О психодиагностической валидности приговора Косенко

38 лет назад, еще студентом я в первый раз переступил порог института Сербского и увидел, как работают психиатры, определяющие судьбы людей, и что это вообще за люди.

Отнюдь не кровожадные маньяки. Обычные люди. Отличало их от других профессионалов разве что меньшая рефлексивность (способность видеть себя со стороны), меньшая методическая вооруженность – отсутствие инструментов для делания той работы, за которую они получали зарплату, ну и еще, пожалуй, более сильное влияние профессии на социальную перцепцию (восприятие других людей): психиатры были готовы поставить диагноз любому человеку.

Этим, кстати, активно пользовались в советские времена желающие «откосить» от армии: нужно было только лечь на обследование в психиатрический стационар, а уж диагноз был гарантирован. Тогда-то, к слову, и появились два как бы психиатрических диагноза, которые можно было ставить любому человеку – «вялотекущая шизофрения» (наличие живого воображения и интереса к своему внутреннему миру уже давало возможность получить этот диагноз) и «циклотимия» (право на нее давали просто повторяющиеся перепады настроения – вы можете легко оценить, страдаете ли вы этой болезнью).

Когда я читаю о том, как проводилась в сегодняшнем институте Сербского экспертиза Косенко, мне живо припоминается это первое мое место работы. Конечно, в интернете трудно найти достаточное количество материала для того, чтобы провести полноценную независимую экспертизу, но кое-что все-таки есть. Есть образцы речевой продукции – например, последнее слово. Есть аудиозаписи других его выступлений на суде. Есть портреты... Хорошо бы, конечно, было бы видеть хотя бы профиль СМИЛ (адапитированного варианта знаменитой американской психодиагностической методики MMPI)... Но даже непонятно, а обследовали ли Косенко с ее помощью – хотя сама методика была адаптирована работающей как раз в институте Сербского Л.Н. Собчик. В общем, «чого нима, того нима». Так что оценивать качество экспертизы, на основании которой Косенко упрятали в современную палату №6, приходится на основании того, что имеется.

И тут начинаются вопросы.

Вопрос первый – когда можно с уверенностью утверждать, что в ситуации, произошедшей несколько месяцев назад, человек был невменяем (не отдавал себе отчета в своих действиях)?

Только в одном случае – если есть достоверные данные, что: 1) человек был невменяем до этой ситуации, и 2) что человек оставлся невменяем все время между первым эпизодом невменяемости и датой обследования. Если эти два условия не соблюдены, психодиагност (если он не обслуживает чьи-то интересы) не может исключать того, что в любой момент, предшествующий обследованию, сознание обследуемого могло проясняться. В случае же с Косенко вообще неизвестны (во всяком случае, широко) эпизоды невменяемости.  

Вопрос второй – на основании каких эмпирических данных диагноз Косенко изменен с вялотекущей шизофрении (которая, строго говоря, не является психиатрическим диагнозом) на параноидную. Главным признаком паранойи является наличие сверхценных идей, некритически воспринимаемых их носителем. Сегодня паранойальные акцентуации («намек на паранойю») просматривается в России у такого количества людей, что впору говорить об эпидемии. Но как раз анализ образцов речевой продукции Косенко ни о чем таком оснований говорить не дает. Никаких сверхценных идей не видно. Сильно присматриваясь, можно заметить дефекты некоторых логических связок, но по такому гамбургскому счету немного найдется статей в СМИ, которые были бы свободны от подобных недостатков.

Вопрос третий – на чем основано заключение об опасности для себя и общества? То есть психиатры утверждают, что у Косенко не только есть сверхценные («бредовые») идеи, но эти идеи состоят в необходимости совершения агрессивных по отношению к социуму или аутоагрессивных (агрессивных по отношению к себе самому) действий. Заключение явно противоречит имеющимся данным. Такие идеи неизбежно должны были бы проявляться в речи. Но в речи Косенко (в отличие, к слову сказать, от речи многих известных политических деятелей) подобных идей не видно вовсе.

Вопрос четвертый – о чем вообще может делать вывод психодиагност на основании пятиминутной беседы? Когда только углубленное обследование по более-менее стандартизированному набору психодиагностических методик занимает до нескольких часов. В данном же случае совершенно очевидно, что было необходимо еще и длительное наблюдение. Почему на обследуемого оказывалось давление («Отвечай, а то признаем невменяемым»)? Все это производит впечатление крайнего непрофессионализма.

В принципе, вывод о липовости экспертизы не такой уж и неожиданный. Но здесь встает другой вопрос: а почему молчат профессиональные сообщества – психологическое и психиатрическое? Так ведь можно и домолчаться. Мы знаем, как это бывает.