Ликвидатор: "Авария в Чернобыле не была случайной"

На модерации Отложенный

26 лет назад, 26 апреля 1986 года, Юрий Андреев руководил сменой операторов Чернобыльской АЭС, где как раз случилась катастрофа. Он считает, что и тогда, и сейчас многое на Чернобыле делается неправильно, а важные уроки аварии оказались забыты.

Корреспондент Украинской службы Би-би-си Анастасия Занудав начале беседы с президентом "Союза Чернобыль Украины" попросила его вспомнить тот роковой день.

Ю. А.: В день аварии я работал одним из операторов второго блочного щита и отключал его через 12 часов после взрыва четвертого реактора. Этот блок уже тоже был неуправляем, потому что водой из четвертого блока были затоплены кабельные галереи, а система резервного питания была также обесточена. Это означало, что останавливать реактор после отключения генератора от сети просто нечем, и инструкция это запрещала, но и держать его включенным тоже было невозможно, потому что он мог сам отключиться самым неудачным образом.

На станции уже работала правительственная комиссия, но они нам ничем помочь не могли и поручили нам самостоятельно разработать программу отключения второго блока. То есть у нас, так же, как и на Фукусиме, продолжалось распространение аварии на соседние блоки, но нам все же удалось это распространение локализовать, хотя с тяжелыми потерями.

 

Би-би-си: Вы говорите, что заступили на свою смену через 12 часов после аварии на ЧАЭС. Но как инженер-атомщик, вы наверняка понимали весь масштаб и риск того, что происходило. Что заставило вас выйти на ту смену?

Ю. А.: В день аварии я проснулся аж в 9 утра, потому что накануне вернулся только в час ночи после вечерней смены. Поэтому я сразу уснул и взрыва не слышал. А когда проснулся наследующий день, то как раз жена вернулась с рынка и сказала, что на станции какая-то авария, погибли люди, был взрыв, и на рынке запретили продавать зелень и капусту. Я сказал, что такого не может быть и авария невозможна. Посмотрел на улицу, там уже были поливочные машины, которые мыли асфальт не водой, а пеной.

 

 

Но в 1982 году у нас уже была небольшая авария на первом блоке, когда расплавился один канал. Тогда также сначала улицы мыли пеной, потом поменяли асфальт в городе, песок в детских песочницах, но ни о каких эвакуациях тогда речь не шла.

Поэтому я и в этот раз не подумал, что это масштабная катастрофа. Жена сказала: "Если ты так считаешь, то бери дочку и идите гулять". Дочке было два с половиной года, и я до сих пор считаю, что это было моей самой большой ошибкой - выйти с ней тогда на улицу. На улицах уже были такие бронетранспортеры дозиметрической разведки, но офицеры закрывали шкалу приборов, чтобы нельзя было увидеть показатели.

Уже ходили усиленные милицейские патрули, по 5-6 человек, с автоматами. Но паники никакой не было, город жил обычной жизнью, люди загорали на пляже.

Я решил дойти до окраины города - это был всего лишь квартал пешком. Оттуда было видно Чернобыльскую станцию, четвертый реактор, но над ним я не увидел центрального зала и крыши,осталась только одна стенка. Над этими руинами поднимался такой сероватый дымок. Кроме того, со станции ехали автобусы, везли персонал, но персонал не был в штатском, как обычно, а уже в защитной одежде и респираторах. И вот тогда я понял, что произошло что-то страшное.

Я схватил ребенка, велосипед и побежал домой. Дома я сказал, чтобы на улицу не выходили, закрыли окна, мыли все раствором марганцовки. Вернулась старшая дочь из школы, я сказал выбросить ее одежду, сам положил ее в мешок и выбросил. В 16:00 я должен был заступить на смену. И у меня не было сомнений в том, что я должен это сделать. А кто бы тогда локализовал аварию? Я и позже задавал себе этот вопрос, и каждый раз отвечал, что не смог бы потом жить с таким позором.

Реактор в разрезе и "кровавые" следы

Би-би-си: То есть, вы вовремя выехали, чтобы заступить на свою смену...

Ю. А.: Да. Когда мы ехали мимо разрушенного реактора, его вид был просто ужасным. Я впервые почувствовал полный ужас, когда фактически увидел реактор в разрезе, все конструкции, которые обычно можно видеть только во время строительства. Было ясно, что реактор дышит в атмосферу, выбрасывая огромную массу активности. И тут я ужаснулся за детей, за семью 

Когда мы подъехали к станции, там уже стояли металлические поддоны для того, чтобы мыть обувь. Они были заполнены марганцовкой. То есть на станции впервые изменился режим радиационной безопасности - вместо того, чтобы не выносить радиоактивную грязь со станции, мы должны не заносить грязь с улицы внутрь блоков, потому что на улице было хуже, чем внутри. И эти "кровавые" следы в коридорах как-то очень раздражали, потому что здесь и так в постоянном напряжении находишься ...

Би-би-си: То есть, это следы от марганцовки такой цвет давали?

Ю. А.: Да, марганцовка - она же красная. И смотреть на эти "кровавые" следы было трудно, тем более что уже знали, что погибли люди. А когда в санпропускнике я переоделся, дозиметристы, вместо того чтобы выдать нам дозиметры, наоборот, их забрали и сбросили в один пластиковый таз. Сказали, что они все "засвеченные" и от них никакой пользы не будет. На выходе из санпропускников лежала куча одежды пожарных - каски, топоры, куртки, брюки, сапоги. И переступить через эту кучу одежды было трудно, потому что какое-то такое ощущение, что через людей переступаешь

Ю. А.: На всей станции сохранялся световой сигнал радиационной опасности, а звуковой выключили, потому что этот звук такой довольно неприятный, и долго его выдержать невозможно.

