Право на тело

На модерации Отложенный

Человек имеет эксклюзивное право
собственности на своё собственное тело.
Один либертарианец

Мы пишем: собственный, собственность, собственник,
вместо: свой, собина и собинник и пр., почему здесь
стечение букв бств так полюбилось нам, не знаю.
Владимир Даль

Правоведение или юриспруденция не имеет строгих научных основ. Один из многочисленных признаков донаучности правоведения – популярность плеоназма «право собственности». Право как то, что разрешено тебе и запрещено другим, уже обособлено, приватно. Говорить «право собственности», а, тем более, «право частной собственности» – значит создавать плеоназмы. Это как если бы геометры говорили о трёхсторонних треугольниках или о треугольно трёхсторонних многоугольниках вместо того, чтобы просто, как это они и делают, сказать «треугольник».

Правоведы привыкли к плеоназмам «право собственности», «право частной собственности». Они «объяснили» их в учебниках и словарях. Право собственности у них – это главное вещное право, то есть право, тесно связанное с плотными вещами, физическими телами: землёй, жилищем, едой, автомобилями, золотом и даже человеческими телами. Право собственности – это наиболее полное право на вещь. Но даже право собственности не позволяет делать со своей вещью всё, что собственнику заблагорассудиться. Например, со своими ботинками, которые принадлежат тебе на праве собственности.
 
Иракский журналист Мунтазар аз-Зейди на пресс-конференции 14 декабря 2008 года в Багдаде бросил свои, не чужие, ботинки в президента США Джорджа Буша. Промахнулся оба раза. Точнее, Буш ловко отклонялся и приседал. Тем не менее, охрана президента крепко побила журналиста, а иракские следователи конфисковали злополучные ботинки, поэтому Зейди не смог продать их за 10 млн. долларов, которые, по слухам, предлагал за них один бизнесмен из Саудовской Аравии. Кроме того, иракский суд приговорил Зейди к трём годам лишения свободы. Правда, отсидел Зейди всего девять месяцев – за первую судимость и за примерное поведение его освободили досрочно.

С одной стороны, имеем вещь, на которую у тебя есть право собственности – наиболее полное право, а с другой стороны, нет у тебя полных прав на вещь, если тебя могут посадить за необычное использование этой вещи. С одной стороны, право имеешь, а с другой – нельзя. Но когда нельзя, тогда нет прав. Запрещённые права – это вовсе не права, а оксюморон, шутка. И это не единственный парадокс плеоназма «право собственности».

Связав важнейшие права с вещами, правоведы непоследовательны, когда распространяют право собственности на права, за которыми не просматриваются вещи. Деньги, когда деньги не золото, а цветные бумажки – вещь это или не вещь? Можно ли говорить о праве собственности на бумажные деньги? Или бумажные деньги – это так называемые обязательственные права, поскольку ценность бумажных денег тесно связана с обязательствами эмитирующих эти деньги банков. Ещё труднее увидеть вещь в безналичных деньгах и рассуждать о праве собственности на безналичные деньги, поскольку эти деньги не имеют даже бумажного носителя. Не просматривается вещей и в праве интеллектуальной собственности, когда речь идёт о праве копирования знаков, которыми выражено ценное сообщение. Но справедливо отрицая выражение «права интеллектуальной собственности», многие такие отрицатели несправедливо отрицают право копирования за создателями ценных сообщений.

Роль прав, которые не связаны напрямую с вещами, растёт. Мы будем гораздо лучше понимать друг друга, если будем связывать права не с вещами, а с ценными возможностями, которые дают в том числе и вещи, но – не только вещи.

Возможность носить ботинки может быть правом, а возможность бросаться ботинками в президентов – нет. Возможность дарить своё тело для ласки любимому может быть правом, а возможность обвязывать своё тело взрывчаткой, чтобы взрывать мирных людей – нет. Возможность писать и копировать свои замечательные романы может быть правом, а возможность копировать и продавать чужие романы без согласия правообладателя – нет.