Илья Эренбург - пропагандист коммунизма и ненависти

С первого дня советско-германской войны, коммунистическая система отрядила тысячи своих прикормленных "творческих функционеров" - журналистов, литераторов, деятелей искусства, а также историков на пропагандистский фронт, призвав их по-своему внести вклад в победу. Они должны были использовать всю свою находчивость и все свое умение, чтобы в испытанной черно-белой манере начертать образ врага и наполнить советские народы и военнослужащих Красной Армии чувством ненависти ко всему немецкому. На «ни о чем не подозревающий, мирный Советский Союз», гласит историческая коммунистическая легенда, «коварно и вероломно напали фашисты». Однако советская военная пропаганда еще в тот день, 22 июня 1941 г., смогла преподнести программу, явно разработанную заранее, и начать действовать. Ведь уже в этот первый день войны известных советских писателей созвали под эгидой ведущего функционера Союза писателей и сталинского фаворита Фадеева.

Из числа советских писателей, которые теперь приняли участие в гигантской военной пропаганде, направленной против немцев, и которые в большинстве своем отправились в качестве корреспондентов газет во фронтовые и армейские штабы Красной Армии, особо выделим некоторых. Так, к ним принадлежал уже упомянутый, покончивший жизнь самоубийством в 1956 г. писательский функционер Фадеев, ярко выраженный партийный литератор, обязанный своей известностью в Советском Союзе созданному в 1927 г.  роману «Разгром».  Далее, здесь можно назвать будущего Нобелевского лауреата Шолохова, который в своем всемирно известном романе «Тихий Дон», изданном в четырех томах в 1928-40 гг., изображает борьбу двух миров, доброго и злого (большевистский считается при этом добрым), и чей основной вклад в пропагандистскую битву советско-германской войны, наряду с бесчисленными статьями в партийном органе «Правда» и армейском органе «Красная звезда», состоит в появившемся в 1942 г. рассказе под многозначительным заголовком «Наука ненависти».  Также преимущественно для «Красной звезды» писал Симонов, автор ряда книг, а также статей, киносценариев, очерков и т. п.   Далее, не следует забывать профессора Тарле, чья публицистическая и пропагандистская деятельность во время войны является образцом злоупотребления исторической наукой и ее духовного разложения в политических целях при советском режиме.

К этому ряду принадлежит и Алексей Толстой, по отцу — выходец из графского рода, целиком находившийся на службе у коммунистов.  Его многочисленные эмоциональные пропагандистские статьи в немалой мере способствовали возбуждению в советских солдатах недобрых страстей.

Однако в первую очередь следует выделить Илью Эренбурга, сыгравшего главенствующую роль в военной пропаганде СССР.  Политическая агитация, которую он с большой ловкостью вел многие годы, и беспринципная изощренность, с которой он сумел после смерти своего хозяина Сталина в повести «Оттепель» и в своих мемуарах «Люди, годы, жизнь» переоценить и затушевать прошлое и свой собственный образ действий и приспособиться к новым условиям, создали ему и в западных странах реноме, которого не следует недооценивать и которое существует и поныне. Даже сегодняшняя Германия не составляет при этом исключения. И до некоторой степени поражает, когда наблюдаешь, насколько мало распространенная здесь интеллигенция поняла или, возможно, всего лишь хотела понять советский мир и с какой легкостью именно здесь преступаются заповеди приличия и морали.

Кто же был Эренбург?

Эренбург, родившийся в 1891 г. в Киеве сын еврея-пивовара, всю жизнь признавал свое происхождение и, как он сам писал: «Я — еврей. Я говорю это с гордостью». Не имея расположения к получению упорядоченного образования, он уже школьником посвятил себя не столько своим гимназически-школьным обязанностям, сколько шатаниям по политическому деклассированному миру своей среды. Будучи так называемым «16-летним революционером-большевиком», он эмигрировал в Париж, чтобы с этого момента вести бродячее существование интеллигента без родины и корней, который всю жизнь испытывал к людям, честно зарабатывающим свой хлеб, лишь глубокую антипатию и презрение. Находясь до 1917 г. в Париже в качестве литератора-политикана, он привлеченный революцией,  приехал в Москву, где, правда, поссорился и с новыми властями, так что опять попытался осесть в Париже. Тем временем, высланный французской полицией, он до 1924 г. пребывал в неспокойной атмосфере тогдашнего Берлина, где, находясь с 1921 г. на советской службе, зарабатывал себе на жизнь прежде всего как доносчик и шпик  ГПУ (Государственное политическое управление). Находясь затем в Москве и вновь в Париже, он во время испанской гражданской войны 1936-39 гг. был командирован в Испанию в качестве корреспондента и агитатора, но в 1939-40 гг. опять пребывал в Париже, а после вступления туда немецких войск — о чудо - в "фашистском"  Берлине, чтобы затем окончательно переехать в Москву.

