Вячеслав Чернов:что я увидел глазами наблюдателя за 20 часов на избирательном участке

Записи в Фейсбуке

В этой публикации я сообщу хронологию нарушений, зафиксированных мною в качестве наблюдателя, осуществлявшего наблюдение за выборами на избирательном участке №1410.

То, что нарушения есть, стало ясно еще днем, пока шло голосование. Чем ближе было его окончание, тем отчетливее в воздухе пахло паникой и страхом.

Весь президиум комиссии метался из угла в угол, постоянно перешептывался, а такой активной работы с бумагами, которую они устроили, я давно не наблюдал.

Я просто терпеливо ждал. Я не отлучился из помещения ни на секунду, я наблюдал за каждым движением, фиксировал каждое значимое событие или слово, записывал фактическое количество опущенных в урну бюллетеней. Сложнее всего было не ходить в туалет, но я справился. Я вытерпел больше 20 часов.
Первое существенное нарушение состояло в том, что избирательной комиссии не были выданы на руки бюллетени в полном объеме.

Они добавлялись дозированно, с учетом фактической явки, чтобы на конец дня на столе оказалось минимальное их количество – именно из них позднее должно сложиться число непроголосовавших.

Таким образом, обеспечивается высокая явка. Остальные бюллетени остаются спрятанными, чтобы в нужный момент появиться. На каком этапе – об этом позднее.
У вас могут возникнуть вопрос: а что же остальные наблюдатели?

Почему они не вмешались в процесс, если нарушения настолько вопиющи?

Поясняю: подавляющее число наблюдателей на провинциальных выборах – это либо лица, входящие в узкий круг тех, кто заправляет всеми делами в городе, либо это назначенные немощные люди, задачей которых является просто сидеть в углу и страдать. На моем участке были и те, и другие.
 

Деятельно проявляла себя женщина, занимающая одну из ключевых должностей в больнице. Перед ней лежала рукописная таблица с внесенными в нее данными по состоянию голосования на каждые 3 часа работников разных медицинских подразделений.

 Все время через сообщения и посредством звонков она принимала данные и вписывала их в таблицу. Перед ней, видимо, стояла задача обеспечить стопроцентную явку работников медицинских учреждений города. Она занималась этим весь день. Происходящее на участке ее нисколько не интересовало, как и двух ее, по всей видимости подопечных, выдвинутых от каких-то независимых кандидатов.
 

Дедушка от КПРФ мирно дремал в сторонке, в перерывах между сном рассказывал разные истории тем, до кого удавалось дотянуться, и самолично признался, что голосует за Путина, так как больше не за кого.

***

Итак, чем ближе подходило время окончания голосования, тем сильнее проступала испарина на председателе комиссии, которая в этот момент еще не подозревала, что ее ждет дальше, но, судя по всему нехорошие предчувствия ее не покидали.
 

Обращаю внимание, что подсчет голосов по закону должен начаться немедленно после завершения голосования, при этом каждый следующий этап подсчета осуществляется после полного завершения предыдущего, значение которого должно вноситься в так называемую увеличенную копию протокола – большой плакат, куда вносятся все значения и который обязан висеть на всеобщем обозрении.
 

Увеличенный протокол не был вывешен, но это не помешало объявить начало процедуры подсчета.
 

Первым делом секретарь взяла любезно отмеренную ранее председателем небольшую стопку неиспользованных бюллетеней со стола членов комиссии и приступила к подсчету.
 

Председатель, в нарушение закона о последовательности этапов подсчета предложила не ждать, пока секретарь справится со своей задачей и бросилась открывать переносные ящики для голосования – это является грубым нарушением.

На замечание, что допускается нарушение, никто из комиссии не отреагировал.
 

Никто не заботился о том, чтобы количество бюллетеней в переносных ящиках оказалось равно количеству заявлений, поступивших в участок для проведения выездного голосования, но я, конечно же, поинтересовался.

Заявлений оказалось 33.

 Бюллетени из ящиков были извлечены, и закрытая телами сообщников по совершению преступления одна из членов комиссии принялась судорожно их пересчитывать, загибая уголки. Удостовериться в правильности подсчета не было никакой возможности, так как члены комиссии начали принимать меры для отвлечения внимания и лишения меня возможности убедиться в правильности подсчета.

