Мастер-класс от Константина Симонова

                                            В марте, а если быть точным, 15 числа Геннадий Катеринин опубликовал статью «Мастер-класс» от Геннадия Катеринина». Статья несколько провокационная. Приём известен – привлечь как можно больше читателей. И это законное право автора. В конце концов, никто не неволит - можешь не читать. Не буду останавливаться на всех аспектах статьи. Лично меня заинтересовал один момент. Процитирую: «Так почему же мы пишем, для чего (или «зачем», как спрашивал Евгений Гусаченко) – и я повторяю то же самое: для чего?» Вот и я всерьёз задумался над этим вопросом: а действительно, зачем и почему? Ответ уважаемых мною авторов Гусаченко и Катеринина меня не удовлетворил. Вспомнился вариант отечественных «Трёх мушкетёров», когда герои объясняли, зачем и почему каждый из них дерётся. Уверен, вы, как и я, вспомните только незамысловатую фразу простоватого здоровяка Портоса: «Я дерусь, потому что дерусь». Вроде бы тупая фраза, но гениальная, поскольку даёт объяснение сути поступка: по-другому не могу и не хочу. Далее Геннадий приводит душераздирающую историю про утонувшего ребёнка по вине другого ребёнка и его матери. Казалось, что автор уводит нас в сторону от вопроса «зачем и почему». Но нет, видимо сам того не понимая он даёт ответ: потрясение! Его потрясла эта история и он написал тогда первые свои стихи. В конце Геннадий объясняет свою статью как шутку. Но поздно, брат! Я уже заглотнул наживку. В памяти всплыл рассказ отца о встрече с Константином Симоновым на творческом вечере. Я перелопатил отцовские записи, пытаясь найти свидетельства этой встречи. Сохранился его последний дневник с 48-го года, немного писем, тетрадки со стихами и отдельные листочки. К сожалению, документального подтверждения этому событию я не нашёл, поэтому постарался подключить память и воображение. Рассказчиком мой отец был интересным, излагал свои мысли просто и ясно, что способствовало хорошему запоминанию. Единственное за что не могу стопроцентно поручиться это абсолютная достоверность событий. Уж много из того, что рассказывал отец, казалось невероятным. Не думаю, что встреча с Симоновым, которому он читал свои стихи, плод его воображения. Поэтому привожу его рассказ в том виде, в каком я его запомнил.

В конце сороковых годов отец после войны дослуживал в Минском военном округе. Как-то в Минск приехал Константин Симонов со своею красавицей женой Валентиной Серовой. Актриса давала концерт в местном драмтеатре для офицерского состава, а поэт пожелал встретиться с солдатиками в клубе воинской части отца. Если бы сейчас любая поп-звезда сошла со своего олимпа в зал благодарной публики, то это не вызвало бы такого восторга, какой вызывали эти два человека в военное и послевоенное время. Солдаты знали наизусть практически все стихотворения Симонова и по сто раз смотрели фильмы с участием Серовой. Не было в то время людей более любимых в народе, чем эта красивейшая пара. И вот перед ними была живая легенда, выдающийся поэт и настоящий герой, свой брат-фронтовик Константин Симонов. Обаяние этого человека сразу покорило зал. Поэт не пошёл на сцену, а занял место возле первого ряда в проходе, не говорил высокопарных фраз, выражался простым доступным языком. Несмотря на дефекты речи (плохо выговаривал звуки «Р» и «Л») он прекрасно читал свои стихи - эти дефекты никто не замечал. Сначала читал то, что хотел сам рассказать, а потом то, что просили солдаты. А потом сказал:

- Друзья мои, я знаю, что из вас многие пишут стихи. Русский человек не может не писать в любой ситуации. Мне приходилось видеть, как солдат писал стихи, когда вокруг все вжимались в землю от страха. А сколько стихов присылали с фронта в редакции газет. Бывало, читаешь чьи-то стихи, редактируешь, надеешься, что увидит солдат свои стихи в газете и ему станет от этого теплее, а солдата этого уже нет. А стихи его остаются и помогают его товарищам бить врага. Нет силы, друзья мои, более могучей, чем слово. Мне бы хотелось, чтобы теперь вы мне почитали свои стихи. Думаю, всем будет интересно послушать. Кто самый смелый? Не стесняйтесь, выходите ко мне.

Мой отец тоже в то время увлекался поэзией, но решиться почитать свои стихи самому Симонову… Легче было повторить подвиг Матросова. Однако смелый нашёлся довольно скоро. Рядом с Симоновым стал обыкновенный рядовой солдат и тихо начал читать свои стихи о войне. Константин Михайлович попросил его читать громче и не робеть, ведь на фронте он не робел, о чём свидетельствовали награды, украшавшие грудь. Тогда солдат дочитал свой стих уже уверенно и громко. После пошли читать один за другим. Симонов каждому что-то говорил, давал советы, подбадривал. Но вот дождался своего выступления рядовой Миша, служивший в одном отделении с моим отцом, который удивлял своей творческой плодовитостью, исписавший не одну толстую тетрадь своими опусами. Когда он читал свои стихи, зал сначала тихо посмеивался, а потом откровенно хохотал. Особенность Миши как чтеца и поэта заключалась в том, что стихи были по-детски примитивными, но он считал необходимым их комментировать по ходу прочтения. Выглядело это примерно так:

Опять в атаку враг пошёл.