В 20-х годах Эренбург стал известен в международных кругах благодаря различным публикациям, включая политический роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников».  В этой книге, в качестве, так сказать, аксиомы большевистской мудрости, приводится и фраза: «Для блага человечества нужно убивать».

Когда началась советско-германская война, коммунистическая пропаганда в известном смысле оказалась запутанной в своих собственных сетях. Правда, было не так уж сложно возбудить враждебные чувства против «фашистов», поскольку скрытая антифашистская агитация с 1939 г. не прекращалась никогда. Однако, наряду с ней, имелось и более старое учение, согласно которому «немецкие рабочие и крестьяне» являлись естественными противниками «фашизма», который и без того мог захватить власть только «с помощью рурских магнатов и социал-предателей». По этой теории национально-социалистической Германии противостояла «другая Германия», а «немецкие рабочие и крестьяне», как считалось, откажутся воевать против «отечества трудящихся», Советского Союза, если только «узнают правду». Этим и объясняется нелепая  советская фронтовая агитация, которую вообще не понимали немецкие солдаты.  Лозунги, подобные почерпнутому из одной советской листовки: «Немецкие солдаты! Кому выгодна война против Советского Союза? Только капиталистам и помещикам!», не давали результата. «Настоящей ненависти к Вермахту» в Красной Армии, как признавал Эренбург, «поначалу не знали». Тут нужно было прояснить обстановку, дабы дело не дошло до «преступного братания» на поле боя или, еще хуже, до того, чтобы красноармейцы стали массами сдаваться в плен. . Сталину нужно было возбудить «ненависть, ненависть и еще раз ненависть» не только против «фашизма», но и против всего немецкого вообще.

Заместитель наркома иностранных дел Лозовский уже в первые дни войны довел до сведения Эренбурга, какое решающее значение одновременно придавал Сталин зарубежной работе на Великобританию и США.  Эренбург принялся развивать деятельность, которая, как считал он сам, больше не имела отношения к «литературе".  Он каждый день писал статью, а зачастую несколько, до пяти статей, для государственного органа «Известия», для партийного органа «Правда» и прежде всего для армейского органа «Красная звезда», а также для просоветских периодических изданий за рубежом. «Красная звезда» в первую очередь создавала рабочую основу для оголтелой и звериной антинемецкой политпропаганды в Красной Армии, и политработники с неукоснительной  последовательностью  вбивали в сознание красноармейцев статьи этого органа: «Со статьями Эренбурга мы ложились по вечерам и вставали по утрам». 

Если войскам для повышения боевой мощи не раздавалась перед наступлениями традиционная водка, то «им перед началом наступления зачитывали статьи Эренбурга», которые в бесчисленных вариациях повторяли основную тему: немцы — не люди, их нужно беспощадно истреблять. Этот стереотип, хотя он, конечно, отвечал намерениям советского руководства, подчас вызывал в своей обобщенной форме робкие сомнения.  Так, Эренбурга иногда спрашивали, как можно постоянно писать только об одном и том же предмете — о несходстве немцев с людьми. «Неужели они действительно такие звери и палачи?» — спросили москвичи летом 1944 г. Романист Гроссман, сам активный представитель советской военной пропаганды, по крайней мере, упрекнул Эренбурга, что тот не допускает наличия разницы между немцами. Возражения раздавались и в западных странах. Когда, например, просоветская шведская газета «Гётеборгс Хандельстиднинген» в 1942 г. принялась печатать статьи Эренбурга, то вмешалось не только правительство Германского рейха, но и другие шведские газеты — так, «Стокгольмс Тиднинген», «Гётеборгс Моргонпост» и «Афтонбладет» выразили протест, а «Дагпостен» написала: «Эренбург держит все рекорды в интеллектуальном вымысле и садизме." 

