Почему я не вступил в КПСС в 18 лет

На модерации Отложенный

 

«Жидовку отправим на пенсию, тебя примем в партию, через годик утвердим редактором. А пока поработаешь исполняющим обязанности…» - такую перспективу нарисовал мне, восемнадцатилетнему, секретарь парткома крупной угольной шахты, предлагая стать редактором многотиражной газеты.      

А началось все с того, что в десятом классе я стал писать для городской газеты заметки и статьи. Публиковался довольно часто и даже получал гонорар, рублей по 40-50 в месяц. В 1969-70 годах это были неплохие деньги, особенно для школьника.     

Возилась в редакции с моими детско-юношескими текстами, доводя их до того вида, в котором можно печатать,  женщина с удивительным именем – Леонора Израилевна. Можете ли себе представить, но до своих 16 лет я имел очень слабое представление о евреях. И поначалу не мог понять, почему у Леоноры отчество такое же, как название у государства Израиль? Но вскоре узнал, что сначала было мужское имя Израиль, а только потом этим именем назвали государство.    

Родился и вырос я в татарской семье. Дедушка Гиляздин Закирзянович Хабибуллин, бабушка Гафия Абдуловна Галимова, мама Луиза Гиляздиновна, по мужу, Куралова. Отец – Абдурахман Куралов – узбек. Но так сложилась моя жизнь, что я никогда его не видел. Он не смог жить в Сибири. Вырастили меня мама, дедушка и бабушка. И в моих детских представлениях весь мир делился на татар и русских. Татары – это моя семья, моя родня, несколько соседских татарских семей, а русские – все остальные.

Правда, был еще мой друг Толька Бауэр – немец. Вдвоем с Толькой, в уличных драках, мы пресекали попытки некоторых пацанов называть нас  «татарской мордой» и «фашистом». Он заступался за меня, я – за него. Поэтому про немцев я знал. И про тех, которые по приказу Гитлера приходили с Запада и были изгнаны, и про своих советских немцев, которые не имели ничего общего с гитлеровскими немцами, но пострадали и от войны, и от недоверия собственной власти.

А евреев на нашей улице не было, и соорудить для них какую-то полочку в моих детских представлениях о национальном устройстве вселенной не представлялось возможности. Хотя, конечно, что-то о них я слышал. И немного знал. Видел иллюстрации картин Левитана, слышал по радио и телевизору державно стальной  голос диктора с такой же фамилией, многократно слышал фамилию шахматиста Ботвинника. И даже каким-то краем сознания понимал, что они – евреи. Но кто они такие – евреи – почти не знал. В детстве евреи мне казались разновидностью русских, которые отличаются от них только фамилиями. Я думал так: вот ведь у русских какие фамилии бывают, не только Сидоров, а еще Левитан, Ботвинник… Так вот, на одной полке моего детского миропорядка стояли русские фамилии: Иванов, Петров, Ботвинник, а на другой – татарские: Хабибуллин, Гарифуллин, Калимуллин… И когда я увидел женщину с именем Леонора и отчеством Израилевна, я даже немного обрадовался: не у одного меня редкое имя и редкое отчество.

Леонора Израилевна, когда я впервые оказался в редакции, минут за пять выправила мои заметки. И дала мне посмотреть правку. Я был сильно удивлен: как быстро она нашла слова, которые я не находил, и вычеркнула лишние, которые и мне казались не нужными, но я не мог найти им замену.  Примерно за полгода Леонора Израилевна научила меня писать так, что мои тексты стали идти в печать почти без правки. Какие чувства я мог испытывать к этой женщине? Только благодарность.  Она была моей первой учительницей в журналистике. Потом были и другие учителя. Но она – первая. 

А в школе были некоторые парни, значительно более меня «продвинутые» в национальном вопросе. Но в первую очередь и «продвинутых», и не продвинутых интересовало, каким это образом я печатаюсь в газете? Я рассказал. Когда прозвучало имя и отчество моей редакционной наставницы, один из «продвинутых» сказал: «Так она ведь – жидовка».

