Кризис поменяет не только нашу жизнь, но и отношение к ней?

Перебегает, значит, старушка Кутузовский проспект. «Бентли» тормозит, но не успевает, сбивает старушку. А в багажник «бентли» врезается «майбах». А в багажник «майбаху» — «ламборгини», а в него — «мазератти». Летит «порше» и буквально в сантиметре до чужого бампера останавливается. Выходит оттуда человек, смотрит вдаль и вздыхает: «Да. Красиво ушла бабуля…»

Таких анекдотов больше не будет. Но не потому, что глупо, жестоко и не очень-то весело, а потому, что непонятно.

Анекдоты про эпоху «150 долларов/баррель» станут требовать комментариев. Как анекдоты советские. Если про те же автомобили — например, про то, что «запорожец» — самая дорогая машина, потому что на нее надо всю жизнь копить. А «жигули» — самая холодная, потому что на ней в дубленках ездят. Отменно тонко и умно, что нынче несколько смешно. Не говоря уже про жену, которая пришла в партком жаловаться на неверного мужа. Тут вообще смысл не выявляется без дополнительных пояснений.

В древнегреческом языке есть замечательное слово opisthen. Оно означает «сзади». Но вместе с тем — «в будущем». Сначала удивляешься: ведь мы вроде бы шагаем вперед в будущее, а прошлое остается у нас позади. Смело смотрим в будущее, устремляемся в светлую даль. Но не так уж глупы были древние греки, недаром они выдумали демократию с философией и олигархию с арифметикой. Потому что будущего мы не видим! Видим мы прошлое, которое от нас удаляется. То, что близко, видно крупно и отчетливо, потом всё уменьшается, туманится, и вот мы называем общим словом «античность» эпоху, которая длилась 15 столетий и была удивительно разнообразной (что на самом деле неудивительно, имея в виду ее историческую протяженность и географический размах).

Постараемся ощутить этот образ: мы стоим в мощно струящейся реке времени, повернувшись к ее течению спиной: иначе не устоять, не удержаться на ногах. Будущее накатывает сзади. Когда эта волна равняется с нами, она есть миг вечно бурлящего настоящего; пена слепит глаза — но река течет далее, и теперь мы можем рассмотреть прошлое. Вот оно перед нами. Удаляется от нас.

История — это не преемственность, а разрывы. Они стали особенно явственными и болезненными в наши дни. Помню школьников 90-х: одни в прошлом году еще проходили «Поднятую целину», другие в этом году уже проходят «Архипелаг ГУЛАГ». Одних детишек вчера учили про доброго и мудрого дедушку Ленина, основателя первого в мире государства рабочих и крестьян; другим ребятишкам завтра расскажут про немецкого шпиона Ульянова, болевшего сифилисом мозга.

С вещами тоже произошли быстрые перемены. С лацканов и из красных углов на арбатские лотки переехали комсомольские значки, вымпелы и прочие сакральные символы ушедших времен. Из протокольного обихода власти напрочь исчезли ЗИЛы и «Чайки», да и черных «Волг» поубавилось. И резко снизилось их значение. А ведь до 1992 года словосочетание «черная «Волга» было почти таким же емким, как «пурпурная мантия» в Средние века. «Он теперь на черной «Волге» ездит...» — и ничего не надо объяснять.

Вдруг, совершенно неожиданно, квартиры стали считаться не по жилой площади, а по общей, поэтому поменять двухкомнатную на две равноценные однокомнатные стало в принципе невозможно: ага, кухня, коридор и удобства — это еще метров двадцать набегает самое маленькое!

Почему-то резко расширился репертуар собачьих пород, с сильным креном в сторону так называемых бойцовых. Зато почти совсем исчезли фокстерьеры, а они были очень популярны.

Я уж не говорю о массе новых вещей — новых типов вещей, — которые появились в ходе модернизации 1990-х. О компьютерах, ксероксах, сканерах. О мобильных телефонах. Об иномарках. Но я, собственно, не о вещах, я о стиле. О техниках существования.

