Почему дети должны стыдиться отца-надзирателя?

Через адвокатов я веду самый скучный бложик на фейсбуке, где описываю аспекты моего пребывания в различных одиночках. Иногда до меня доходят комментарии, оставляемые общительными фолловерами. В какой-то очередной раз, когда у меня из камеры изъяли что-то совершенно законное, но не попадающее под определение «порядок» очередного проверяющего подполковника, я, возмущаясь, пророчил кармическое возмездие в виде стыда потомков за вертухайского предка и получил комментарий в фейсбуке вида: «Почему дети должны стыдиться отца-надзирателя?»

Вполне резонный вопрос и, наверное, стоит изложить мои мысли на этот счет.

Тут нужно сказать несколько слов о системе. Хоть и называется она уголовно-исполнительная, все же ведомственный кодекс ставит приоритетной именно задачу по исправлению, при этом, конечно же, лишение свободы должно отвечать целям восстановления социальной справедливости.
То есть возникает некий философский дуализм: арестант должен исправиться или арестант должен страдать.

С точки зрения конституции и вытекающих из нее законов осужденный, хоть и пораженный в правах, но все же безусловный член общества, и действия этого общества должны быть направлены на десоциализацию преступника, однако не уверен, что с таким подходом будут согласны жертвы преступлений. Трудно даже предположить, что жертва изнасилования согласна с тем, что средства от уплаченных ею налогов идут на обучение ее насильника, например, профессии каменщика.

Это действительно сложный вопрос, но судя по принятым законом в России, общество за исправление, а не за возмездие.

Возвращаясь к УИС, надо сказать, что подобной дилеммы для нее не стоит. Люди, работающие в системе исполнения наказаний, не вправе руководствоваться своими внутренними моральными установками и должны пытаться исправить осужденных, какой бы смешной и бесперспективной эта задача ни казалось в отдельно взятых случаях.

Все сотрудники, с которыми столкнулся я, считают задачу по исправлению – декларацией без продолжения, считают, что тюрьмы должны бояться, печалятся об ограниченной возможности применения телесных наказаний, говоря о том, что бессмысленного насилия можно избежать, принимая на работу «здравых сотрудников».

Их позиция очень важна. Фактически они считают себя локальными богами, частично ими и являясь.

Классифицируя действующие нормы закона как пустобрехство, они формируют гибридный порядок, частично сотканный из пунктов ПВР и УИК, частично из их внутренней морали и пытаются заставить сотни тысяч осужденных жить по правилам этой странной игры.

Вернемся к претипичнейшему примеру: крупнозвездный сотрудник УФСИН по Орловской области заходит в мою камеру и, видя башню из пустых пачек сигарет, терпеливо сооружаемую мною в течение полугода, классифицирует ее как «бардак». Башню забирают и выкидывают. Чинушу не интересует, что он тем самым нарушает как минимум право собственности и мою свободу творчества, не говоря уже о том, что даже в странных, а порою очень странных внутриведомственных актах ФСИН не содержится запрета на обладание пустыми сигаретными пачками или создание замысловатых конструкций из них.

Как другой пример – с проверкой приезжает розовощекий функционер, не менее звездастый, чем персонаж из 1-го примера, видит у меня две курительные трубки, которые я абсолютно легально получил в передаче (это, кстати, не эстетства ради, а экономии для – выходит существенное сокращение расходов на курение) и распоряжается эти трубки у меня изъять, что и осуществляют трепещущие перед проверяющим сотрудники ИК в нарушение того соблюдению чего они должны обучать заключенных – закона.

Возвращаясь к началу моей мысли, глупо было бы предположить, что потомки упомянутых людей должны стыдиться своих предков из-за того, что у меня отжали пару пустых сигаретных пачек, даже смешно говорить об этом. Почитайте расследование в Новой газете, статьи и посты Ольги Романовой и других энтузиастов, защищающих права з/к, про пытки, избиения арестантов и тд, от которых кровь стынет в жилах. Люди, нанятые обществом для исправления преступников, обязаны соблюдать закон и в большом, и в малом, и ударить зэка дубиной для острастки, что заставит его, по мнению сотрудника, быть более прилежным, или забрать у арестанта курительную трубку – это, конечно, не равнозначные, но все же преступления. Я, конечно, сужу со своей субъективной колокольни, но мне было бы очень очень стыдно, если бы я узнал, что мой отец совершал безнаказанные преступления, мня себя богом и прикрываясь государством.