Последнее желание

Яркий свет в совершенно технологически камере смертников общеевропейской тюрьмы Searock был невыносим. Но ещё больше мучений приносили бесконечные вопросы «почему», «почему», «почему»… Эрика, сильного духом человека, уничтожало собственное бессилие. Оно крошило мозг приговоренного к смерти на мелкие кусочки сильнее, чем страх перед казнью, которую заслужил. 
Эрик не хотел смерти, но и не боялся её, считая приговор справедливым в принципе. Ведь он натворил немало кровавых дел, не задумываясь, вершил судьбами многих людей. А имел ли обычный смертный право на жестокость, насилие, убийство даже в угоду вселенской справедливости? Сейчас, перед неизбежной казнью, Эрик вполне осознал, что все террористические вылазки его ультрарадикальной кибер-бригады «Аутодафе» ни к чему хорошему не привели. Мир не стал лучше, добро и справедливость не восторжествовали. Стало только хуже. Всем. Осознание этого привело Эрика на грань помешательства, а мучительные «почему» лишь усугубляли ситуацию. 
- Господи, ну почему так получается? - бессильно упираясь в холодную стену, вопрошал смертник. - Почему ты не нашей стороне? Да, наши тела вольны делать, что считают нужным, но наши души-то принадлежат тебе, как нас убеждают не одну тысячу лет. Почему же ты их не спасаешь, не бережешь? Почему ты на стороне наших врагов? Чем они равнее для тебя? 
Резкий удар о стену немного успокоил Эрика. Он решительно зашагал по камере. К двери и обратно. Как маятник. Но через четыре минуты его ритмичный ход застопорили новые, а точнее старые, мучительные вопросы. 
- Почему ты не уберег мою девочку? И мне не помог спасти её? Она теперь медленно умирает. Её тело лежит без малейшего движения. И что страшно - она желает умереть! Мне так сказал её брат. Он был на моем процессе... 
Бах! Лоб смертник снова резко встретился с отрезвляющей преградой. Пару минут Эрик тупо смотрел на стену. Её стерильная чистота и мерзкий зелёный цвет вызвали у него приступ лёгкой паранойи. И смертник снова решительно зашагал по камере. К двери и обратно. Как маятник, который слегка сошёл с ума. 
- Какая-то чепуха получается, Господи! - запальчиво возмущался Эрик, пытаясь разобраться в своих мыслях, развязать этот чёртов гордиев узел. - Моя девочка пока жива, но хочет скорее умереть. Я здоровый, жаждущий борьбы и жизни, должен умереть. Так решили люди, которые поддерживают наших врагов. Неужели ты тоже поддерживаешь это злодейство? Я не про себя говорю, я про свою девочку. Почему она должна страдать, испытывая невыносимые, для многих, телесные муки. Душа-то её не сдается. Логично, что она хочет освободить её, душу, от изуродованной телесной оболочки... 
Хрясь! Маятник сломался. Смертник вновь бился головой о стену, словно пытаясь её сломать. Истерика у Эрика перешла в буйную стадию: он уже не шептал что-то про себя, он орал дурниной. 
- Почему ты не помогаешь моей девочке? Она же стремится к тебе. Я же не верю в тебя, я не стремлюсь к тебе. Ты же призываешь меня. Жестоко, через казнь. Получается, ты - самый мерзкий палач. Правда, делаешь всё чужими руками. О люди, как они ошибаются в тебе! Глупцы! Тупые глупцы, тупое орудие сверхъестественного произвола и жестокости. Но я огорчу их и тебя, Господи, вы получите лишь мое молодое, энергичное тело, но душа... Душа моя вам не достанется, она превратится 
в бунтарский дух, дух справедливости, отмщенья! 
На шум и вопли Эрика дежурный надзиратель вызвал усиленный наряд охранников. Они уложили его на откидную кровать, для верности пристегнули наручниками. Тюремный врач обработал ссадины на лбу смертника, наложил нанопластырь «Феникс» и весело заверил Эрика: 
- До казни заживёт! 