Лишь до берёзы он дошёл…

Ну, «до берёзы» – это ориентир, место которое мы пристреляли накануне.

Я по нему открыл огонь

Чтоб землю грязною ногой

Коварный враг топтать не смел,

А я всегда стрелять умел.

Строчит, строчит мой пулемёт,

А рядом друг лежит Федот,

Он мне патроны подаёт…

Ну, вообще-то второй номер я.

Федя, ты не обижайся – это я для рифмы.

Нет, не один враг не уйдёт.

А слева к ППШ приник

Надёжный будто броневик

Сержант Копейкин, командир…

Это командир нашего отделения был, демобилизовали в сорок пятом.

Ну и так далее. Мишу нисколько не смущал смех в зале. Он предлагал послушать одно стихотворение за другим. Он бы ещё читал, но товарищи начали возмущаться, ведь хотелось послушать и других. Миша неохотно согласился, но на последок спросил у мэтра:

- Константин Михайлович, что вы скажете по поводу моих стихов? Что посоветуете?

Вопрос несколько смутил Симонова:

- Что я могу сказать? По-моему товарищи твои уже всё сказали.

- А всё-таки? Товарищи в поэзии не сильно понимают. Вот вы – другое дело.

- Ну, если важно моё мнение, то я скажу откровенно. Если можешь не писать, то лучше не пиши, а если не можешь – тоже не беда, сам порадуешься и товарищам доставишь немало приятных минут. Гляди, как всех развеселил. Это тоже надо уметь. Друзья, - обратился поэт в зал, - а что мы всё о войне да о войне? Может быть, у кого-то есть что-то кроме военной темы? Война закончилась, пора привыкать к мирной жизни. Вот ты, солдат, - обратился он к моему отцу, - вижу, что хочешь прочитать что-то, но не решаешься. Давай, брат, не стесняйся, выходи.

- Я не знаю, - нерешительно сказал отец, - про войну это стихотворение или нет…

- Ты почитай, а мы разберёмся. Не робей, солдат.

- Ну ладно, - решился отец и начал:

Мы все устали от войны,

Мы от неё давно устали,

Ведь мы из мяса – не из стали

И в этом нашей нет вины.

Мы долго всматривались в мир

Сквозь оружейные прицелы

И рады, что остались целы,

Война ведь не прогулка в тир.

Мне очень сильно повезло:

Пусть я контужен, но вернулся.

Друг в медсанбате не проснулся,

Жить обещавший всем назло…

Отец дочитал это стихотворение, потом ещё прочитал одно короткое.

- А из лирики что-нибудь есть? – спросил Симонов.

- Да, например, вот это:

Над умытым росой кирпичом

Клонит горькие гроздья калина.

Неизвестно, о ком и о чём

На закате грустит мандолина.

То ли просто в ней звон камыша,

То ли скорбь по недавней утрате,

Всё равно. Потеплела душа,

Подпевая струне на закате.

И грустя, и скорбя и любя,

И томясь ожиданьем в разлуке,

Сердце воина слышит себя

В мимолётном серебряном звуке.

- А тебе, друг мой, скажу, что надо работать, - похвалил Симонов. – Главное, есть мысль. Можно всему научить: и правильно выстроить предложение, и подобрать красивую рифму, но если нет мысли – это останется набором пустых рифмованных фраз. Настоятельно советую работать над собой. Такие способности нужно развивать. Будешь работать – будет толк.

Отец чувствовал себя счастливым в тот момент. Сам гениальный Симонов уделил ему своё внимание и сказал тёплые слова, причём, больше, чем кому-либо в тот вечер. Закончил свою встречу поэт стихотворением, которое отец помнил наизусть до конца своих дней.

Всю жизнь любил он рисовать войну.

Беззвездной ночью наскочив на мину,
Он вместе с кораблем пошел ко дну,
Не дописав последнюю картину.
Всю жизнь лечиться люди шли к нему,
Всю жизнь он смерть преследовал жестоко
И умер, сам привив себе чуму,
Последний опыт кончив раньше срока.
Всю жизнь привык он пробовать сердца.
Начав еще мальчишкою с «ньюпора»,
Он в сорок лет разбился, до конца
Не испытав последнего мотора.
Никак не можем помириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели.
Как будто есть последние дела,
Как будто можно, кончив все заботы,
В кругу семьи усесться у стола
И отдыхать под старость от работы…

Наверное, это и есть ответ на вопрос «зачем и почему». Потому что каждый делает то, чего не может не делать. Вот мы и пишем, потому что не можем не писать. Разве от этого кому-то станет хуже? Мой отец не стал поэтом, но мама, дай Бог ей здоровья, помнит до сих пор стихи, которые посвятил ей отец шестьдесят лет назад и которые он не мог не написать в пору своей влюблённости. Не важно, зачем и почему мы пишем, важно само состояние, толкающее нас на это. Всем собратьям по Пробе пера желаю, чтобы это состояние не покидало нас всех как можно дольше.