У людей отбирали жизнь

На модерации Отложенный

Максим Тихонович, отец моего Толи, родился в 1897 году. Отец его, Тихон Терентьевич , был железнодорожником в Орловской губернии, а жили они в деревне «Становая» или «Становое», точно не помню. Работали все с утра до ночи, но бывало парни и девчата в деревне гуляли, и пели, и встречались, и женились.

В деревне было много родичей. Жили почти все очень бедно, дворы были безлошадные, хлеб ели редко, и то ржаной. Детей в семье Тихона Терентьевича было трое, но грамоте учили в школе при железной дороге, только единственного сына — Максима (отца моего мужа). Он оказался способным, — быстро научился читать, а самое главное обладал «от бога» каллиграфическим почерком,— писал быстро, красиво, разборчиво. Деревенские в «Становой» часто просили Максима написать какую нибудь «важную бумагу» и очень его уважали за грамотность.

В 1918 г. ему исполнился двадцать один, в деревню «пришла» советская власть в лице, в том числе и его отца Тихона Терентьевича, убежденного коммуниста. Максим стал работать писарем в сельском совете. Годами позже, в сельском хозяйстве страны Советов началось раскулачивание, в том числе и в «Становой» был создан комитет бедноты. Прибыли комитетчики из области. Максим, как и отец Тихон Терентьевич, были за бедняков и советскую власть считали своей, родной, и призыв «Ликвидировать кулаков» считали революционно-обязательным.

Максим даже предположить не мог, какой огромной черной полосой станет в его жизни эта обязательность. Началось все с переписи всех дворов: «Бедняков-то зачем?» недоумевал он, но писал.

«Ну есть пара-тройка крепких хозяев, так и то — надо еще посмотреть!». Но началось страшное разграбление,— два мешка плесневелого зерна нашли,— кулак!

Обходили каждый двор, забирали последнее, женщины и дети голосили, мужики пускались отбирать, их били прикладами, — кровь, крик, скручивали руки и увозили.

Хотелось убежать и никогда больше этого не видеть. Его в раз все возненавидели, проклинали, грозились убить. Та, что нравилась, плюнула в лицо. У людей отбирали хлеб, посевной запас, «излишки»,— отбирали жизнь.
 Ночью он заявил отцу: «Все, больше не пойду!».

«Терпи!»— закричал отец. На собрании комитета Максиму заявили, что пойдут и по второму разу и по третьему: «Вдруг что припрятали?!». А а потом и в соседний район: «Будешь и там протоколы писать». Выхода он не находил.

Доведенный до отчаяния, он решился на ужасный и отчаянный шаг. Ночью собрал пожитки, метрику, посмотрел на спящую мать и побежал к реке. Его долго искали, делу придали политический характер,— месть кулаков. Родители горевали безутешно, мать вся высохла. Потом все же нашли одежду на берегу и остановились на версии утопления, но тела так и не нашли…

Уехал он далеко, в Иркутскую область. Работал бухгалтером, женился. А в 1933 г. началась всеобщая паспортизация, повсеместно присылали запросы о подтверждении места рождения, указанного в метрике. Так родители узнали, что их сын жив. Знаю все от мужа, написала как помню.