Эренбург, чьи статьи частично переводились на английский язык, вовсе не всюду встречал понимание также в Великобритании и США. Известный журнал в Нью-Йорке, например, призвал в 1945 г. выразить протест против «жестокости таких советских писателей, как Алексей Толстой и Илья Эренбург». И сам Эренбург счел себя вынужденным 26 октября и 23 ноября 1944 г. публично возразить некой леди Гибб из Англии, которая написала ему: «Вы возбуждаете в сердцах русского народа очень, очень старое зло, а именно желание мести после достижения победы. Это старое, старое зло… не принесет победителям благословения…"   Эренбург ответил ей исполненным ненависти языком антинемецкого маньяка, процитировав якобы полученное письмо от некоего [младшего] лейтенанта Зинченко, который  написал: «Моя мать тоже верует, и она во имя этой веры благословляет меня: «Убей немца!»» «Нельзя жалеть немца, — писал Эренбург, — немца нужно уничтожить… Такого мнения у нас весь советский народ...».

 Наделенный неограниченным — не считая краткого раздражения в 1949 г. — доверием Сталина, Эренбург сразу же после окончания войны был направлен в качестве коммивояжера в страны Восточной и Восточно-Центральной Европы с важным поручением — подготовить в агитационном отношении и закрепить завоевание там власти коммунистами. Насколько ценил в это время Эренбурга Сталин, проявилось, когда госсекретарь США Бирнс в 1945 г. перед лицом советских насильственных актов и злоупотреблений в Румынии пригрозил публикацией сообщений американских корреспондентов. На этот протест Сталин ответил, презрительным движением руки: «Тогда я пошлю в Румынию  Эренбурга и велю ему сообщить о том, что он увидит. Его слово будет значить больше, чем слово Вашего человека».

Анализ потока статей Эренбурга вполне пригоден, чтобы освежить воспоминания о другом авторе статей, Юлиусе Штрейхере,  гауляйтере Франконии, который в 1940 г. был снят со своих постов за личные упущения,издателе  газеты «Штюрмер», которая,  из-за своего низкого уровня в значительной мере отвергалась даже в кругах НСДАП.

В 1945-46 гг. Штрейхер находился среди обвиняемых перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, был признан виновным и приговорен к смерти, поскольку он, как говорится в обосновании приговора, «в своих речах и статьях неделю за неделей, месяц за месяцем отравлял образ мысли немцев ядом антисемитизма и подстрекал немецкий народ к активному преследованнию евреев». «Передовая статья от сентября 1938 г., — сказано там, — являлась типичной для его поучений, в которых еврей характеризуется как бацилла и чума, а не как человеческое существо.» Дескать, Штрейхер недвусмысленно призывал к уничтожению евреев."

Если уж его по обвинительному пункту № 4 (преступления против человечества) приговорили в Нюрнберге к смертной казни через повешение, то что же говорить об Эренбурге, который годами «неделю за неделей, месяц за месяцем», даже день за днем отравлял образ мысли народов Советского Союза (а также западных стран) ядом антигерманизма и подстрекал к активному преследованию и убийству немцев, причем не в захолустном периферийном листке, а в ведущих газетах Советского Союза, по сугубо официальному поручению? Если Штрейхер был «подстрекателем против евреев № 1», то представляется не только оправданным, но даже необходимым назвать Эренбурга «подстрекателем против немцев № 1».  Он не только ни в чем не уступал Штрейхеру, но своей злобой и лютой ненавистью многократно превосходил его.

Сталин, провозгласил Эренбург 8 февраля 1942 г., «не думал о том, чтобы напасть на земли других народов… Мы строили города, работали и учились… Мы воспитывали человеческие существа… А немцы строили танки» — и это перед лицом 6-8-кратного превосходства Красной Армии в танках на 22 июня 1941 г.

«Мы хотим свободы для себя и для всех народов, — говорил Эренбург 1 января 1942 г. — Не быть Польше немецкой каторгой.» В 1939-40 гг. Москва подстрекала Французскую коммунистическую партию саботировать военные усилия Франции. После капитуляции в Компьене советское правительство выразило свои поздравления правительству Рейха и поспешило дипломатически признать «Французское государство» — «Виши». А тут маршал Петэн одним махом оказался всего лишь подкупленным изменником, прислужником, «французским Иудой», и Эренбург обозвал Рено и генералов Вейгана, Жоржа, Гамелена «капитулянтами», объявив Народный фронт и прежде всего французских коммунистов (изменников родины) единственными подлинными патриотами. 

