Шведская модель не провалилась

На модерации Отложенный

Вопреки распространенному мнению, решение корона-кризиса, к которому прибегли в Швеции, не так уж необычно. Швеция не отрицает коронавирус, не продолжает жить так, как будто ничего не случилось, и не стремится к формированию коллективного иммунитета; она просто пытается сгладить кривую путем социального дистанцирования, используя методы, подходящие для ее общества и политической культуры.

 AP Photo/Andres Kudacki

 

Решения принимаются на профессиональном, а не на политическом уровне, большинство директив являются рекомендациями, необязательными для исполнения, и почти нет правоприменения посредством наложения штрафов или иных действий полиции.

Существенных различий по сравнению с другими странами немного: в Швеции не закрывали начальные школы и детские сады; не рекомендовали носить маски и не вводили общий карантин, поскольку власти решили, что эти шаги принесут больше вреда, чем пользы.

Таким образом, уникальность шведской модели в том, что в ней не вводили карантин. 

 

Главный аргумент критиков шведской модели – высокий уровень смертности: около 11 тысяч умерших в стране с 10-миллионным населением. Хотя это человеческая трагедия, даже если игнорировать тот факт, что немалую часть населения Швеции составляют пожилые люди (около 20 процентов – в возрасте 65 лет и старше), число умерших по сравнению с числом жителей все же намного меньше, чем в других странах Европы, которые ввели режим  карантина, такие как Франция и Англия. Опыт Европы показал, что закрытие страны на карантин не обязательно снижает уровень смертности.

Абсурдно утверждать, будто «шведская модель провалилась»; за этим скрывается лишь стремление оправдать политику введения режима карантина. Почему, например, никто не говорит о провале «бельгийской модели»? Число погибших в Бельгии, где введены жесткие ограничения, составляет около 1 800 на миллион жителей. В Швеции эта цифра составляет менее 1 100 на миллион.

«Но даже сам король Швеции сказал, что шведская модель провалилась», – есть и такое расхожее мнение. Действительно, в одном из интервью король Карл Густав XVI упомянул, что большое количество смертельных исходов – это провал, но его слова не имели отношения к какой-либо конкретной составляющей шведской модели и, конечно же, к тому факту, что в стране не был введен карантин. Критические заявления короля были услышаны шведскими властями, которые признали, что им не удалось уберечь обитателей домов престарелых. Но важно понимать, что король Швеции не занимается борьбой с корона-кризисом, он не особенно осведомлен о происходящем и не имеет в стране никакого влияния или политической власти.

 

Одна из причин, по которой в Швеции не был введен карантин, заключается в том, что до начала 2021 года не существовало закона, который его бы разрешил. Правительство могло ограничивать общественные мероприятия и вводить чрезвычайные меры – и так и делало, но не имело полномочий закрывать рестораны, торговые центры или спортивные залы. Законы можно менять, но шведы не решаются ограничивать личные свободы и права человека.

Это одна из причин, по которой они стремятся изменить свое поведение добровольно, без приказов и штрафов. Есть много признаков того, что таким образом действительно удалось добиться перемен.

В Швеции легче поддерживать дисциплину, доверие к властям и солидарность. Многие утверждают, что причина в однородности населения (вежливый способ сказать, что у них нет ни ультраортодоксальных, ни арабских общин). Но думать, будто все шведы – белокурые, послушные, трудолюбивые и делающие, как им говорят – неверно, потому что четверть населения страны составляют иммигранты в первом или втором поколении. Это серьезная проблема, но при социал-демократической системе социального обеспечения этническое разнообразие не обязательно противоречит чувствам доверия к властям и социальной ответственности. Напротив – и да простят меня греки и венгры – недостаток доверия к властям и озабоченность по поводу коррупции в правительстве вполне обычное явление во многих странах, более однородных в этническом отношении.

Другой вопрос, который не обсуждается общественностью, это глобальное пристрастие к таблицам и числам, которые можно быстро нарисовать и легко понять: число инфицированных, число тяжелобольных, число умерших. Пройдут годы, прежде чем будет оценена и рассчитана подлинная цена карантина, но в понятие общественного здравоохранения входят многие аспекты, и есть основания полагать, что в будущем при оценке таких сопутствующих пандемии явлений, как депрессия, развитие пагубных привычек, насилие, избыточный вес, диабет, нарушение хода лечения других болезней, бедность, безработица и многое другое, может оказаться, что шведская модель имеет свои преимущества.

 

А ведь это и есть цена тотального карантина – высокая, жесткая, и платить ее придется в течение многих лет. Швеция решила этого избежать, хотя искушение было велико. Тем не менее, положение в больницах в Стокгольме не сравнить с тем, что происходило в больницах в Ломбардии и Мадриде; избыточная смертность в Швеции за последние несколько месяцев ниже, чем в Швейцарии и Австрии; а число тяжелобольных в Швеции ниже, чем в Румынии и Чехии.

Как и любая другая страна, Швеция допустила ошибки в борьбе с пандемией. Но решение не вводить карантин не входит в их число. Сравнение показателей заболеваемости и смертности в Швеции и в Израиле некорректно, потому что трудно сравнить теплую, молодую страну с закрытыми границами и большим опытом работы в чрезвычайных ситуациях с холодной и стареющей страной с открытыми границами, которая в последний раз воевала в 1814 году. Но если подумать, не исключено, что последнее не является таким уж недостатком.

Возможно, отношение к пандемии, как к войне – это вышедшая из-под контроля метафора, следствием чего стали радикальные и жестокие шаги, тогда как, на самом деле, было необходимо предпринимать комплексные, сбалансированные долгосрочные решения. Надеюсь, генералы не будут на меня в обиде и согласятся, что коронавирус – это вирус, а не вражеская армия, а COVID-19 – болезнь, а не война.

 

Дэвид Ставроу