Как ни странно, инцидент пошёл приговоренному на пользу. Он стал сдержаннее, эмоционально спокойнее. Смертник больше не бился головой о стены камеры, а прежние ссадины практически зажили, оставив малоприметные следы. Руководство тюрьмы Searock, со своей стороны, проявило понимание, выполнив последнее желание Эрика. 
Несколько секунд он стоял на пороге палаты, где тихо, но мучительно умирала Глория. В полумраке едва выделяет её больничная кровать, рядом с которой мигают огоньки нескольких медицинских приборов и аппаратов радикального жизнеобеспечения. Под их контролем её никто не умирал после 2060 года. Девушка лежит на спине, голова чуть приподнята на подушке. Но её тело выглядит безжизненно. 
- Что же я с тобой сделал?! - невольно вырвалось у Эрика. - Не уберёг. Самое дорогое. Грош мне цена. На бога-то я не надеялся. Ты же знаешь, что я отчаянный безбожник. Вся эта церковная чушь мне хуже ножа к горлу. Если я во что-то верю, то в Судьбу, в Неизбежность, в Рок, пусть даже самый злой. Не привыкать. Наша жизнь переполнена злобой. Разве можно назвать добром то, что сделалось с тобой, моя девочка? 
- Не... суди... строго людей. Даже... врагов, - тихо, но уверенно попросила Глория. 
- Нет, врагов прощать я не намерен, - Эрик, похоже, вновь вышел на тропу войны. - Они-то не щадят нас, именно они сделали нас агрессивными. Но мы всё-таки защищаемся, отстаиваем свои права, свою независимость. Почему нам отказывают, не признают? Кто решил, что существующий порядок - истина в последней инстанции? 
- Видимо, так угодно богу, - ответ Глории был спокойным, но уверенным. - Но и нам он позволяет бороться... Он и сейчас хранит меня, хотя тело мое, беспомощное, тяготит меня. Мне очень больно... Мне колют наркотики... Практически пытают... Хотят выведать всё про нас... Они нашли медальон, где твое фото... Но я ничего не сказала... 
- Молчи, молчи. Береги силы. 
- Мне поставили обезболивающее, я смогу говорить минут 15... А беречь силы я не хочу, я хочу умереть. Я не хочу жить, как голова профессора Доуэля, когда все внутренности корчатся от невыносимой боли. Я жива ещё лишь по тому, что очень-очень хотела тебя увидеть или, хотя бы, услышать. Скоро тебя казнят, значит, и мне пора на небеса, к тебе. Надеюсь, что там бог не помешает нам... 
- Нам никто не помешает - ни бог, ни чёрт! - решительно заявил Эрик. - Мы сами себе мешаем, помогая тем самым нашим врагам. 
- Это правда. Нас никто не любит... Правда, мы сами виноваты. Но сейчас уже поздно что-то менять. Поэтому я не хочу в таком беспомощном состоянии оставаться без тебя... Спрашивала врачей про эвтаназию. Они испуганно, шепотом, говорили, что это невозможно, что это запрещено законом, что это уголовное преступление против человечности... Гуманисты... Мое желание, мое право на решение, наконец, вопль моего страдающего тела, которое чувствует, что через пару мучительных месяцев всё равно сгинет... Вот несправедливость! Те же гуманисты приговорили тебя к смерти, хотя тебе ещё жить и жить. Мне говорили, что убивать, даже из добрых побуждений - идти против воли бога... 
- Вот и я говорю, все против, Господь, если он есть, тоже. Получается, им разрешено жонглировать судьбами людей, народов, судить и казнить. Или запрещать умирать по собственной воле... Поэтому я тоже принимаю решения как судья высшей инстанции, я тоже наказываю их, я казню их. Я не тварь дрожащая, я тоже право имею. 
Глория, улыбаясь через силу, иронично заметила: 
- Вот из тебя уже и древняя достоевщина попёрла... Мне нравится твой настрой, наверное, не каждый так бодр и решителен перед неизбежной смертью уже завтра вечером... У меня к тебе, любимый, последняя просьба, моё последнее желание... 
- Только скажи, моя девочка. Всё исполню. Только скажи, - Эрик ещё ближе придвинулся к своей любимой. 
- Не спеши. Это сложно... 