Хотя, конечно, провести границу тут нелегко. Иномарка, мобильник, компьютер, интернет, своя квартира — другая жизнь, другая страна, другое всё.

В 2000-е годы это всё обрело новое качество, покрывшись гламуром, то есть радужной пленкой «высокой нефти». Мобильник из удобнейшего средства связи превратился, как простодушно извещала реклама, в «портативную станцию развлечений».

Развлечение — первый ключевой термин российской культуры 2000-х. Кругом сплошные торгово-развлекательные центры. Устал от покупок — развлекись. Второй ключевой термин — «роскошь» (она же «элитность» и прочее «виповство»).

Но что такое роскошь в смысле политико-экономическом? Это всего лишь попытка втюхать небогатым потребительским массам иллюстрированные рассказы о роскоши. За приемлемую цену, от восьмидесяти до полутораста рублей за комплект. Мне почему-то кажется, что индустрия роскоши — это не только производство упомянутых «бентли» и «ламборгини». Мне кажется, прибыль этих уважаемых фирм, вкупе с роскошными гостиницами, фестивалями, от-кутюр и ВИП-дизайном, выглядит весьма скромно на фоне прибылей всемирного глянца. Журналов для бедных, которые повествуют о жизни богатых.

Кстати. Редактор или издатель нового глянцевого монстра всегда говорит: «Мы делаем журнал только для крупных бизнесменов! Журнал для миллионеров!» Кому адресованы эти снобистские речи? Неужто миллионерам? Нет, конечно же. Это адресовано бедным людям, героям одноименной повести известного русского писателя, с очень небольшой поправкой на современность. Макар Девушкин и Варенька Доброселова информационной эпохи хотят того же самого, что их духовные предки: получить от начальства прибавку жалованья (он) и выйти замуж за богатого (она). И хоть одним глазком полюбоваться на красивую жизнь.

Индустрия роскоши — производство мечтаний и сплетен о роскоши. Знаком новой эпохи станет рецессия этой отрасли. Она уже начинается.

Нечто подобное мир уже переживал в самом начале 1970-х. Нефтяной кризис подрубил европейский шик. Люди заново учились христианским добродетелям, включая рациональное энергопотребление. Уже почти научились. Хозяева домов моды поспешно закрывали свои лавочки (boutiques по-французски), и вообще вся эта лавочка прикрывалась. Но тут начался новый нефтяной бум. По Лондону и Парижу стали ездить караваны шейхов на белых, как верблюды, «роллс-ройсах». На экономику, политику и культуру навалились бешеные деньги. Кажется, сейчас они опять отваливаются.

Россия переживает второй исторический разрыв за 20 лет. Разрыв 90-х был трудным, но желанным. Страна вымечтала демократию и рынок; другое дело, что воплощенная мечта редко бывает похожа на свой умственный первообраз, но это и понятно. Нынешний разрыв обиден с самого начала. Только-только широкие потребительские массы подползли к подошве элитарно-эксклюзивного Эвереста — и вдруг такой реприманд неожиданный.

Мы живем, перешагивая через археологический раскоп. Туда валятся фейсконтроль и дресс-код, глянцевый бред, тупая телевизионная развлекуха и тонкое различие между джипом охраны и джипом сопровождения. Возможно, сам трехсотсильный джип скоро упадет туда же вместе с безумным желанием мчаться на нем по тесным городским улицам, чтобы все шарахались и прижимались к обочине.

Экономический успех России носил явный привкус дармовых раздач. Что-то римское. Третий Рим нечувствительно стал Первым — древним, эпохи первых радостей незаработанного экономического роста. Награбленное карфагенское добро похоже на взвинченные нефтяные цены. «Не выстоять городу, в котором деликатесная рыба стоит дороже рабочего вола», — говорил Катон Старший.

Рим, конечно, выстоял. Вот он, до сих пор стоит. Хотя сильно изменился по части хлеба и зрелищ. Мы тоже выстоим, никуда не денемся. Но нам тоже придется кое-что поменять. Глядя на сиюминутное прошлое с интересом, но без сожаления.