Откуда что берётся ч.2.

Исторически реально, что Великая Октябрьская социалистическая революция уничтожила те сословно-кастовые и частно-собственнические финансовые ограничения, которые в Российской империи не позволяли большинству простонародья реализовать свой познавательно-твор­ческий личностный потенциал в деле общественного развития. И вследствие этого в советскую эпоху многие выдающиеся деятели разных отраслей, чьё личностно-психологическое и профессиональное становление пришлось на 1910‑е — 1930‑е гг., смогли освоить и реализовать свой познавательно-творческий потенциал так, как это было невозможно в любые иные памятные отечественной истории времена[1].

И если обратиться к воспоминаниям тех детей рабочих и крестьян, чьё детство и юность пришлись на годы революции и гражданской войны, то выясняется: когда гражданская война завершилась и страна вступила в период восстановления и развития, они хотели в этом соучаствовать — в качестве рабочих, земледельцев, инженеров, врачей, учителей, учёных; кто-то хотел стать артистом, художником, деятелем иных искусств; но мало кто хотел стать профессиональным управленцем — партийным или государственным деятелем[2]; мало кто хотел, даже после ужасов гражданской войны, которые многие из них прочувствовали лично, стать командиром Рабоче-крестьянской Красной армии и флота.

Последнее стало проблемой для кадровой политики большевиков. И для того, чтобы упрочить позиции и расширить долю идейно убеждённых большевиков в командном составе Вооружённых сил СССР, в конце 1920‑х — первой половине 1930‑х гг. ЦК ВКП (б) осуществил несколько специальных наборов[3] членов партии из рабочей молодёжи, выпускников рабфаков[4] для обучения в учебных заведениях всех родов войск. Те же, кто не желал становиться командирами, имели право отказаться от спецнабора, но подлежали исключению из партии как нарушители партийной дисциплины. И многие так и сделали, после чего никто не помешал им ни поступать в гражданские вузы, ни продолжать работать в народном хозяйстве (т.е. за отказ учиться военному делу и служить по спецнабору ЦК ВКП (б) репрессий в форме отсидки в ГУЛАГе и т.п. кошмаров — не было: законность соблюдалась).

Но многие призванные по спецнаборам ЦК, честно отслужив в Вооружённых силах СССР по 25 и более лет и сделав неплохую по меркам военного профессионализма карьеру, на склоне своих лет продолжали сожалеть, что спецнабор ЦК не позволил им реализовать мечты своих детства и юности, хотя они вполне осознавали, что долг большевика быть готовым к защите социалистического Отечества[5] военной мощью страны был насущной потребностью тех лет и они исполнили его по совести и чести.

И эти исторические факты приводят к вопросу: А кто в те же самые годы хотел стать государственным деятелем и делать карьеру в партийно-государственном аппарате?

Оказывается, что делать карьеру в качестве управленцев, в том числе и в государственном аппарате, желали оставшиеся в Советской России представители тех групп населения Российской империи, которая обозначается словом «интеллигенция», т.е. получившие образование от неполного среднего и выше; а также и дети дореволюционной «интеллигенции».

Если бы Николай II своею внешней и внутренней политикой, эгрегориально подчинённой антирусскому имперскому эгрегору Великобритании через императрицу Александру Фёдоровну[6], не довёл страну до революции и краха прежнего общественного уклада[7], то в отличие от детей простонародья, все дети «интеллигенции» занимались бы кто чем: кто-то бизнесом, кто-то начал бы делать чиновничью или военную карьеру, кто-то преуспел бы в науке, в инженерном деле, в искусствах и т.п. И реальность такова, что подавляющему большинству из них Великая Октябрьская социалистическая революция не только не открыла каких-либо новых возможностей личностной самореализации, но в чём-то их и ограничила. Прежде всего ограничила потребительские возможности, понизила уровень потребления их семей и разрушила какие-то надежды на рост социально-иерархического статуса в буржуазном толпо-«элитарном» обществе империи[8].

Тем не менее, они были как минимум грамотны, в отличие от примерно 85 % представителей простонародья, не умевших подчас ни читать, ни писать, и уже это было достаточным в ту эпоху для того, чтобы при публичной показной лояльности Советской власти войти в её сферу управления. Кто-то из них так и остался аполитичным потребителем либо «внутренним эмигрантом» и врагом Советской власти и идеалов социализма, а кто-то принял смысл эпохи и честно служил народу.