Что касается немецких войск во Франции, то среди них, как известно, царила строжайшая дисциплина, и даже Андре Мальро, член ФКП до 1939 г., писатель и министр де Голля, принадлежавший к Сопротивлению, после войны по собственному почину подтвердил, что его «опыт общения с германским Вермахтом был только позитивным, а с гестапо — только негативным». А Эренбург утверждал 14 июля 1941 г.: «По бульварам маршировали убийцы и грабители», чтобы опустошать и грабить Францию, убивать французских детей и обрекать население на голодную смерть 50-ю граммами хлеба в день. Это утверждение выглядит особенно контрастно, когда смотришь сегодня  кадры хроники благополучной жизни населения Франции при немецкой оккупации.

 Свой вердикт о немцах, с которыми ведь до этого дня (22-го июня 1941г.) существовал Договор о дружбе и границе, он подытожил  следующими словами: «Они разгромили свободолюбивую, веселую Францию, они поработили братские нам народы — высококультурных чехов, отважных югославов, талантливых поляков. Они угнетают норвежцев, датчан, бельгийцев». «Немецкие войска шатаются, как пьяные, по всей Европе: от Булони до Одессы, от Польши до Бельгии, от Норвегии до Болгарии», — разжигал он страсти 2 мая 1942 г. И несколькими днями позже, 5 марта [мая?]: «Они вступили в Россию, пьяные от крови поляков, французов и сербов, от крови стариков, девушек и маленьких детей».

Несколькими пропагандистскими фразами Советский Союз, который за нападение на Финляндию был исключен из Лиги наций и оказался близок к столкновению с западными державами, теперь поставил себя во главе охваченных войной стран и уполномочил себя выступать от их имени. «С нами все демократические страны (к которым теперь причислял себя и Советский Союз), с нами все прогрессивное человечество».  «Все человечество теперь ведет борьбу против Германии», — откликнулся Эренбург 24 августа 1941 г., даже не покосившись на союзников немцев в войне против Советского Союза, на Италию, Финляндию, Румынию, Венгрию, Словакию и Хорватию. «Мы хотим свободы для нас и для всех народов», — утверждал он 1 января 1945 г. И чтобы за многочисленными фразами не оказался забыт заказчик и патрон, он при случае добавлял и слова, наподобие таких: «Живи, Советский Союз, твои народы, твои сады, твои дети, твой Сталин!»

6 [7] ноября 1941 г., в многообещающую годовщину «победы Великой Октябрьской социалистической революции», Эренбург счел себя обязанным выставить союзникам оценки в стиле коммунистической партагитации и обязать их к совместной борьбе: «Защитники Москвы с волнением думают о стойкости Лондона… Слава Англии!.. Мы приветствуем тебя, пионер свободы, неукротимый народ Франции… Мы приветствуем чехов… Мы приветствуем народ воинов — сербов… Мы приветствуем храбрых греков… Мы приветствуем неустрашимых норвежцев… Мы приветствуем спокойных голландцев… Мы приветствуем народ труда — бельгийцев… Мы приветствуем нашу сестру Польшу… Мы приветствуем арсенал свободы — Америку». И чтобы не было сомнений в том, что эти народы и страны будут отныне в долгу перед Советами, он добавил: Москва «сражается… за вас, далекие братья, за человечество, за весь мир».

В 1930 г.  Черчилль, писал о «чумной бацилле» Ленине, с которым «в отношении уничтожения жизней мужчин и женщин» не может потягаться «ни один азиатский завоеватель, никакой Тамерлан или Чингисхан». Для Черчилля с победой большевизма «границы Азии и условия самых мрачных эпох» придвинулись «с Урала к Припятским болотам» и Россия «застыла в бесконечной стуже антигуманных доктрин и нечеловеческого варварства». И этот, согласно Черчиллю, «низменно-позорный большевизм», как внушал народам мира Эренбург 29 января 1942 г., оказывается, нес свет:^[116]«Мы пронесли свет… нашей культуры и той, которую мы справедливо называем всечеловеческой. Это свет древней Греции, свет Возрождения, свет просветителей восемнадцатого века — все, что человек противопоставил покорности, косности, атавизму. Дневное, ясное начало положено в нашу борьбу против Германии и ее варварства:  разум, душевная чистота, свобода, достоинство». Как говорится - комментарии излишни.

