О русской деликатности перед Европой...

Не случайно, что заявление министра внутренних дел о смертной казни было сделано в день памяти Собора Новомученников и Исповедников Российских. Ведь именно последствия кровавого маховика репрессий в ХХ веке поставили перед Россией вопрос о допустимости применения «высшей меры». И если силовики на него для себя ответили (кровавых тарзанов джихада, по умолчанию, в плен не берут), то как быть нам, всему обществу - стыдливо душить извергов в камерах СИЗО или всё же публично заявить о неотменимости наказания?

То, что вопрос о смертной казни во всей своей остроте и ненадуманной злободневности встал в конце XX века именно в России, нет ничего удивительного. Количество «смертных приговоров», вынесенных и приведённых в исполнение нами (точнее, с нашего ведома и при молчаливом нашем согласии) в минувшем столетии, не подлежит ни учёту, ни даже хоть какому-либо мало-мальски разумному обоснованию, как бы кто-то не хотел уверить нас в обратном.

Это по определению - область трагического, а она, как убедительно доказал ещё Ницше, ничего общего с привычной логикой не имеет.

Однако имеет она, эта длящаяся во времени наша трагедия, нечто схожее с логикой исторической. В том, разумеется, смысле, в каком понимается история от Рождества Христова - как движение к концу, как «созревание времён и сроков».

В этом смысле то, что случилось с нами (и, кстати, вершится по сию пору), можно смело назвать апокалипсисом в «одной отдельно взятой стране». Цель же апокалипсиса (т. е. конца света), если можно так выразиться, не истребление всего живущего, как это понимается бытовым сознанием, а максимальное спасение верных в преддверии Страшного Суда. Формальное богословие, разумеется, найдёт избыток категоричности в таком высказывании, но, по сути, я думаю, возразить этому трудно. Тысячи (!) Новомучеников и Исповедников Российских, казнённые в прошлом веке и отчасти уже канонизированные Церковью на Поместном архиерейском соборе в 2000 году, - тому неложное свидетельство. Они - Святые, то есть Спасённые.

Но что для христианина является благодеянием свыше (возможность мученической кончины за Христа и по Его примеру) и обретением жизни, вечной, то для братьев его - непосредственных мучителей и убийц, а так же и для тех, с чьего молчаливого согласия творится беззаконие, является нравственным падением. Если оно потом будет осознано, то за ним следует нравственное потрясение и возрождение. В противном случае - это приговор.

Российское общество на рубеже 90-х годов минувшего столетия испытало именно потрясение, открыв для себя правду о нашей трагедии. В результате этого потрясения, как его следствие, возник в России и оформился вопрос о смертной казни. И что же? Был ли он решён как дело народной совести - внутри наших душ? Последовало ли за этим нравственное возрождение нашего общества?

Увы, нет. Как многое, как и всё почти из «благоприобретённого» за последние годы, решение об отмене смертной казни оказалось импортированным нами извне. Ещё точнее - из Европы. Что само по себе (то есть заимствование), может быть, и не плохо, но, к сожалению, почему-то все наши последние заимствования носят ярко выраженный утилитарный характер. А в случае с отменой смертной казни и того прагматичней и бесстыдней - её мы приняли «под кредиты». Как полит-экономическую необходимость.

Тем временем сама Европа, номинальное членство в которой обеспечивается такого вот рода гуманизмом, отсутствие смертной казни у себя трактует как-то уж очень вольно: пожизненное заключение своим серийным убийцам и потрошителям, она со старушечьей забывчивостью и уж вовсю очевидным нравственным маразмом перемежает с бомбардировками Югославии, Ирака, Ливии... Полагая, видимо, то ли население этих стран недостаточно европейским, то ли решение о взлёте «Харриеров» и «Торнадо» с бомбами для этого населения чем-то существенно отличным от вынесения смертного приговора.

Заметьте, не для отражения агрессии, не для нейтрализации террориста, захватившего автобус, а именно как превентивные меры, то есть - бомбы на головы спящих и мирных людей. Это сытая-то и мирная, уже полвека не слышавшая выстрелов на своих полях Европа!

Между тем Россия, истекающая кровью по всему периметру своих южных границ, содрогнувшаяся от взрывов в самом сердце своём, находит для себя возможным сделать такое двусмысленное приобретение, как отмена смертной казни. Повторюсь - не востребованная народной совестью, не явившаяся плодом покаяния за соделанное в XX веке, а именно навязанная под обещание кредитов, кажется, даже и не полученных. И вот это «кажется», на самом деле, дорогого стоит. Потому что говорит не столько о новом, «коммерческом стиле» российской политики, сколько о старом и похоже неизлечимом стремлении нашем поевропейничать и «быть принятыми» в европах.

Однако то, с чем мы столкнулись в последние десятилетия в Чечне, Дагестане, Ингушетии и Кабардино-Балкарии заставляет по-новому взглянуть на эту проблему даже тех, кто не прочь бы продолжать европейничать и дальше. Во-первых, это вопрос безопасности здесь, но в том-то и дело, что он напрямую связан - с вопросом эффективности боевых действий и спецопераций там. И тут невозможно не прислушаться к достаточно громкому голосу военных, политологов, историков уже давно и прямым текстом заявляющих о неадекватности и безрезультатности нашей нынешней политики на Северном Кавказе.