Но и это не всё. Если обратиться к истории гражданской войны, — к тому, как она запечатлелась в памяти детей той эпохи, — то выявится ещё один значимый для понимания последующей истории факт. Там, где Советская власть, первоначально установленная на всей территории Российской империи, не оккупированной Германией и Австро-Венгрией, сменялась властью белогвардейских режимов, детвора в уличных играх в войну[9] разделялась соответственно тому, на чьей стороне в гражданской войне были взрослые члены их семей[10]. Разделение носило ярко выраженный классовый характер: дети рабочих и крестьянской бедноты — по одну сторону «линии фронта», дети лавочников, кулаков, попов, многих представителей «рабочей аристократии» (наиболее высокооплачиваемых высококвалифицированных рабочих) и пробеляцки настроенной части прочей «интеллигенции» — по другую. И если в уличных играх в войну красные дети побеждали на территории, находившейся под властью белых, то белоказаки вступали в детские игры на стороне своих, и красная детвора оставляла поле боя под угрозой, а иногда и в результате применения нагаек.

Но, в конце концов, взрослые красные победили, и началась мирная жизнь страны без какой-либо реальной перспективы реставрации капитализма (а тем более — сословно-кастового строя и монархии) в обозримой перспективе[11]. Детишки, в годы гражданской войны игравшие в войну на улицах с ясным осознанием того, кто чей враг и почему, — подросли. Красные стали вступать в комсомол[12]. А белые? — Белые… тоже стали вступать в комсомол, либо публично заявив об отказе от своих «классово чуждых» родителей и о разрыве связей с ними, либо там, где их никто не знал, поскольку семьи, поддерживавшие белых в годы гражданской войны, избавляясь от наследия прошлого, достаточно часто меняли место жительства и придумывали себе новые биографии.

Прошло ещё некоторое время. Комсомольцы обеих разновидностей выросли, начали вести взрослую жизнь и многие из них стали членами правящей партии. Во второй половине 1930‑х гг. выяснилось, что дети красных стали рабочими, земледельцами, инженерами, врачами, учителями, командирами Красной армии и флота (в том числе и в результате спецнаборов ЦК ВКП (б) о чём было сказано ранее) и т.п. А дети белых? — Не все, но многие, — кто в торговле, а кто в исполкоме[13] и прочих формированиях бюрократии, а некоторые уже успели сделать карьеру в «органах» ВЧК-ОГПУ-НКВД[14].

Что касается представителей еврейско-иудейской диаспоры, то к началу революции подавляющее большинство еврейского населения империи были грамотны — как минимум умели читать и писать. Этого было достаточно для того, чтобы начать работать и делать карьеру в партийно-государственном аппарате новой власти. И если не большинство, то изрядная доля еврейско-иудейской диаспоры поддержала революцию, в том числе просто потому, что среди её руководителей на всех уровнях было множество «своих» и в революции была иудейско-интернацистская составляющая. Кто-то из них стал убеждённым большевиком и доказал это своею работой на благо социалистического многонационального Отечества, доказал жизнью, и даже — гибелью, часто — гибелью несправедливой и жестокой в застенках самого́ же СССР. А кто-то, как был воспитан в духе библейского интернацизма и иудейского высокомерия, так и сохранил этот дух в себе до конца своих дней и передал его своим детям и внукам[15], успев навредить СССР немало в период своей активной жизни[16].

В этой связи ещё раз отметим, что интернацисты позаботились о том, чтобы представители офицерского корпуса и чиновничества империи в революции 1917 г. и в гражданской войне выступили в качестве противников постреволюционной власти. Кампания убийств офицеров флота в Гельсинфорсе[17] и повсеместно в армии, успешно проведённая ими после февральской (пуримской) революции 1917 г., была направлена именно на то, чтобы освободить вакансии для своей периферии в постреволюционной власти в России.

Так информационно-алгоритмическое обеспечение родовых эгрегоров простонародья, задав в детстве и юности интересы — смысл жизни, — выразилось в статистике трудоустройства и трудовой деятельности взрослых в первые десятилетия Советской власти.

И аналогичное как бы не мотивированное сосредоточение интересов представителей простонародья вне сферы управления характерно для всех толпо-«элитарных» культур. Сам выходец из простонародья, создатель «автомобильной империи», Генри Форд I, по сути своей деятельности — один из первых американских большевиков[18] и противник мирового иудейского интернацизма, не вдаваясь в анализ процессов формирования именно такой статистически преобладающей психологии, отмечал:

«Отбор не труден. Он происходит сам собой вопреки всякой болтовне о недостатке случаев выдвинуться вперёд. Средний работник больше дорожит приличной работой, чем повышением.