Бюллетеней было очевидно больше и руки члена комиссии тряслись, а лицо стало пунцовым.
 

Обращаю внимание, что, если в ящике оказывается бюллетеней больше, чем заявлений, все эти бюллетени аннулируются и не принимаются к подсчету.

Директивно было озвучено, что бюллетеней 33, и член комиссии водрузила на них свое тело, чтобы исключить любой доступ и внимание.

Тем временем бесконтрольно велся подсчет неиспользованных бюллетеней, итоговое количество которых было объявлено как 93 шт. Они были должным образом погашены (отрезан нижний левый угол) и сложены на общем столе.
 

Это число не было внесено в протокол, так как протокол жулики привыкли заполнять в самом конце, без всякого фактического подсчета, просто рисуя ту картину, которая необходима.
 

Затем члены комиссии заполнили в книгах учета избирателей данные по тем избирателям, которые проголосовали на дому, был осуществлен подсчет по каждой странице, произведены черновые записи и все книги были переданы секретарю, которая приступила к подсчету проголосовавших на основании данных из книг.
 

Обращаю внимание, что законом предписано оглашение результатов подсчета по каждой странице книг. Этого сделано не было. Секретарь в одиночку, без всякой возможности контроля за процессом считала списки избирателей.

Здесь нужно остановиться подробно – если планируется завысить явку, то возникает существенное расхождение с книгами избирателей, в которых фиксируется получение избирателями избирательного бюллетеня.

В этом случае придется либо наплевать на это расхождение, зная, что потом никто эти сведения проверять не будет, либо садиться и дозаполнять в книгах данные о получении избирателями бюллетеней, но это физически тяжело и чревато последствиями, так как заполнение будет иметь ошибочные сведения по каждому избирателю и много повторений почерков – представьте себе, что нужно заполнить 500 строк данных и подделать 500 подписей.
 

Именно здесь кроется самое слабое звено выборного процесса, так как в результате никто, конечно же, эти сведения не заполняет, а, значит, никто и никогда данные из этих книг с заявленными данными по явке не сверяет.
 

Учитывая, что книги эти являются документами строгой отчетности и подлежат хранению, для того чтобы признать любые выборы в Кузбассе недействительными, достаточно сверить официальные данные по явке избирателей с записями в книгах учета избирателей о получении ими на руки бюллетеней.

Но никто этого, по понятным причинам, делать не собирается.
Налицо очень слабый по защите от фальсификаций процесс самих выборов.

Он совершенно незащищен, и никто не собирается делать его более подотчетным и прозрачным, сами догадайтесь почему.
 

Дальше был вскрыт стационарный ящик для голосования. Было очень сложно следить за тем, чтобы на стол не были добавлены бюллетени в момент опрокидывания ящика и сортировки – на самом деле это идеальный момент для вброса заранее заготовленных «за Путина» голосов (не пишу за кандидата, так как никакой Путин не кандидат… и голоса могут вбрасываться только за него).
 

Члены комиссии безобразно и беспорядочно приступили к сортировке голосов. Эффективность их работы крайне низка, так как отсутствует система сортировки, и в целом этап выглядит как полный хаос.

Дальше вы поймете, зачем нужен этот хаос.
 

Тем временем подсчет по спискам избирателей был завершен и данные тайно переданы председателю комиссии.

 Ей эти данные не понравились, хотя непонятно, чем может не понравиться обычный подсчет заполненных строчек в списках. Тем не менее результаты были оглашены.

 Количество бюллетеней, полученных избирателями для голосования, было озвучено как 1174. Таким образом, явка по версии комиссии составила 93,6%. 
 

Я весь день вел подсчет опущенных в урну бюллетеней и знал, что число проголосовавших было около 600.

Мне стало любопытно, каким образом они собираются размножить лежащее на столе количество бюллетеней, которых фактически было 679, а надо 1174…
Как оказалось, их замысел состоял в одновременном хаотичном пересчитывании бюллетеней, при этом пачка кандидата делилась между несколькими членами комиссии, что делало абсолютно невозможным наблюдение за корректным подсчетом голосов. 
 

