Что значит быть родителем

Одевать теплее или закалять, развивать с рождения или подождать с занятиями, кормить насильно или ждать аппетита? Младенцы выдержат все, главное — принять хоть какое-то решение.

— За два года я совершенно выбилась из сил. Ни в чем не уверена, постоянно пью таблетки, которые прописал невролог, хотя они уже перестали действовать…

Худенькая темноглазая девочка лет двух с небольшим сосредоточенно раскладывала по расставленным в круг тарелкам желуди, каштаны и ракушки-каури. Я достала ей с верхней полки полдюжины плюшевых зверей (она тут же рассадила их вокруг импровизированного стола) и бегло пролистала пухлую карточку. Ничем серьезным девочка вроде бы не больна, развивается по возрасту. Но какое множество анализов, направлений, обследований…

— Пожалуйста, обозначьте подробнее, что именно вас беспокоит.

— В том-то и ужас, что мне, в сущности, нечего вам сказать. Ничего такого особенного, что не происходило бы с миллионами других женщин, со мной не происходит. И вместе с тем я места себе не нахожу, не могу спать по ночам, есть, работать, все время думаю, сомневаюсь.

— Давайте попытаемся разобраться, — предложила я. — Ваша семья — это вы, Надя…

— Все. Я и Надюшка. Мои родители погибли в автокатастрофе восемь лет назад. Братьев и сестер у меня нет. Есть какие-то родственники отца на Урале, но я никогда с ними толком не общалась и даже не помню, как они выглядят.

— А как вы с Надей проводите свободное время?

— Играем, гуляем, читаем, учим буквы, иногда я включаю ей мультфильмы…

— Так что же вас тревожит? — не выдержала я. — Ведь все вроде бы нормально.

— Если бы я могла вам или хотя бы себе самой объяснить! — трагически изогнув темные брови, воскликнула женщина. — Когда Надюшка только родилась, я принесла ее из роддома, положила на стол и разрыдалась: у нее были такие тонкие пальчики, я не решалась дотронуться до нее, опасалась, что сразу же что-нибудь ей сломаю. Если я ее купала, то боялась, что она простудится, а если не купала, боялась, что появится раздражение на коже. Когда шла гулять, не могла остановиться ни на какой одежке — все время казалось: то слишком много, то слишком мало. По десять раз на дню звонила подруге, у которой трое детей. Пробовала в интернете читать, чуть не рехнулась, потому что там про младенцев совершенно противоположные вещи говорят и вполне разумно их обосновывают. Пыталась слушать врачей, они все-таки специалисты. Недобирает вес — докармливайте. Она начала все срыгивать — обследуйте в диагностическом центре. Диагнозы, массажи, электрофорезы, лекарства. Она не спит, капризничает, я с ума схожу. Тогда и к неврологу пошла. Он дал мне прекрасный совет: перестаньте себя изводить! Но почему-то не сказал, как это сделать.

Мы побеседовали еще немного. Разговор шел все по тому же кругу: опасения и сомнения. Мать Нади бросало из крайности в крайность. Она то пыталась до конца настаивать на своем, то поддавалась на малейший дочкин каприз. То ругала и наказывала за упрямство, то, спохватившись («Не сломаю ли я ее нежную детскую психику?!»), уступала, жалела и ласкала.

Ребенок становился все более болезненным и капризным, медицинская карточка распухала…

— Скажите, а на работе вы тоже все время колеблетесь, не знаете, какое из возможных решений выбрать? Или ваша работа не подразумевает принятия решений?

— Нет, в том-то и дело! У меня ответственная работа, люди в подчинении. Я ведущий инженер, руководитель подразделения, и что-то решать мне приходится буквально каждый день.

Внезапная гибель родителей, подумала я. Мать Нади давно стала компетентным специалистом на службе, но в ее домашней жизни всем руководили и все решали мать и отец, и это было удобно для всех. «Передача власти» не успела состояться, все рухнуло вмиг, женщина осталась одна, а когда появился ребенок, запаниковала — собственных представлений о том, как ухаживать за детьми, у нее нет, а спросить уже не у кого…

— Может быть, вы все-таки скажете мне, как надо, а я вот сюда в блокнот запишу и так и буду делать? Я постараюсь, честное слово…

Я отрицательно покачала головой:

— Это вы уже пробовали. И у вас не получилось просто потому, что никакого «как надо» не существует в принципе. Есть множество вариантов, и все они приемлемы и по-своему удобны. Славянский младенец до года лежал в люльке, тесно спеленутый, и сосал снотворное — тряпицу с маковым жмыхом. Вынимали его только для того, чтобы сменить пеленки или покормить. Африканский младенец до двух лет ездит на матери или родственниках, потом они даже праздник специальный устраивают — первый раз спускают ребятенка на землю. Неправильности и всякие неврозы начинаются тогда, когда сегодня одно, завтра другое.

— Но как же выбрать, решиться? Если я не славянка и не негритянка, и так страшно навредить.

— Делайте, как удобно вам лично. Вы воспитываете Надю одна, считаться вам не с кем. Так что ориентируйтесь на себя. Принимайте решение, как делаете это на работе. Ребенок обязательно подстроится.

— Как это так — на себя?! — удивилась мать Нади. — И причем тут работа? Знаете, производство пластмасс и коллектив взрослых людей — это все-таки далеко не такая нежная субстанция, как младенцы…

— Младенец приходит в мир с колоссальным запасом прочности и возможностями для приспособления к самым разным условиям. Хрупкость его весьма относительна. Вот вам пример: в 1985 году в Мехико произошло ужасное землетрясение, и в числе прочего рухнул роддом. Матери, лежавшие в отдельной палате, погибли. Над палатой с новорожденными наискосок встала бетонная плита, и 18 младенцев в возрасте от нуля до восьми дней остались под завалом. Сверху упали еще четыре этажа. Пять суток спасатели разбирали завалы. Они шли на детский писк, то есть кто-нибудь из 18 все время подавал голос. Пять суток сухой голодовки! Многие ли из взрослых людей это выдержат? А они все выжили.

— Ничего себе… — женщина вытерла пальцем выступившую в уголке глаза слезу. — И что же это значит для меня?

— Свободу от беспокойства, — улыбнулась я.

Потом они приходили ко мне еще несколько раз. Надя уже привычно кормила зверей и кукол в игрушечной кухне, а мы с ее матерью разговаривали о важных мелочах детской жизни. О том, что она сама наконец-то стала взрослой, мы не говорили ни разу.