Едва ли более 5 % всех тех, кто получает заработную плату , согласятся взять на себя сопряжённые с повышением платы ответственность и увеличение труда . Даже число тех, которые хотели бы подняться в начальники бригад, составляет только 25 %, и большинство из них изъявляют готовность на это лишь потому, что оплата здесь выше, чем у машины. Люди с влечением к механике, но боящиеся собственной ответственности, по большей части, переходят к изготовлению инструментов, где оплата значительно выше, чем в обыкновенном производстве. Подавляющее большинство, однако, желает оставаться там, где оно поставлено. ОНИ ЖЕЛАЮТ БЫТЬ РУКОВОДИМЫМИ, ЖЕЛАЮТ, ЧТОБЫ ВО ВСЕХ СЛУЧАЯХ ДРУГИЕ РЕШАЛИ ЗА НИХ И СНЯЛИ С НИХ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ [19]. Поэтому главная трудность, несмотря на большое предложение, состоит не в том, чтобы найти заслуживающих повышения, а желающих получить его» (выделено нами при цитировании, Г.Форд. Моя жизнь, мои достижения, гл. 6. «Машины и люди»).

Причём Г.Форд ведёт речь о США, где, как принято думать в кругах либеральных, личность изначально была более свободна, социальная организация — более демократична, а население в целом — более инициативно, креативно и коммуникабельно, нежели в монархической и постмонархической Европе и тем более — в России, «стране рабов и жандармов». Т.е. воздействие информации и алгоритмики родовых эгрегоров простонародья в аспекте формирования смысла жизни личности, уводящее интересы индивида от сферы управления, — объективная данность для всех толпо-«элитарных» культур.

Но всё же, если обратиться к биографиям тех выходцев из простонародья, кто смог реализовать себя в профессиях вне сферы управления, необходимо отметить, что эти люди были добросовестны в труде и чётко САМИ осознавали границы, по выходе за которые они утрачивали компетентность. Осознавая пределы своей компетентности, они в иные сферы деятельности не встревали ни с советами, ни для того, чтобы «показать себя»[20], а доверяли тем профессионалами, которые в них работали; в комплексных проектах, осуществление которых требовало работы профессионалов разной специализации, они высказывали свои пожелания в отношении тех результатов, которые они желали бы от них получить для обеспечения их собственной деятельности.

Но в силу узости профессионализма увидеть проект в целом и оценить качество управления им и профессионализм координаторов-руководителей они в большинстве своём не могли. По этой же причине они редко когда могли безошибочно осознанно-мотивированно вдвинуть из своей среды новых дееспособных руководителей.[21]

Вопросы социального статуса, обусловленного сферой деятельности и занимаемой должностью, в условиях строительства социализма и коммунизма, идеалам которого они были привержены, их не интересовали. Не интересовал их вопрос и о стяжании личного богатства, чтобы выделиться в потреблении благ над другими[22].

И таким же было их отношение ко всему, что происходило в сфере управления, на протяжении всей их жизни: и в Сталинскую эпоху, и в более поздние времена, когда бюрократия, оформившись как эксплуататорский класс и слившись с международной мафией «братанов»-масонов, взяла курс на реставрацию криптоколониального капитализма и расчленение страны — считая себя некомпетентными в деле управления государством, они высказывали свои пожелания и в целом с доверием относились к деятелям партии и государства, предполагая, что кадровая политика в партийном и государственном аппарате строится на отборе лучших по знаниям, нравственно-этическим и деловым качествам[23].

И хотя сфера управления не была для представителей тех поколений выходцев из простонародья притягательной, тем не менее, если дело, которое они избрали, требовало, чтобы профессионал не-управленец принял на себя функции управленца, то люди осваивали и эти функции. Некоторые из них становились выдающимися управленцами в своих отраслях деятельности: авиаконструктор А.С.Яковлев, артиллерийский конструктор В.Г.Грабин, С.П.Королёв — из числа таких людей.

Но таких людей интересовало дело и его результаты, а не делание карьеры. Многие из таких вынужденных управленцев, будучи директорами крупных предприятий, конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов, становились депутатами Советов разных уровней. И оказавшись после прохождения такого длительного и непростого пути в сфере государственного управления, они приносили пользы общественному развитию куда больше, нежели И.Д.Кобзон, А.М.Кабаева, С.В.Хоркина и подавляющее большинство нынешних депутатов — якобы политиков-профессионалов.

