Писарь

Лопоухий, худой, он был очень похож на ребенка,
Деревенский учитель, теперь — писаришка штабной,
Он два года писал на погибших солдат похоронки,
И любая из них обдавала его сединой.

День за днём проходил, с каждым днём прибавлялось убитых.
Оставаясь один, он посмертные списки листал.
И ложились листы, тяжело, как могильные плиты,
И себя самого, он посредником смерти считал.

Он боялся солдат, понимая, что все они смертны,
Он за каждым лицом, видел строчку в журнале своём,
Ту, которую он, может быть, вслед за боем рассветным
Зачеркнёт навсегда, затупившимся «вечным» пером.

Он смотрел, как идут в пропылённой шеренге сельчане,
Земляки — Михаил, Афанасий, Макар и Федот...
Как он плакал потом, как молился за них он ночами,
Как боялся узнать, что из боя не выйдет их взвод.

И короткие сны, становились поистине бредом.
Снилось только одно, как в ночи окружают их взвод...
Вот упал лейтенант, не успев даже вскрикнуть, а следом,
Земляки — Михаил, Афанасий, Макар и Федот.

Он кричал по ночам. И солдаты во сне матерились.
Он вставал и смотрел, за три тыщи столбов верстовых,
На село Вешняки, где потерянно окна светились,
Где его земляков ожидали увидеть живых.

И однажды, когда над Россией дожди моросили,
А над Спасскою башней всё ярче светила звезда,
Мозг его захандрил, напряженья войны не осилил,
Что-то вспыхнуло в нём, и погасло потом навсегда.



И тотчас же в глазах появился туман жутковатый, 
Словно пыль на дорогах, которыми враг  наступал... 
Он в каптерку зашёл, опустился на лавку как ватный,
 Будто что-то припомнил, и стопку бумаги достал.

Рядом спали бойцы. им детишки и женщины снились.
Оставалось недолго идти по войне напролом...
И не знали они, что за строки в каптерке ложились
На казённой бумаге, под старым казенным пером.

Он писал и писал. И рука, что недавно дрожала,
Обрела над бумагой, какой-то свободный полёт...
Под рукою его, молча рота в ночи погибала,
И они — Михаил, Афанасий, Макар и Федот.

Леденящая ночь на работу безмолвно смотрела,
И взлетали ракеты, окошко каптерки рябя...
И к рассвету уже, завершая безумное дело,
Оп спокойно заполнил, такой же листок на себя.

С этой ночи, уже тридцать лет пролетело почти что.
Вновь в селе Вешняки, возле клуба, гармошка поёт.
И растут, как грибы, не видавшие смерти мальчишки...
А в одном из домов, поседевший безумец живет.

Он заходит в сельмаг, покупает бумагу устало, 
Покупает чернила... И целую ночь напролёт 

Похоронки строчит, слыша скрежет огня и металла...
 И заходит к нему — Уцелевший на фронте — Федот.
***
Михаил Анищенко, из газеты "Волжский Комсомолец" город Куйбышев 1978 год.