Председатель дала команду на одновременный подсчет голосов, принадлежащих кандидатам, что является грубым нарушением, так как подсчет должен осуществляться последовательно по каждому кандидату, методом перекладывания бюллетеней из одной стопки в другую, с предоставлением возможности наблюдателям видеть, за кого стоят отметки в каждом бюллетене.
После того, как в протоколе фиксируется число голосов кандидата, должен начинаться подсчет следующего.
 

Женщины принялись загибать уголки у 10–12 пачек одновременно. У одной из них я с трудом разглядел прыгающие по квадратам галочки, то есть, стопка, которую она пересчитывала, содержала бюллетени разных кандидатов, но считалась в пользу понятного всем одного.
 

Я решительно остановил и без того незаконный подсчет, после чего работа комиссии была остановлена, меня начали убеждать, что никто ничего и не считал, и что они до сих пор сортируют бюллетени. 
Председатель, по всей видимости к этому моменту уже утратившая здравомыслие, объявила, что комиссия решает воспользоваться своим правом на совещание в закрытом режиме.
 

Я был оставлен под присмотром полицейских, а члены комиссии пошли решать, как лучше нарушить закон РФ, как искуснее совершить уголовное преступление и как противодействовать человеку, который пытается предотвратить преступление.
Прошло 2 часа. Это были непростые два часа, так как уже сильно хотелось в туалет и наступила ночь. 
 

Когда комиссия вернулась, председатель объявила, что все ранее сделанные подсчеты объявляются недействительными, злорадно было замечено, что они не были внесены в протокол, а значит речь идет просто о дополнительном подсчете списков избирателей, так как могла быть сделана ошибка.

Она взяла уже подшитые в одну книги избирателей (напоминаю, что книги подшиваются в одну после того, как результат признан окончательным и занесен в протокол, но это уже никого не смущало) и вместе с заместителем принялась подсчитывать проголосовавших избирателей.
 

Они оказались в полном тупике, так как оглашение результатов подсчета означало расхождение приблизительно на 500, выданных на руки бюллетеней, с предыдущим завершенным и оглашенным результатом.

Такое расхождение не объясняется простой ошибкой, но обозначить предыдущее число означало вернуться на круги своя и оказаться ровно в том углу, в который комиссия загнала себя двумя часами ранее.
 

Я не знаю, что в этот момент творилось у них на душе. Скорее всего в ней находились останки совести и растирались в порошок, потому что дальнейшие события подразумевали уже такое поведение, при котором участие совести абсолютно не предусмотрено.
 

Председатель комиссии понимала, что ей рано или поздно придется огласить действительное количество использованных бюллетеней.

Но рот отказывался повиноваться. Поэтому они просидели над книгами еще полтора часа, окончательно измотав всех присутствующих. Все женщины повяли, как двухнедельные цветы.
 

Они считали и считали, листали и листали, казалось, это будет длиться вечно. Чтобы было понятно, речь идет о пересчете заполненных строк в бланках.

Это делается одним человеком за 5 минут. Но мы оказались на этом первом этапе процесса спустя 6 часов после его начала.
 

Помещение к этому моменту превратилось уже в проходной двор – члены комиссии приходили и уходили, кто-то дремал, ничто не напоминало о том, что здесь протекает государственной важности действо – всем было откровенно плевать.
 

Наконец, они пришли к какому-то решению и заявили о готовности озвучить результат. Я настоял, чтобы была исполнена норма закона, предписывающая огласить результат по каждой странице.

Тогда председатель начала неразборчиво тараторить цифры с листочка, я попросил ее сделать это корректно и записал под диктовку все значения, после чего искривившийся рот председателя в судорогах произнес финальное значение – 679.

Расхождение с первоначальным подсчетом составило 495 бюллетеней.
Несколькими часами ранее я уведомил всех, обратившись к сотрудникам полиции, что на участке совершается тяжелое уголовное преступление и где-то здесь спрятано около 450 – приблизительное на тот момент по моим поверхностным оценкам – либо чистых, либо заполненных за кандидата бюллетеней.