- Говори. Говори, что ты хочешь? - Эрик нежно сжал руку подруги. 
- Помоги мне уйти... Сейчас. Я хочу, чтобы ты был последним, кого я вижу на этом свете. Убей мое тело, душа всё равно останется с тобой. Эрик обескуражено присел у кровати, ноги сами подкосились от неожиданности: 
- Я думал, что ты позвала меня попрощаться. Со мной. Перед казнью. Я пришёл, они выполнили моё последнее желание. Но я не думал, что ты пригласила меня как палача, который привык убивать ... 
- Ты не прав сейчас, - горячо зашептала Глория. - В данном случае ты - исполнитель последней воли умирающего. Решайся быстрее, а то скоро тебя уведут. Просто разбей аппарат... Это легко. И это будет наше решение. Наше... Мы вправе так поступить. И Бог не против... Я уверена... Ты же хотел вершить суд вместо врагов, вместо Бога. 
Эрик нервно, но довольно решительно зашагал по палате. К двери и обратно. Как маятник. Время вновь пошло. Время решать и действовать. 
- Не думал, что так трудно убить не врага... Но ты права, пришло время взять на себя ответственность. Прощай, девочка моя, прощай, Глория. Точнее, до скорой встречи на небесах... 
Бах! Хрупкий аппарат падает на пол, осколки летят во все стороны. Тревожно запищали другие приборы. Эрик бросился к двери, забаррикадировал её, не впуская врачей и охрану. Когда писк прекратился, и всё было кончено, он сдался на милость победителей. 
- Экстренное сообщение! Казнь известного террориста отложена! - с лёгким раздражением сообщил комментатор глобального канала «Супер-крим», известный сторонник жестких мер во всём. - Он вновь предстанет перед судом. Ему предъявлено новое обвинение в жестоком убийстве молодой девушки, свидетельницы по делу о теракте и покушении на председателя комиссии по автономии Северного края... 
Снова яркий свет пытается жалить Эрика.

Но он явно не замечает этого. Смертник в растерянности. Его лоб снова таранит каменную стену: 
- Жестокие шутки у тебя, Господи! Где же твоя милость?Яркий свет в совершенно технологически камере смертников общеевропейской тюрьмы Searock был невыносим. Но ещё больше мучений приносили бесконечные вопросы «почему», «почему», «почему»… Эрика, сильного духом человека, уничтожало собственное бессилие. Оно крошило мозг приговоренного к смерти на мелкие кусочки сильнее, чем страх перед казнью, которую заслужил. 
Эрик не хотел смерти, но и не боялся её, считая приговор справедливым в принципе. Ведь он натворил немало кровавых дел, не задумываясь, вершил судьбами многих людей. А имел ли обычный смертный право на жестокость, насилие, убийство даже в угоду вселенской справедливости? Сейчас, перед неизбежной казнью, Эрик вполне осознал, что все террористические вылазки его ультрарадикальной кибер-бригады «Аутодафе» ни к чему хорошему не привели. Мир не стал лучше, добро и справедливость не восторжествовали. Стало только хуже. Всем. Осознание этого привело Эрика на грань помешательства, а мучительные «почему» лишь усугубляли ситуацию. 
- Господи, ну почему так получается? - бессильно упираясь в холодную стену, вопрошал смертник. - Почему ты не нашей стороне? Да, наши тела вольны делать, что считают нужным, но наши души-то принадлежат тебе, как нас убеждают не одну тысячу лет. Почему же ты их не спасаешь, не бережешь? Почему ты на стороне наших врагов? Чем они равнее для тебя? 
Резкий удар о стену немного успокоил Эрика. Он решительно зашагал по камере. К двери и обратно. Как маятник. Но через четыре минуты его ритмичный ход застопорили новые, а точнее старые, мучительные вопросы. 
- Почему ты не уберег мою девочку? И мне не помог спасти её? Она теперь медленно умирает. Её тело лежит без малейшего движения. И что страшно - она желает умереть! Мне так сказал её брат. Он был на моем процессе... 
Бах! Лоб смертник снова резко встретился с отрезвляющей преградой. Пару минут Эрик тупо смотрел на стену. Её стерильная чистота и мерзкий зелёный цвет вызвали у него приступ лёгкой паранойи. И смертник снова решительно зашагал по камере. К двери и обратно. Как маятник, который слегка сошёл с ума. 
