцев проделало путь, на который в другие времена потребовались бы десятилетия.

Мы все приобрели неоценимый опыт. Но теперь, прежде чем начать писать новую главу, нам нужно этот опыт осмыслить.

Вот несколько уроков, которые полезно обдумать.

1. «Декабристская» повестка дня и ее лозунг «За честные выборы» сыграли свою роль, дав возможность населению получить наглядные доказательства узурпации власти со стороны правящей команды. Но эта повестка дня, как и сам лозунг, не имеют трансформационного потенциала, и в их нынешнем виде они начали работать на единовластие. Ну какие могут быть честные выборы при монополизации власти? Необходимо думать о том, как сменить и правящий класс, и правила игры (т.е. провести реформу власти и Конституции). Причем без большого разрыва во времени, чтобы старая система не сумела перемолоть новых людей. В одних странах, выходивших из единовластия, реформа власти и конституции осуществлялась старым парламентом, а потом следовали новые выборы. В других — вначале проходили выборы, и новая власть предлагала на суд общества новую конституцию и новую организацию власти. Везде, однако, выход из старого порядка проходил под давлением общества.

2. Гражданские лидеры, несомненно, расширили базу протеста за счет прежде аполитичных слоев и внесли в сам процесс морально-этическое измерение. Однако пока никто из них не демонстрирует готовность сыграть роль российского Гавела (Геремека или Михника), т.е. стать профессиональным политиком — оппозиционером. Или я ошибаюсь? Между тем новое протестное движение нуждается в политизации как инструментов, так и лидерства. Ведь речь идет уже не о влиянии на власть, а о смене власти.

3. Диалог оппозиции с властью всегда и везде был успешным (для оппозиции, конечно) только при одном условии: когда за ней стояло мощное общественное движение, заставлявшее власть идти на уступки. При отсутствии такой поддержки, конечно, можно пойти и послушать, что предлагает власть, и даже высказать свои требования. Но результаты таких встреч обычно дивидендов оппозиции не приносят. Напротив, диалог с позиции слабости завершается, как правило, танцем под кремлевскую дудку.

4. Нужно избежать радикализации протеста любой ценой, ибо она приведет к закручиванию гаек, предупреждают осторожные коллеги. Дело, однако, в том, что без перехода к стратегии трансформации (не реформы!!) системы на основе новых принципов Россию не вытащить из тупика, в котором она оказалась. Следовательно, нужна радикализация повестки дня. Хорошо бы, конечно, добиться ее осуществления без радикализации средств борьбы за эту повестку. Но ответственность за выбор оппозицией средств осуществления своих целей почти всегда несет сама власть. Наша правящая команда, цепляющаяся за монополию на власть, программирует общество на один способ поведения — выталкивает его на улицу.

5. Пора избавиться от эйфории по поводу социальных сетей и их роли в организации информационного и политического пространства. Конечно, без новых коммуникаций протестное движение вряд ли состоялось бы. Но есть и вторая сторона медали — увлечение коммуникациями в ущерб содержанию. Сеть может вывести народ на улицу. Но Сеть пока еще нигде не смогла сыграть роль объединителя людей в эффективную политическую организацию. Сеть — это еще и новая форма атомизации общества. Единственное исключение — Пиратская партия Германии, которая совместила коммуникацию с партийными признаками. Но еще предстоит увидеть, насколько это сочетание успешно. А потому правы те, кто призывает вернуться к рутинной работе по организации партий и традиционных политических структур и искать свое сочетание сетевых и политических инструментов.

6. «Нам не нужны ваши концепции, мы люди действия», — говорят представители молодого поколения фрондеров. Словом, слезайте — мы сядем. Есть правда в том, что поколение «политических пенсионеров» так и не смогло разбудить Россию. Но можно ли заменить стратегию технологией? Как можно выходить на улицу, не задумываясь, какое государство и с какой конституцией ты хочешь построить? Если все сведется к борьбе «технологии протеста» с «технологией удержания власти», то в этом столкновении у нового протеста нет шансов. Победит держатель более мощного ресурса, пока, конечно, он еще способен его удерживать.

7. Исключительно важна проблема, которую подняла Татьяна Ворожейкина

(см. «Новую газету», № 26—27 от 12.03.2012): как соединить протест городского населения с его акцентом на политические свободы с социальным протестом остальной России? Увы, нынешний «Декабрь» проигнорировал Россию за пределами «Кольцевой». И если мы не перекинем мостик к этой России, она вновь начнет искать харизматического лидера и популистский ответ. А тем временем из всех сегментов оппозиции именно либералы наименее готовы и способны разговаривать с остальной Россией.

8. Не исключено, что прав и Владимир Пастухов (Полит. Ру, 2 января 2012): мы проскочили развилку, на которой еще можно было увести революцию «на запасный путь». Возвращение Путина в Кремль является мощным ускорителем революционных событий хотя бы потому, что его лидерство означает, что власть не допустит смены власти. Впрочем, возможно, поэтому возвращение Путина в Кремль и не самый худший сценарий — лучше знать, чего ожидать. Любой другой лидер породил бы неопределенность (и надежды), что может только продлить агонию системы и сделать ее более мучительной.

И последнее. Совершенно очевидно одно: система единовластия не может (даже при желании лидера) реформировать себя сверху и постепенно. Значит, остается один путь — снизу и сразу. Осознание этой неизбежности сегодня является для российской оппозиции и всего протестного сообщества самой срочной задачей. А сохранение иллюзии, что возможна реформа «сверху», и готовность оппозиции и протестантов в этом процессе участвовать — важнейший способ воспроизводства власти.

Лилия Шевцова - политолог, профессор МГИМО, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Фонда Карнеги за Международный Мир, сопредседатель программы "Российская внутренняя политика и политические институты"