Теперь это стало очевидно для всех. От мысли, что, как ни крути, придется эти бюллетени извлекать из тайника, председателю вновь сделалось плохо, она объявила, что здесь что-то не то и, схватив книги избирателей, предприняла попытку переместиться в другой конец зала.

Мое попутное перемещение вызвало у присутствующих вздох негодования.
На стеклянный взгляд в ненавистные книги у председателя ушло еще несколько минут.
Я прервал ее транс замечанием, что у нас нет никакого иного выхода, как достать из тайника спрятанные бюллетени, на что получил ответ – достанем, не переживайте. 
 

Затем председатель вновь удалилась на телефонные переговоры, начались выяснения, да кто я вообще такой…

Стали копаться на столах комиссии, нашли мое направление и стали сообщать данные тому, кто был на том конце провода.
В конце концов люди забегали взад-вперед, председатель вернулась, дверца сейфа отворилась, а дрожащие руки извлекли толстую пачку бюллетеней и в помещении пахнуло типографской краской.

Для меня это был пьянящий запах победы!
 

Одновременно с увеличением моего воодушевления моментально вырос градус ненависти ко мне со стороны 14 рассерженных женщин, на лицах которых не было ни капли стыда, страха, сожаления.

 Ничего подобного. Только злость и ненависть. Они ненавидели меня, будто это из-за меня они растянули уже на 7 часов получасовую процедуру.
 

Бюллетени были брошены на стол, они оказались чистыми и подлежали проставлению галочек за всеми любимого лидера еще 7 часов назад, но что-то пошло не так.
 

Они были пересчитаны числом 528 штук. В этот раз уголочки пришлось отрезать несколько дольше и почему-то в третьем часу ночи вместо 20 часов вечера.

К этому значению было прибавлено количество ранее погашенных неиспользованных бюллетеней, и сумма 621 была внесена в протокол.

Явка на участке за одно мгновение сократилась с 93,6% до 50,4%.

 Вот так происходят чудеса, если вы не знали.
 

Осталось дело за малым – подсчитать количество голосов каждого кандидата, которое на сей раз было сделано корректно и распределилось следующим образом:
Бабурин – 5;
Грудинин – 120;
Жириновский – 60;
Путин – 465;
Собчак – 6;
Сурайкин – 2;
Титов – 4;
Явлинский – 6.
Испорченных бюллетеней – 11.
 

В этом месте порядочный человек должен порадоваться тому, что правда восторжествовала, а всякая мразь – ощутить восторг, что Путин все равно всех порвал.

***

Все помнят последнюю сцену гоголевского «Ревизора»? В любой драме должна быть заключительная сцена, вишенка на торте. Не обошлось без этого и у нас.
Президиум удалился составлять итоговый протокол, как вдруг дверь отворилась и в помещение с криком «что здесь у вас происходит?!» ворвались несколько человек: бодрая женщина, парочка сверкающих глазами полицейских и несколько агрессивно настроенных мужчин.

Все взоры были устремлены на меня, это был мой бенефис, я устало спросил, что делают посторонние в помещении, на что гражданские мужчины громко возопили, а бодрая женщина объявила, что она тут главная над всеми.

Выяснилось, что это начальник ТИКа.

 Начальник приблизилась ко мне вплотную и начала задавать гневные вопросы, как я смею, кто я такой и кто дал мне право препятствовать работе избирательной комиссии.
 

Я отмахнулся от нее замечанием, что все вопросы она должна адресовать председателю комиссии, которая уже на протяжении 8 часов саботирует работу комиссии, не желая исполнить закон РФ, а я всего лишь наблюдатель, с заявлением о нарушении процесса выборов которого она сможет ознакомиться в письменной форме.
 

После этого мы еще поговорили, я запросил копию заверенного протокола, а женщина срочно возглавила консилиум, на котором каждый стал вспоминать, что же я сделал и сказал не так.

Не дожидаясь, пока я уйду, женщина начала упрекать комиссию, что меня вообще нельзя было слушать, что они обязаны были сделать все как обычно, а если мне что-то по ходу не понравилось, я мог составить жалобу.
 