- Какая-то чепуха получается, Господи! - запальчиво возмущался Эрик, пытаясь разобраться в своих мыслях, развязать этот чёртов гордиев узел. - Моя девочка пока жива, но хочет скорее умереть. Я здоровый, жаждущий борьбы и жизни, должен умереть. Так решили люди, которые поддерживают наших врагов. Неужели ты тоже поддерживаешь это злодейство? Я не про себя говорю, я про свою девочку. Почему она должна страдать, испытывая невыносимые, для многих, телесные муки. Душа-то её не сдается. Логично, что она хочет освободить её, душу, от изуродованной телесной оболочки... 
Хрясь! Маятник сломался. Смертник вновь бился головой о стену, словно пытаясь её сломать. Истерика у Эрика перешла в буйную стадию: он уже не шептал что-то про себя, он орал дурниной. 
- Почему ты не помогаешь моей девочке? Она же стремится к тебе. Я же не верю в тебя, я не стремлюсь к тебе. Ты же призываешь меня. Жестоко, через казнь. Получается, ты - самый мерзкий палач. Правда, делаешь всё чужими руками. О люди, как они ошибаются в тебе! Глупцы! Тупые глупцы, тупое орудие сверхъестественного произвола и жестокости. Но я огорчу их и тебя, Господи, вы получите лишь мое молодое, энергичное тело, но душа... Душа моя вам не достанется, она превратится 
в бунтарский дух, дух справедливости, отмщенья! 
На шум и вопли Эрика дежурный надзиратель вызвал усиленный наряд охранников. Они уложили его на откидную кровать, для верности пристегнули наручниками. Тюремный врач обработал ссадины на лбу смертника, наложил нанопластырь «Феникс» и весело заверил Эрика: 
- До казни заживёт! 
Как ни странно, инцидент пошёл приговоренному на пользу. Он стал сдержаннее, эмоционально спокойнее. Смертник больше не бился головой о стены камеры, а прежние ссадины практически зажили, оставив малоприметные следы. Руководство тюрьмы Searock, со своей стороны, проявило понимание, выполнив последнее желание Эрика. 
Несколько секунд он стоял на пороге палаты, где тихо, но мучительно умирала Глория. В полумраке едва выделяет её больничная кровать, рядом с которой мигают огоньки нескольких медицинских приборов и аппаратов радикального жизнеобеспечения. Под их контролем её никто не умирал после 2060 года. Девушка лежит на спине, голова чуть приподнята на подушке. Но её тело выглядит безжизненно. 
- Что же я с тобой сделал?! - невольно вырвалось у Эрика. - Не уберёг. Самое дорогое. Грош мне цена. На бога-то я не надеялся. Ты же знаешь, что я отчаянный безбожник. Вся эта церковная чушь мне хуже ножа к горлу. Если я во что-то верю, то в Судьбу, в Неизбежность, в Рок, пусть даже самый злой. Не привыкать. Наша жизнь переполнена злобой. Разве можно назвать добром то, что сделалось с тобой, моя девочка? 
- Не... суди... строго людей. Даже... врагов, - тихо, но уверенно попросила Глория. 
- Нет, врагов прощать я не намерен, - Эрик, похоже, вновь вышел на тропу войны. - Они-то не щадят нас, именно они сделали нас агрессивными. Но мы всё-таки защищаемся, отстаиваем свои права, свою независимость. Почему нам отказывают, не признают? Кто решил, что существующий порядок - истина в последней инстанции? 
- Видимо, так угодно богу, - ответ Глории был спокойным, но уверенным. - Но и нам он позволяет бороться... Он и сейчас хранит меня, хотя тело мое, беспомощное, тяготит меня. Мне очень больно... Мне колют наркотики... Практически пытают... Хотят выведать всё про нас... Они нашли медальон, где твое фото... Но я ничего не сказала... 
- Молчи, молчи. Береги силы. 