В сталинские времена профессиональные бюрократы не особенно встревали в их дела, и не очень-то стремились к тому, чтобы «отжать» и заменить их в руководстве возглавляемых ими (а в ряде случаев и созданных ими с нуля) предприятий, поскольку деловая несостоятельность каралась весьма сурово — безжалостно и беспощадно. В послесталинские времена положение изменилось, и профессиональные бюрократы, желая славы, наград и более высоких зарплат, стали «отжимать» такого рода людей и занимать их должности, в результате чего дело, ранее успешно осуществлявшееся, приходило к краху. Один из наиболее ярких примеров такого рода — судьба Ростислава Евгеньевича Алексеева (1916 — 1980), под руководством которого были совершены два прорыва в области техники: создание судов на подводных крыльях («Ракеты», «Метеоры», «Кометы») и создание экранопланов. «Отжали» от руководства, похоронили, и под руководством бюрократа-преемника проектно-конструкторская научная школа и её дело зачахли ещё до начала перестройки, которая их окончательно добила.

Анализируя молодёжный слэнг, итальянские социологи выявили, что слэнг меняется примерно раз в пять лет. Соответственно в течение столетия в жизнь вступает 20 поколений, которые в чём-то психологически отличаются друг от друга и выражают эти отличия в слэнге. И хотя было бы интересно ознакомиться с психологическими портретами всех разграничиваемых таким образом поколений в отечественной истории конца XIX— начала XXI веков, однако это не входит в цели настоящей работы. Мы можем охарактеризовать только некоторые из них.

Те, чьё детство и юность пришлись на 1930‑е — 1940‑е гг. характеризуются тем, что среди их родителей ещё не было сложившегося личностного и семейного размежевания по принципу «элита — простонародье»: оно только формировалось по мере обособления бюрократии от общества. Но дети уже воспринимали это социальное расслоение в свою психику и, если не обособлялись друг от друга в своих играх, то несли в своей психике тенденции к обособлению в будущем. Кроме того, изрядная доля представителей этих поколений была напугана событиями 1937 г. и периода гитлеровской оккупации многих территорий страны, и от этих страхов они не смогли освободиться до конца своих дней. Подвластность страхам по сути исключила таких людей из числа активных деятелей общественного развития и способствовала формированию у них аполитично-потребительского, беспринципно-приспособленческого отношения к жизни — как у них самих, так у их детей и внуков, чьи детство и юность пришлись на период от начала 1960‑х гг. до начала перестройки.

Но в этих же поколениях была велика и доля тех, кого Победа в Великой Отечественной войне окрылила (первый космонавт Ю.А.Гагарин — один из них). И в нравственно-психологическом отношении они во многом идентичны тем представителям первых поколений строителей социализма в СССР, которые избрали профессии вне сферы управления, добросовестно в них работали, осознавая пределы своей компетенции, и не встревали в те области деятельности, по отношению к которым были некомпетентны, доверяя тем профессионалам, которые работали в них. Таким было и отношение их к сфере управления.

Однако ко времени вступления их в активную фазу творческой деятельности, кадровая политика хрущёвско-брежневской бюрократии отличалась от кадровой политики сталинизма. Они в большинстве своём уже не могли стать управленцами даже в тех случаях, когда дело требовало этого, поскольку не принадлежали к кланам бюрократической номенклатуры. Управленческие должности замещались в подавляющем большинстве случаев «господами-бюрократами», а профессионалы — люди дела — в хрущёвско-брежневско-горбачёвские времена[24], особенно если они не кривили душой в угоду партийным и государственным чинушам, могли быть только консультантами властных бюрократов, в лучшем случае — в ранге их «заместителей по науке», «главных инженеров» и т.п. Вследствие господства марксизма их социолого-экономические воззрения, сформированные школой и вузами, были неадекватны и управленчески несостоятельны, по какой причине те из них, кто хотел развития социализма и улучшения жизни в стране, оказались в своего рода «ментальной ловушке», из которой в силу разных причин они не смогли вырваться: для этого требовалось не уповать на «неизъяснимую мудрость» Политбюро ЦК КПСС и аналитических служб КГБ, МВД, ГРУ, а взять властную ответственность за судьбы страны и человечества на себя[25].