В этот момент ко мне подкрался криминального вида молодой человек, ввалившийся в помещение и с ненавистью глядя на меня, задал сакраментальный вопрос – и сколько тебе за все это заплатили?

Я сказал, что на глупые вопросы не отвечаю.

А собеседник процедил сквозь зубы – они же все воры, все, а ты за них тут…Я ответил, что пока вижу здесь только одного вора – того, кто пытается фальсифицировать выборы.

В 3.50 ночи я получил на руки протокол и удалился, оставив бандитов, среди которых были учителя, были врачи, были работники администрации, полицейские – всю эту неразличимую массу, у которой вдруг открылось второе дыхание и возникло неожиданное воодушевление, ведь представилась новая возможность сплести заговор, соткать клевету, разорвать правду на куски, оттоптаться на совести тех, у кого она еще не конца умерла, нанести удар, придумать план, как задушить честность, порядочность, истину, веру и добро.
Они среди вас. Они учат ваших детей. Они лечат вас, ну или делают вид, что лечат. Они руководят. Они носят звания борцов с преступностью. Они – государство, которое никому не оставляет надежды на то, чтобы остаться человеком.

***

Все время пытаюсь осознать, что произошло. Мне не дает покоя мысль – почему? Ну почему в условиях, когда на участок неожиданно пришел наблюдатель и меня там знают как облупленного, председатель обязательно созвонилась и доложила о форс-мажоре наверх, а наверху знают и ненавидят меня именно за то, что я никогда не молчу по острым темам и не боюсь говорить правду, и они сидят и отчетливо видят, как я фиксирую настоящую явку, как я неотлучно слежу и записываю все происходящее, ну почему в этих условиях не была дана команда провести выборы на участке так, чтобы комар носа не подточил и сделать все предельно открыто, честно и аккуратно?!
Почему? Это, друзья, самый важный вопрос. Вопрос последнего двадцатилетия, как минимум.
Отвечаю. Потому что не фальсифицировать выборы в текущей системе – невозможно.

Система изначально подразумевает проведение именно «липовых» выборов. Выборов ненастоящих. Она исключает настоящие выборы.
 

Система состоит из приказов о нарушении, инструктажей, способов нарушений, которые неукоснительно соблюдаются УИКами. 
 

У полиции отняты любые возможности реагировать на преступления, даже если у них под носом будут вбрасывать бюллетени, заполнять липовые протоколы на их глазах, нарушать вообще самыми подлыми и немыслимыми способами любой этап выборов, даже если члены комиссий, злорадно хохоча, будут смотреть на полицейских и говорить им в лицо, что они плевать хотели на закон и в настоящий момент занимаются фальсификацией – полицейские не имеют права реагировать. 
 

Они как зомби повторяют: здесь главный – председатель комиссии, мы не имеем права. Они не имеют права, друзья.

Полицейские не имеют права пресекать нарушение закона.
 

В законе о выборах есть норма, что любой член комиссии, допускающий нарушения, а в моем случае это была комиссия в полном составе, где главным и самым наглым и циничным нарушителем была председатель, должен быть удален с участка, но сделано это может быть по решению суда.

А теперь представьте, какие у честных наблюдателей возможности обеспечить действие этой нормы закона после 20 часов вечера в воскресенье, а может быть, и глубокой ночью! Правильно – нулевые. Нулевые шансы.

Таким образом, действующий закон всецело защищает фальсификаторов, наделяя их безграничными возможностями заниматься фальсификациями без каких-либо помех. 
Вы все еще думаете, что у нас есть выборы? 

Но вернемся к моему конкретному случаю.

Комиссия в цейтноте, она в тупике, они стоят перед развилкой: либо они продолжают упорно действовать по методичке, продолжая фальсификацию и со стопроцентной вероятностью я их ловлю и начинается скандал, либо они делают все честно, при этом нисколько не нервничая, радуясь возможности иметь чистую совесть, но тогда они подставляют начальство, ведь итоговая картина на их участке будет разительно отличаться от картины в целом, от показателей на оставшихся 43 участках района.
Просто попытайтесь на минуту осознать этот выбор.