В пропаганде Советский Союз, как минимум, с 3 июля 1941 г. представлял позицию, что он был не подготовлен в военном отношении и не знал о предстоящем немецком нападении, а посему ведет чисто оборонительную войну и не преследует целей экспансии.  Эренбург утверждал 23 ноября 1944 г.: «Нам не нужно «жизненного пространства»», или 30 ноября 1944 г.: «Мир смотрит на Красную Армию, как на Освободительницу… (Советский Союз) никому не навязывает своих идей», или 11 января 1945 г.: «Мы не хотим никому навязывать наших идей, наших обычаев», или 24 мая 1945 г., после достижения победы: «Мы выиграли войну потому, что мы ненавидели захватническую войну».

Однако по мере того, как война приближалась к своему концу и Красная Армия глубоко внедрялась в сердце Европы, к чисто оборонительным оправданиям все больше примешивались наступательные тона. Советы, сознавая свою огромную силу, начали заявлять политические требования, выдвинув и представив мировой общественности пропагандистскую формулу о великой «освободительной миссии» Красной Армии. В октябре 1944 г., когда советские войска пересекли границу Рейха в Восточной Пруссии, у Эренбурга появились первые соответствующие пассажи — так, 12 октября 1944 г. он писал: «Мы спасли европейскую культуру… Наш народ позитивно заинтересован в судьбе европейской культуры. Советская страна не порождает изоляционистов». 12 апреля 1945 г. это звучало уже яснее: «Пора констатировать, что победы Красной Армии являются победами советской системы."  А 17 мая 1945 г. почти в форме китча: «Мы спасли всечеловеческую культуру, древние камни Европы и ее колыбели, ее тружеников, ее музеи, ее книги. Если суждено Англии породить нового Шекспира, если будут во Франции новые энциклопедисты… если воплотятся в жизнь мечты о золотом веке, то это потому, что солдаты свободы прошли тысячи верст и над городом тьмы водрузили знамя вольности, братства, света… Вот почему имя Сталина не только у нас, во всем мире связано с концом ночи, с первым утром счастья». И под датой 12 июля 1945 г. мы читаем в том же тоне: «Советский Союз спас народы Европы. Сталин пробудил совесть каждого… Мы любим Сталина».^[118]

Советский Союз, который, якобы, решил судьбу даже Праги, Парижа и Рима, отныне стал в сознании народов, согласно словам Эренбурга от 10 января 1946 г., «не только географическим, политическим, но и нравственным понятием», то есть, иными словами, в результате военных побед он стал примером для всех государств, из чего он сам затем сделал вывод, что вправе, со своей стороны, и вмешиваться в дела других стран. Сталин не думает «нападать на другие страны», он думает о том, чтобы «создать новый мир», писал Эренбург 8 февраля 1942 г. Теперь, поскольку победа была завоевана, Сталин мог начать реализовать свои мечты о «новом мире», «новой Европе», Европе, в которой, как тотчас пояснил Эренбург, будут ликвидированы все «микробы фашизма». А кто были «микробы фашизма»? «Фашистами» отныне считались не только немцы, сторонники Гитлера, но и все те, кто по самым разным мотивам противостоял планам Советов относительно господства и большевизации, все те, кто воспринимал понятия о «правлении, реформе и прогрессе» иначе, чем коммунисты.

Сталин уже в 1947 г. сказал Морису Торезу, тогдашнему генеральному секретарю ФКП, что он бы еще охотнее увидел Красную Армию в Париже, нежели в Берлине.» Однако продвижение до Атлантики всегда означало и установление ленинско-сталинской системы власти. Ведь тот, «кто оккупирует территорию, тот навязывает ей свою собственную социальную систему, — открыл Сталин Джиласу, доверенному лицу Тито в 1945 г. — Каждый навязывает свою собственную систему настолько далеко, насколько может продвинуться его армия.»  Вторжение англо-американцев в 1944 г. в Европу, пресекло амбиции Сталина. Однако лозунг борьбы против «фашизма», является  для активистов и духовных пособников «социализма» актуальным вплоть до наших дней.  Сталинское понятие фашизма пережило даже Советский Союз и находит, к примеру, сегодня в ФРГ, да и в других странах, всеобщее применение в роли клеветнического термина, направленного против политически инакомыслящих.