Но кроме них и запуганных эти поколения дали первые родившиеся и выросшие в СССР группы, оппозиционные идеалам социализма, — «шестидесятников» и последующих диссидентов либерально-буржуазного прозападного толка. Эти характеризуются не тем, что они якобы были «романтиками-идеалистами без страха и упрёка», какими их представляют, а тем, что у них не было воли и они были одержимыми. Их миропонимание сложилось на основе неприятия марксистских текстов и преклонения перед не-марксистскими и антикоммунистическими текстами, но не на основе их собственного прочувствования жизни и её осмысления.

Теперь мы обратимся к психологии поколений, чьё личностное становление пришлось на вторую половину 1950‑х — 1970‑е гг. Для большинства из них без разделения на детей «элиты» и «простонародья» была характерна ориентация на потребление, а не на созидание. В частности это выражалось в том, что профессиональный паразит О.Бендер стал кумиром, образцом для подражания для многих из них, хотя в миропонимании нравственно-этически здравых людей такие типы как Остап Ибрагимович Бендер и Павел Иванович Чичиков[26] предстают как угроза обществу, пострашнее Троцкого и Гитлера.

Ко времени рождения этих поколений в СССР уже сложилась устойчиво действовавшая система «социальных лифтов» (если говорить языком толпо-«элитаризма»), а фактически — система отбора и продвижения претендентов на социально-управленческие должности. В первом классе, в преддверии очередной годовщины Великой октябрьской социалистической революции, все вступали в октябрята; в третьем классе, обычно в день рождения В.И.Ленина, — почти все (за редчайшими исключениями, обусловленными очень плохим поведением или плохой учёбой) вступали в пионеры; в возрасте 14 лет — в седьмом классе массово вступали в комсомол, а представители меньшинства, в силу каких-то причин не вступившие в комсомол в 14-летнем возрасте, продолжали вступать в комсомол в индивидуальном порядке в возрасте примерно до 22 — 23 лет (в комсомоле состояли до 28 лет).

Во всех этих детско-подростково-юношеских организациях имели место игры в демократию под контролем педагогического состава школ, партийных организаций школ и вышестоящих комитетов комсомола и партии.

При этом дети сами избирали из своей среды глав октябрятских пятёрок («звёздочек»), на которые делился класс, и которые соревновались друг с другом за показатели учёбы; сами избирали глав пионерских звеньев в классе и председателей совета пионерского отряда класса; избирали советы пионерских школьных дружин, комсоргов классов, комитеты комсомола школ и их представителей в пионерских и комсомольских организациях более высокого уровня, штабы военно-спортивных пионерских и комсомольских игр и т.п.

Вся эта октябрятско-пионерско-комсомольская детско-подростковая номенклатура реально была безвластной. Тем не менее, в её политико-игровой деятельности происходила наработка навыков психологического воздействия «вожаков» на остальную массу. И задача, которую старались решить взрослые кураторы этих «игр», была в том, как выявить неформальных авторитетных лидеров в детской среде, чтобы они с течением времени стали лояльными системе формальными лидерами на разных уровнях и ветвях тогдашней «вертикали власти».

Но в общем-то элементы действительной демократии, в которой, кто желал, мог заявить о своих притязаниях на «должность», а дети сами могли выдвинуть кандидата на неё, — были. И такие выдвиженцы из «народа» и самовыдвиженцы избирались на «должности», после чего начинался процесс воспитания в них лояльности системе (верность номенклатурной дисциплине). И уже сложившаяся система сама отторгала тех, кто, оказавшись на «должности», проявлял нелояльность системе и недисциплинированность, в результате чего по мере того, как поддающиеся обучению пионерские и комсомольские активисты взрослели, — они оказывались на реально властных номенклатурных должностях во взрослом комсомоле, в партии, в профсоюзах, в государственных органах; и при этом те, кто проявлял лояльность и номенклатурно-корпоративную дисциплинированность, — получал поблажки: в учёбе и в наказаниях за проступки[27]. И практически вся партийно-государственная номенклатура последних лет СССР и многие деятели постсоветской России — выходцы из этой системы детско-подростковых организаций.

Тем не менее, дети попадали в эту систему подготовки и отбора социально-властной номенклатуры в том возрасте, когда ещё не понимали ни назначения этой системы, ни принципов её работы[28]. В этом возрастном периоде их отношение к участию в этой системе определялось прежде всего авторитетным мнением членов семьи и информационно-алгоритмическим обеспечением родовых эгрегоров каждого из них.

И если анализировать то, что происходило в этой системе, то выясняется, что со времён становления Советской власти мало что изменилось. Желали быть избранными прежде всего дети представителей еврейско-иудейской диаспоры. В случае неизбрания на «должность» дело доходило до неподдельного искреннего безутешного рёва навзрыд в классе на глазах у всех сразу же после подведения итогов голосования.