Ну признайтесь, ну зашевелились на голове волоски. Это чудовищный выбор.

И он стоит перед учителями, врачами, полицейскими, перед государством. И какое же решение принимает государство? Будем идти до конца! Будем фальсифицировать!!! Прорвемся! 
Вы все еще думаете, что имеете выборы?

 Нет, друзья, это «выборы» имеют вас.

***

После того, что произошло за 20 часов моего наблюдения за выборами на моем участке, мой мозг лихорадочно работает уже двое суток, пытаясь осмыслить, охватить весь тот ужас, с которым я столкнулся. Это непросто.

И раньше было много информации, но когда об ужасах только читаешь или слышишь, просто буднично обсуждаешь, все это не дает никакой истинной картины.

Полное понимание происходит только при погружении. Я погрузился. С головой. Я увидел все изнутри. На 20 часов я проник внутрь матрицы, где своя жизнь, своя культура, свои правила. Это полностью преображает. Раньше я мог всего лишь рассматривать издали и по-разному интерпретировать неочевидные детали.

Но теперь я увидел. Наверное, это сродни пробуждению из комы. 
 

Я увидел, кто голосует, как голосует, увидел, почему приходят, кто такие люди, организующие процесс выборов, по каким правилам они действуют, чего хотят добиться, чем они движимы, что они чувствуют и как реагируют. 
Это замкнутая система. Это спецоперация. Это все не имеет ни малейшего отношения к выборам.
 

И знаете, что я понял?

 Я понял, что всем этим далеко не последним людям небольшого города, которые методом тщательного отбора сформировали 44 комиссии, а это около 350 человек, всем этим примерно 150 карманным наблюдателям, которые являются, по сути, лепшими приятелями членов комиссий, – никому из них не нужны никакие выборы. 
Напротив, они искренне верят, что честные выборы для России – зло.
 

По двум причинам: они погрузили себя в систему, отторгающую выборы, реагирующую на выборы как на вирус, от которого лучше либо совсем избавиться, либо минимизировать его воздействие и полностью пропитались идеей вредности честных выборов, доведя свою реакцию на этот раздражитель до автоматизма.
 

И вторая причина – их все устраивает без всяких изменений.

 Они нашли свою нишу в пищевой цепочке и плотно слепились друг с другом, создали сеть, организацию взаимопомощи, внутри которой любые вопросы решаются по звонку.

Вся лучшая часть бюджетного пирога так или иначе оседает у них и их родственников, и они искренне не понимают – а зачем что-то менять в этой прекрасно работающей на их благо системе.
 

Поэтому, когда они говорят о стабильности, они предельно искренни – больше всего они хотят стабильности.

К сожалению, стабильность эта обеспечена не теми компонентами, которые ведут к развитию страны.

Их стабильность – это грызть то, что есть.

 Если есть доступ к корыту – ни в коем случае нельзя его потерять. Лучшие места в городе всегда будут распределены между «своими».

И этим «своим» хорошо…

***

Мы вплотную приблизились к точке невозврата.

 У них на руках все козыри – если население безропотно продолжает ходить в музей выборов – то и пусть, декорации неизменны, чуть-чуть поорать в телевизоре и сутки поработать раз в шесть лет – ничего страшного.

Технология отработана, и каждый винтик мгновенно соединяется в один механизм для слаженной работы в короткий предвыборный период.

А если вдруг градус протестных настроений повышается – телевизор начинает орать громче, заглушая все вокруг, а выборы легко объявляются угрозой национальной безопасности и подавляющее число россиян своими же руками рвут на куски тех немногих, кто еще пытается выступать за выборы.

Рвут как врагов, с удовольствием, под улюлюканье вчерашних членов избирательных комиссий.
Вот и все, друзья. Вот и все. Тушим свет и расходимся.

Вячеслав ЧЕРНОВ
г. Таштагол, Кемеровская обл

Автор публикации этой статьи нарушил правила сообщества Политика, экономика, общество (без банов) забанив Администратора сообщества и за это его статья удалена из сообщества.