Я вошел в машинный зал, посмотрел на крышу четвертого блока. Там были огромные разломы, дыры, из которых свисали металлические, бетонные конструкции, а также длинные полосы засохшего битума, и они колебались. А вот никаких следов пожара видно не было. Поэтому я не верю в эти все легенды о том, как пожарные потушили пожар и спасли станцию. Пожара не было, потому что пожарные его предотвратили. И в докладе Леонида Телятникова, который руководил пожарными, указывалось, что на крыше были расплавленные обломки, которые они погасили и таким образом предотвратили возможное возгорание.

Би-би-си: То есть вы считаете, что был взрыв, но пожара не было?

Ю. А.: О том, что горел центральный зал - это выдумки. Центральный зал - это бетон. Но при температурах, возникших при расплавлении ядерного топлива, - 2-3 тысячи градусов - при таких температурах будет гореть и металл, и бетон, и что угодно. И брандспойтами с водой это не потушить.

Так пытались сделать на Фукусиме - подали воду на расплавленное топливо. В результате вода разделилась на кислород и водород, а это зажигательная смесь, отсюда и взрывы, и разрушения помещений, и выбросы активности в виде топлива. Правда, у нас взрыв произошел внутри реактора, и поэтому было выброшено около 20 тонн ядерного топлива в воздух. А на Фукусиме, несмотря на то, что там было разрушено четыре реактора, а также хранилище для отработанного топлива, выбросы были в тысячу раз меньше, то есть это совсем другая авария, чем у нас.

Но еще раз повторяю: пожара не было, потому что нигде не было даже следов копоти. А здесь не было никаких следов, в частности, и на одежде пожарных. Даже краска на крыше - как была белая, так и осталась. Я считаю, что пожар придумали специально, чтобы разделить: вот спасатели, а вот - виновники, которые там какие-то эксперименты проводили.

Би-би-си: Но эксперимент какой-то перед аварией проводили?

Ю. А.: Это был не эксперимент, а плановые испытания защиты от максимальной проектной аварии. По проекту ее надо было сделать с начала монтажа, но оборудование в полном объеме не поступило, и эту защиту надо было вводить в действие уже во время эксплуатации. А перед этим надо было испытать защитную систему. 

Ю. А.: Причина всей аварии - в программе испытаний. Уже через много лет после аварии, где-то в 2000 году, я наложил программу испытаний на очевидную версию причин аварии и увидел, что если выполнять программу испытаний буквально, от первого до последнего пункта, то аварии избежать невозможно - реактор закипает, циркуляция воды по технологическим каналам прекращается, и реактор плавится, пар выходит в межреакторное пространство, и от давления пара, как из кастрюли, крыша реактора выбрасывается в воздух вместе с топливом.

Конечно, понимание того, что взрыв планировался, меня просто потрясло. И со временем впечатление того, что авария была неслучайной, что ее в определенной степени готовили, только крепли. На Украине подготовить такую аварию было невозможно - не было специалистов такого уровня, чтобы продумать все эти режимы работы. Тем более что, как выяснилось после аварии, разработчики реактора знали об опасных режимах работы реактора, а в испытание были заложены именно эти опасные режимы. Я считаю, что кому-то было выгодно так подорвать не только станцию, но и Советский Союз.

Большинство приказов были ошибочными

Ю. А.: Для чего со всего Советского Союза привезли 840 тысяч человек на ликвидацию аварии? Я считаю - чтобы эта злость на некомпетентность власти распространилась по всей стране. И тут японцы хотя бы из этого какой-то урок вынесли. У них лишь тысяча работников на протяжении всего года принимала участие в каких-то работах на станции. Впрочем, на Фукусиме совершается преступление масштабнее, чем в Чернобыле. Десятки тысяч тонн жидких высокоактивных отходов сбрасываются в океан. И никто не протестует, потому что реакторы и топливо - американские.

Би-би-си:Вы считаете, что количество ликвидаторов аварии на ЧАЭС было чрезмерным?

Ю. А.: Да, и меня удивляет, что не только причины самой аварии до сих пор не были подвергнуты полному анализу, но и мероприятия по ликвидации ее последствий тоже. Поскольку большинство из тех приказов и советов, которые поступали от правительственной комиссии академикам, были ошибочными и приводили либо к увеличению масштабов катастрофы, либо к бессмысленному избыточному облучению людей.

Например, эти вертолетные атаки со сбросом песка и свинца. В реактор не попали, зато когда сбрасывали, поднимались огромные облака из ядерной пыли и разносились повсюду. Они даже разбомбили и третий блок, однако в сам реактор не попали, а то был бы еще один взрыв, разрушения и расплавления.

Или подкоп шахтеров под реактор, когда уже на то время было известно, что топливо начало охлаждаться, и поэтому те все расчеты, что расплавленная магма уйдет в грунтовые воды, не знаю, в какой психиатрической палате делались. Были согнаны тысячи шахтеров, киевских метростроевцев - и все они укрепляли фундаментную плиту четвертого блока, облучались и копали, хотя смысла в этом никакого не было.

То, что академик Легасов, который приезжал на станцию, а потом написал книгу о ликвидации, повесился, меня не удивляет, поскольку его тогдашняя команда была - продолжать подавать воду на реактор. Если бы мы это смогли сделать, то было бы то же, что и на Фукусиме - серия взрывов.