Если в силу каких-то причин избирали выходца из нееврейско-иудейской семьи, то в большинстве своём он шалопайствовал на «должности», хотя пользовался всеми преимуществами, которые она давала. Если он оказывался способным проходить номенклатурный отбор на всём протяжении пути от октябрёнка до партаппаратчика, то свои шалопайские качества он обычно сохранял, но совершенствовал навыки манипулирования толпой и угождения вышестоящему начальству[29], в результате чего становился профессиональным бюрократом и паразитом, не знающим никакого дела.

Если не шалопайствовал и старался исполнить всё, что от него требовали вышестоящие руководители, то рано или поздно возникал конфликт с возглавляемым им подразделением, что требовало либо его ухода из системы, либо перехода на другую должность при поддержке «старшими товарищами» перспективного «кадра».

Если старался следовать диктату совести, то рано или поздно конфликт мог возникнуть как с подопечными, так и с вышестоящими. Такого рода конфликты однозначно приводили к уходу с должности и обособлению от «коллектива».

Подавляющее же большинство к возможности избрания на должности в этой системе, начиная с детского возраста, следовало принципу — «выборы? — лишь бы не меня: пусть другие ишачат — у меня есть дела поважнее, чем общественная работа»; а если их выдвигали, то давали «самоотвод» либо в случае избрания, осуществившегося вопреки их желанию[30], вели дело так, чтобы в следующий раз либо коллектив не выдвинул, либо вышестоящие руководители сняли с должности или возражали против повторного выдвижения. Мотивация именно такого отношения к занятию такого рода должностей могла быть глубинно-психологически различной:

• в худшем случае — это было выражением направленности родовых эгрегоров на воспроизводство скотского типа строя психики;
• в лучшем случае — ребёнок интуитивно чуял нравственно-этическую порочность системы и не желал соучаствовать в её деятельности, ещё не умея (в силу незавершённости процесса личностного развития) самостоятельно выработать альтернативы ей и не находя работоспособных ответов на такого рода «вызовы времени» в родовых эгрегорах и в своей семье.

В интервале между этими крайностями мотивации оказывались те, информационно-алго­рит­мическое обеспечение чьих родовых эгрегоров не включает в себя формирование интереса к деятельности в сфере социального управления, но предполагает личностное становление и последующую жизнь на основе избрания и добросовестной работы в профессиях не управленческого характера. В общем, это — тот тип личности, который вызывает у большинства уважение и с которым многие хотели бы отождествить себя и своих детей, и от имени которого ведётся повествование в песне В.С.Высоцкого «Дорожная история» («Кругом пятьсот»):

Я вышел ростом и лицом —           
Спасибо матери с отцом, —
С людьми в ладу — не понукал, не помыкал,
Спины не гнул — прямым ходил,
Я в ус не дул, и жил как жил,
И голове своей руками помогал...

Однако этот идеал — ложен вследствие его неполноты. Это — наиболее проблемный тип личности в толпо-«элитарных» культурах:

• с одной стороны — он неприемлем для правящей «элиты», поскольку не способен ни холуйствовать перед кем-либо, ни ритуально демонстрировать лояльность, вследствие чего он неуместен с точки зрения «элитаризовавшегося» начальства в любом трудовом коллективе потому, что подаёт пример «неправильного» поведения холуям и просто покорным, хотя в труде на него можно положиться;
• с другой стороны — он не принимает на себя миссию наместничества Божиего, заботу об обществе в целом, заботу о Мироздании, и потому не в состоянии породить социальные процессы, которые отправят в историческое небытиё неправедное начальство, норовящее в первую очередь сгнобить его самого́ и таких как он.

Соответственно изложенному ключ к разрешению проблем — в семье: в отношении потенциальных жениха и невесты к построению семьи; в жизни само́й семьи — в её отношении к зачатию, рождению и воспитанию детей, к формированию у детей их представлений о смысле жизни человека в составе народа и о смысле жизни человечества в целом. И задача в том, чтобы этот тип, представленный в песне В.С.Высоцкого, — наиболее «проблемный» для «элиты» толпо-«элитарного» общества — не только стал статистически преобладающим в обществе, но и обрёл устойчиво человечный тип строя психики на его основе принял бы на себя ответственность не только за себя, но и за судьбы страны и человечества, обрёл бы управленческую грамотность и концептуальную властность. В этом случае он сможет избавить себя и других от порочного начальства и негативных последствий его власти.