В России идёт холодная гражданская война

Известный учёный, социолог и политолог Сергей Кара-Мурза считает, что Россия принадлежит к особой цивилизации, в которой человек мыслит себя лишь частью общего космоса, тогда как в западном обществе каждый человек — независимый индивид.

.

Журналу ВКурсе Сергей Григорьевич рассказал, откуда в России с ее общинными ценностями появился бытовой атомизм, как травмирован народ и зачем уступать место в транспорте.

Бытовой атомизм — явление не идеологическое, оно не связано с политической системой: это продукт урбанизации, который невозможно было предотвратить.

При быстрой смене образа жизни большинства населения в послевоенное время, когда люди из деревни переезжали в город, некая инерция старых навыков общения сохранялось примерно одно поколение.

Градостроительство на эту потребность отвечало — строились дома с дворами.

Рожденные в 1969-72-м годах, например мои дети, еще были частью дворового коллектива. Дети могли гулять во дворе сами, даже самые маленькие, без родителей, потому что родители работали.

В то время было не принято закрывать дверь. Дети могли в любое время прийти домой. Такая была обстановка. Это отблеск тех отношений между локальными группами людей, которые сложились в деревне, в деревенской общине.

Тогда и в какой-нибудь подмосковной деревне запросто оставляли без присмотра детей четырех-шести лет. Родители знали, что ребята друг о друге позаботятся. Никто не опасался, что ребенок где-то упадет или застрянет, потому что он не был один. Недалеко от дома, во дворе под деревом стоял какой-то столик, там постоянно собирались люди, играли в домино, беседовали. На скамейках сидели старушки и разговаривали со всеми прохожими — они были важными агентами коммуникации.

Но это все было по инерции.

Уже в 1980-е годы такое общение иссякало. Не то чтобы его кто-то подавлял: этому способствовал образ жизни. Однако при этом возникали другие виды коммуникации в рамках той же общинной цивилизационной матрицы. Они поддерживались всеми институтами, которые собирали детей и взрослых в разные коллективы.

Это, например, пионерлагеря, совместные осенние выезды студентов за грибами или в колхозы, общие походы в кино, обсуждения книг, которые читали все.

Перестройка нанесла удар по этим коммуникациям. Общие потрясения того периода, как говорят психологи и социологи, нанесли всему населению страны тяжелую культурную травму.

Причем не только бедным — они, конечно, сильнее пострадали, потому что у них была еще и социальная катастрофа, — но и богатые не остались в стороне.

Резкое изменение всей системы связей между людьми проходило при жестком давлении СМИ, политиков и всяких духовных авторитетов, которые своими страстными и в то же время страшными речами людей действительно травмировали.

И на какое-то время в стране воцарился бытовой атомизм.

Уровень отчуждения людей, который наблюдается сейчас, измерить трудно, но в сравнении 1970-ми годами, и даже началом 1980-х, разница большая.

Кажется, произошёл глубинный разрыв связей, но если трактовать его в теории культурной травмы, это временная наша болезнь. Так бывает, когда человека контузило, но если структуры нервной системы не разрушены, то они восстанавливаются.

Ощущение, что каждый является частью народа, каждый болеет за общее, стало на какое-то время абстрактным.

Меньше связей прямых и личных, теплых, но тревога и забота обо всех сохранилась.

И наше отчуждение в бытовых проявлениях, которое, надо сказать, сейчас сильнее чем на Западе, еще пройдёт, потому что главные духовные структуры, на мой взгляд, все-таки не повреждены.

Глубинной тревоги и заботы обо всех на Западе нет.

Корректные и предупредительные отношения с незнакомыми, с согражданами есть — это такая культура.

А серьёзной заботы обо всех там меньше. Но, конечно, это свойство наших людей надо поддерживать, учить ему.

В советской школе учили, что нужно уступать место в транспорте старикам и инвалидам. Учитель объяснял, я помню, с первого класса, на доступном детям языке, что это хорошо.

Ты будешь сам рад и все вокруг будут смотреть нас тебя с любовью.

Это небольшой ритуал, который связывает людей добром.

Такая подача очень легко воспринималась детьми, и как правило все дети в автобусе сразу вскакивали, если было надо уступить место.

Сейчас в школе почему-то эту мелочь исключили из программы обучения в младших классах. Я по своим внукам сужу: им этого не говорили. И в метро подростки место не уступают.

Они не знают, что это надо делать, а старики на них смотрят волком, да еще и скажут чего-нибудь: что ж ты, свинья такая, не уступишь! Ему же надо просто объяснить, и причем по хорошему, а так только неприятности случаются... Я сказал, что это мелочь, но таких мелочей много, из них эти связи и составляются.

Это должна быть часть госстандарта.

Само не появится.

Помните, когда метро открыли, Маяковский писал:

Товарищи — люди, будьте культурны —

Не плюйте на пол, а плюйте в урны!

В стихах приходилось такие вещи объяснять.

Ведь любое изменение жизни требуется освоить, а если хочешь, чтобы оно быстро освоилось, надо использовать средства обучения. А иначе люди друг к другу становятся озлобленными, они не могут договориться.

У нас все время стоит эта проблема, надо выбираться из этой ямы.

Мы не можем сразу изменить социальную обстановку, но можно её смягчать путем давления на государство, на сильных мира сего.

Для этого люди должны иметь друг к другу доверие, чтобы можно было договориться.

Потому что когда эти ниточки рвут, оказывается, что люди не могут собраться ни в политическую, ни в патриотическую, ни в какую-то даже общественную силу.

Ведь общественные процессы определяются действием общности, а не отдельных рассыпанных людей.

Такое общество разорвано, разрыхлено, оно бессильно.

Противодействовать этому можно.

Нужно, чтобы основная масса народа все больше и больше осознавала значение этих связей: не фундаментальных, не социальных, не политических, а вот таких тоненьких ниточек, просто бытовых.

Нужна бытовая солидарность.

У нас идёт холодная гражданская война между силами, которые стараются разделить людей — так, чтобы они уже вообще перестали быть обществом — и теми силами, которые стараются это общество удержать.

Можно так разделить две воюющие стороны.

Какие мотивы у тех и других — это другое дело.

Холодная гражданская война, конечно, не такая кровавая, но скажем смертность у нас повышенная, есть и самоубийства, и массовая преступность: ведь не за копейку людей режут, это признак озлобленности.

Нам нужно сохранить связи которые остались и восстанавливать связи, которые разорваны.

Я бы сказал, что острая фаза болезни прошла и внешне больной — если рассматривать страну, как больного —, кажется, стабилизировался, но перелома еще не произошло.