«Собакам и солдатам вход в трамвай запрещен!»

На модерации Отложенный

Шульгин переживал катарсис, перенося свои воспоминания на страницы «Дней». Он вновь очутился в эпицентре революционных событий. Трагедия России со всей беспощадностью предстала перед его глазами. Накопленные комплексы от чувства вины за те решения, которые привели к крушению государственности и развалу страны, требовали разрядки. Читая его строки, мы должны сопереживать ему, а не упиваться словами, наполненными бессильной яростью и злобой, которые он адресовал себе (курсив - Е.П.), не народу!

Все это имеет отношение к Шульгину В.В., автору «Дней», которому посвящена статья в Википедии. Рассмотрим в ней «Содержание», раздел 3 «Русские революции 1917 года». В подразделе «События в Петрограде 26 – 28 февраля», читаем: Без восторга встретил Шульгин Февральскую революцию. И ниже – отрывок  из «Дней» Шульгина: «… отвращение залило мою душу …Пулемётов — вот чего мне хотелось… Увы — этот зверь был… его величество русский народ…». В нём отсутствует еще: «Не свободы они были достойны, а залпов и казней...»

Народ расстреливать!? Беззащитных солдат, которые погибали под огнем немецких снарядов в 1915 году, потому что в армии не было снарядов!? Полки, которые обновлялись многократно, и в 1916 году насчитывали несколько сот солдат, вместо тысяч! И 300 тысяч учителей, которых призвали на войну, и превратили их из «сеющих доброе и вечное» в революционеров!?

Вспомните, солдат запасных батальонов Петрограда! Новобранцы и непригодные для службы, после ранения, фронтовики, содержащиеся в казармах, как заключенные, которым не дозволялось показаться на улице и в общественных местах столицы. Одни объявления на трамваях чего стоили: «Собакам и солдатам вход в трамвай запрещен!»

Это они отказались выполнять полицейские функции и расстреливать бастующих и демонстрантов, когда даже казаки уже не желали принимать в этом участие!

Теперь вернемся к «восторгам». Уже из приведенного текста видно, что автор статьи испытывает сомнения, действительно ли Шульгин описывал свои впечатления от восстания солдат и рабочих в феврале 1917 года. «Историк О. В. Будницкий, полагал, что …столь категорично-отрицательное описание революционной толпы приписывал оценкам, сформировавшимся у Шульгина в ходе последующих событий[17]. Было ли это на самом деле настроение марта 1917 г. или «мысли на эмигрантской лестнице» — кто знает...».

Кто знает? Всякий, кто знаком с откликами интеллигенции на отставку царского правительства 27 февраля, кто наблюдал «тревожно ликующие толпы в столице 28 февраля», и парад войск, а 1 марта праздничное настроение жителей Петрограда и Москвы.

 

«Очевидно, ликовали не только "определенно левые", как пытался впоследствии утверждать знаменитый адвокат Карабчевский. "Оно очистило и просветило нас самих" — писал П.Струве в №1 своего еженедельника "Русская Свобода"…

 "Я никогда не видел сразу в таком количестве столько счастливых людей.

Все были именинниками" — писал толстовец С.Булгаков.

Многие не любят вспоминать о том "опьянении", которое охватило их в первые дни "свободы", когда произошло "историческое чудо", именовавшееся февральским переворотом», позднее писал С.Мильгунов.

А вот, спустя несколько дней, восприятие революции С.Булгаковым: «...У меня была смерть на душе... А между тем кругом все сходило с ума от радости... брехня Керенского еще не успела опостылеть, вызывала восхищение (а я еще за много лет по отчетам Думы возненавидел этого ничтожного болтуна)... (Булгаков С.Н. Христианский социализм. – Новосибирск, 1991,0.302-310).

В марте Шульгин был на стороне новой власти, «всячески стараясь поддержать Временное правительство, которое желал видеть сильным».

В июне он понял, что революция представляет  "опасность для существования России».

В августе 1917 года, после неудачи генерала Корнилова установить военную диктатуру, он пережил крушение надежд, на установление сильной власти в стране. «В Киеве он несколько дней находился под арестом» как "корниловец".

В годы Гражданской войны Шульгин оставался патриотом, чтобы «исполнить свой долг до конца… [хотя] …обречённость таилась во всех углах».

«Потеряв в гражданской войне братьев, двух сыновей, оставив в большевистской Одессе жену, Шульгин после двухмесячного заключения в Румынии (его и его спутников проверяли, не являются ли они большевистскими агентами) выехал в Константинополь».

И вот, в 1924 году, находясь в эмиграции, он возвращается в прошлое, чтобы запечатлеть его на страницах «Дней». Как вы считаете, в каком состоянии пребывал Шульгин, после всего пережитого? Как минимум, в состоянии аффекта. Достаточно ему было воспроизвести события 3 марта в Петрограде на Миллионной улице. Как приверженец столыпинского монархизма и сторонник, если не правопорядка, то сильной власти и патриотизма, он не мог не понять, как в тот день социалисты своим решением предрекли крушение государства. Тогда он не осознавал, что революция была преждевременна, нужен был переходный период, в виде конституционной монархии, чтобы избежать Гражданской войны. Очевидно, только эйфорией, или «революционным психозом» и заблуждениями, не позволившими разобраться в истинных замыслах социалистов, можно объяснить позицию Шульгина в те роковые минуты для России, и его призывы к Вел. Кн. Михаилу Александровичу, отказаться от престола. Силы для сохранения династии были, их надо было призвать. Но он внимал Керенскому, который призывал революцию.

http://tmp.diletant.ru/blogs/5257/963/