А с недавних пор к этому добавился и безнаказанный разгул изергов-детоубийц по всей России. И в первую очередь это относится, разумеется, к наказанию, а точнее - к сравнительной, а иногда и полной безнаказанности за совершенные преступления террористов и детоубийц, попадающих в руки правосудия.

И здесь небезынтересно будет привести мнение по этому вопросу Ф.М. Достоевского, который, как известно, не только посвятил немало времени изучению вопроса о преступлении и наказании, но и сам, во всей своей религиозно-философской и психологической глубине стал возможен только благодаря отмене смертной казни - его собственной смертной казни.

Дело в том, что ситуация войны с двуногими зверями («скотами», как их называет Достоевский ), ситуация шока для заигравшегося в европы российского общества после столкновения с самыми немыслимыми в наши дни зверствами, - эта ситуация для России не нова. Более ста лет назад русским уже пришлось столкнуться с тем же самым при освобождении балканских народов от власти турок - именно турецкие зверства-то во многом и подвигли тогда Россию заступиться за единоверцев.

И вот, что говорит по этому поводу в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевский: «Кстати, ещё недавно... писали из Пиргоса о новых зверствах этих извергов. Когда во время горячей бывшей там стычки, турки временно оттеснили наших так, что мы не успели захватить наших раненых солдат и офицеров, и когда потом, в тот же день к вечеру опять наши воротились на прежнее место, то нашли своих раненых солдат и офицеров обкраденными, голыми, с отрезанными носами, ушами, губами, с вырезанными животами и, наконец, обгорелыми в сожжённых турками скирдах соломы и хлеба, куда они предварительно перенесли живых наших раненых. Репрессалии (то есть репрессии. - А.Ш.), конечно, жестокая вещь, тем более что, в сущности, ни к чему не ведут... но строгость с начальством этих скотов была бы нелишнею. Можно бы прямо объявить, вслух и даже на всю Европу (пруссаки наверно сделали бы так, потому что они даже с французами так точно делали по причинам в десять раз меньше уважительным, чем те, которые имеем мы против воюющих с нами скотов), - что если усмотрятся совершенные зверства, то ближайшие начальники тех турок, которые совершили зверства, в случае взятия в плен, будут судимы на месте военным судом и подвержены смертной казни расстрелянием (курсив здесь и далее мой. - А.Ш.). Это, может быть, и имело бы некоторое влияние на офицеров и пашей турецких... Такой сюрприз, вместо рессорных экипажей, может быть, вразумил бы многих из них. Теперь же этот «начальник», попавшись в плен и видя, как его встречают после зверств его, прямо воображает, что он безмерно выше «поганого русского». Европейской деликатности нашей и страху нашему перед Европой, поверьте, этот турок никогда не поверит, да и не поймёт этого вовсе... Деликатный страх перед Европой есть чисто русское дело и изобретение и не может быть понят никогда и никем. А потому, «если ты так кланяешься мне», рассуждает турецкий начальник, «после того как я, может быть, брату твоему родному вчера ещё нос отрезать позволил, то, значит, ты сам чувствуешь себя передо мною низшим, а меня высшим перед собой человеком. Но точно так и должно быть, по воле Аллаха, и нет тут ничего удивительного!» Вот что должен думать про себя пленный турецкий паша, и непременно так думает».

Как видно из приведённого отрывка, великий гуманист, редчайший знаток души человеческой, да и что там - кумир всей просвещённой Европы на протяжении едва ли уже не целого столетия, Ф. М. Достоевский не только говорит, но и настаивает на публичном и неукоснительном характере смертной казни в войне с мусульманскими фанатиками. Заметьте, это-то в государстве с гораздо большей внутренней потребностью в милосердии, какой была Российская Империя во главе с Православным Царём, не знавшая ещё ни ужасов тоталитаризма, ни всешутейшей гильотины демократии и парламентаризма!

Более того, применительно к тому же случаю (только теперь уже в Чечне) другой пророк отечественной словесности, кстати, патологический враг всякого тоталитаризма (впрочем, похоже, что одновременно ещё и заклятый друг нынешнего либерализма), высказался не менее определённо. Я имею в виду известные слова А.И. Солженицына о той «слизи», которую «российская власть развела на Северном Кавказе», и опять же о необходимости введения там смертной казни. Причём в пример тому летописец ГУЛАГа привёл культовую фигуру для нынешних либералов - П.А. Столыпина и подавление им беспорядков 1905 -- 1907 годов.

Всё вышесказанное отнюдь не претендует на открытие новых америк (упаси, Боже, и от старой-то!), однако наводит на размышления о какой-то сверхъестественной устойчивости мировых элементов даже в наше, заметьте, катастрофическое время. Та же чисто восточная и изуверская жестокость с одной стороны, и та же отпетая смердяковщина и лакейство перед Западом, оплаченное тысячами русских жизней - с другой. И всё это - без каких-либо надежд не только на перемену в раскладе сил, но даже на элементарное понимание происходящего со стороны так называемой российской интеллигенции, которая ради ласкового словца оттуда готова, зажав носы и носики, терпеть даже запах свежей крови уже и внутри МКАДа (после взрывов 1999 года, «Норд-Оста», «Парка Культуры»...). Только-то и разницы со временами Достоевского.

Алексей Шорохов, поэт, публицист, секретарь Союза писателей России