- Мне поставили обезболивающее, я смогу говорить минут 15... А беречь силы я не хочу, я хочу умереть. Я не хочу жить, как голова профессора Доуэля, когда все внутренности корчатся от невыносимой боли. Я жива ещё лишь по тому, что очень-очень хотела тебя увидеть или, хотя бы, услышать. Скоро тебя казнят, значит, и мне пора на небеса, к тебе. Надеюсь, что там бог не помешает нам... 
- Нам никто не помешает - ни бог, ни чёрт! - решительно заявил Эрик. - Мы сами себе мешаем, помогая тем самым нашим врагам. 
- Это правда. Нас никто не любит... Правда, мы сами виноваты. Но сейчас уже поздно что-то менять. Поэтому я не хочу в таком беспомощном состоянии оставаться без тебя... Спрашивала врачей про эвтаназию. Они испуганно, шепотом, говорили, что это невозможно, что это запрещено законом, что это уголовное преступление против человечности... Гуманисты... Мое желание, мое право на решение, наконец, вопль моего страдающего тела, которое чувствует, что через пару мучительных месяцев всё равно сгинет... Вот несправедливость! Те же гуманисты приговорили тебя к смерти, хотя тебе ещё жить и жить. Мне говорили, что убивать, даже из добрых побуждений - идти против воли бога... 
- Вот и я говорю, все против, Господь, если он есть, тоже. Получается, им разрешено жонглировать судьбами людей, народов, судить и казнить. Или запрещать умирать по собственной воле... Поэтому я тоже принимаю решения как судья высшей инстанции, я тоже наказываю их, я казню их. Я не тварь дрожащая, я тоже право имею. 
Глория, улыбаясь через силу, иронично заметила: 
- Вот из тебя уже и древняя достоевщина попёрла... Мне нравится твой настрой, наверное, не каждый так бодр и решителен перед неизбежной смертью уже завтра вечером... У меня к тебе, любимый, последняя просьба, моё последнее желание... 
- Только скажи, моя девочка. Всё исполню. Только скажи, - Эрик ещё ближе придвинулся к своей любимой. 
- Не спеши. Это сложно... 
- Говори. Говори, что ты хочешь? - Эрик нежно сжал руку подруги. 
- Помоги мне уйти... Сейчас. Я хочу, чтобы ты был последним, кого я вижу на этом свете. Убей мое тело, душа всё равно останется с тобой. Эрик обескуражено присел у кровати, ноги сами подкосились от неожиданности: 
- Я думал, что ты позвала меня попрощаться. Со мной. Перед казнью. Я пришёл, они выполнили моё последнее желание. Но я не думал, что ты пригласила меня как палача, который привык убивать ... 
- Ты не прав сейчас, - горячо зашептала Глория. - В данном случае ты - исполнитель последней воли умирающего. Решайся быстрее, а то скоро тебя уведут. Просто разбей аппарат... Это легко. И это будет наше решение. Наше... Мы вправе так поступить. И Бог не против... Я уверена... Ты же хотел вершить суд вместо врагов, вместо Бога. 
Эрик нервно, но довольно решительно зашагал по палате. К двери и обратно. Как маятник. Время вновь пошло. Время решать и действовать. 
- Не думал, что так трудно убить не врага... Но ты права, пришло время взять на себя ответственность. Прощай, девочка моя, прощай, Глория. Точнее, до скорой встречи на небесах... 
Бах! Хрупкий аппарат падает на пол, осколки летят во все стороны. Тревожно запищали другие приборы. Эрик бросился к двери, забаррикадировал её, не впуская врачей и охрану. Когда писк прекратился, и всё было кончено, он сдался на милость победителей. 
- Экстренное сообщение! Казнь известного террориста отложена! - с лёгким раздражением сообщил комментатор глобального канала «Супер-крим», известный сторонник жестких мер во всём. - Он вновь предстанет перед судом. Ему предъявлено новое обвинение в жестоком убийстве молодой девушки, свидетельницы по делу о теракте и покушении на председателя комиссии по автономии Северного края... 
Снова яркий свет пытается жалить Эрика. Но он явно не замечает этого. Смертник в растерянности. Его лоб снова таранит каменную стену: 
- Жестокие шутки у тебя, Господи! Где же твоя милость?