Я в этот момент еще не знал, что такое «жидовка». Но это слово было сказано с такой мерзенькой интонацией, что тут же в моей памяти из детства всплыло: «татарская морда», «фашист» и рядом с ними встало «жидовка».

И я понял, что мир делится не только на русских, татар и моего друга детства Тольку Бауэра. А есть в нем еще люди, которые не похожи на других. И за одну только эту непохожесть их могут оскорбить.   

Уже вечером этого дня я прочитал все имеющиеся дома словари и энциклопедии на слова «еврей» и «жид». И убедился, что понял правильно: у некоторых народов (поляки, украинцы) слово «жид» – определение национальности, а в русском языке «жид» – оскорбление, демонстрация бытового антисемитизма.    

Сразу после школы меня взяли работать в городскую газету. Писал я много и с огромным желанием. Информацию для газеты брал из многих источников, в том числе у редакторов многотиражных газет. Некоторые редакторы, уходя в отпуск, просили меня поработать за них в течение месяца. Надо было выпустить четыре номера газеты. Естественно не бесплатно. Я соглашался и делал многотиражки легко. В одной из них подзадержался больше, чем на месяц. Редактор Елена Сергеевна Дымшиц заболела. Выпускал я многотиражку уже месяца два, как позвонил мне секретарь парткома шахты Захар Егорович Балов и попросил на следующий день зайти к нему.

Прихожу и слышу кучу комплиментов в свой адрес: как хорошо я  делаю газету, все темы освещаются, в горкоме газету хвалят. И неожиданно спрашивает: «Редактором нашей газеты не хочешь стать? Сколько ты там, в городской, получаешь? Рублей 100-120? У нас, как минимум, раза в три больше будет. Проведем тебя крепильщиком или лесодоставщиком. А с премиями рублей 500 будет получаться. Заниматься будешь только газетой».

500 рублей я никогда до того времени не зарабатывал даже со всеми своими подработками и гонорарами. А Балов начал переходить к самому для него главному: «Понимаешь, надоела мне эта жидовка, то она болеет, то она не может, мне постоянно в горкоме говорят: тематического разнообразия у нее нет. А у тебя, говорят, есть. Иди к нам. Жидовку отправим на пенсию, тебя примем в партию, через годик утвердим редактором. А пока поработаешь исполняющим обязанности. Давай, а?».

Балов вопросительно поглядел на меня. Я ничего не стал отвечать. Молча встал и ушел. Уже тогда, в 18 лет, во мне начала формироваться какая-то интеллигентская неуверенность, неумение с ходу, в глаза, сказать хаму, что он хам. В детстве я на глазах всей школы въехал в морду Ишаку (кличка пацана) за то, что он назвал Тольку Бауэра фашистом. А секретарю парткома, который по сути такой же Ишак, только в несколько раз старше,  даже словом возразить не смог. Почему – не знаю. Я его не боялся. Я от него никак не зависел. Просто ушел. И в КПСС естественно вступать не стал. А надо было хотя бы сказать, что если Елена Сергеевна – жидовка, то он – козел. Не смог. Смог только не вступить в КПСС.

До сих пор меня мучает вопрос: почему одни люди оскорбляют других людей только потому, что у этих других другая национальность? Почему кавказца и среднеазиата можно назвать чуркой и черножопым, татарина – татарской мордой, еврея – жидом, немца – фашистом, русского – русским быдлом, русской свиньей? Между прочим, в силу некоторых особенностей моей внешности и биографии, я в своей жизни был всем, кроме фашиста.  

В детстве – татарская морда, в молодости, поскольку унаследовал от отца брюнетистую жгучесть – чурка, а сегодня все чаще – русское быдло, потому что нередко говорю и пишу о проблемах русских, и жид пархатый, потому что зовут меня Иосиф.

И завидуйте мне, ребята: никому из вас не удастся быть в одном лице татарской мордой, чуркой, русским быдлом и жидом пархатым. А я могу!