Европейское покаяние: забавно, ярко и очень эффективно

На модерации Отложенный

Россия катастрофически отстает от повестки западного мира — и потому не понимает, что происходит в Европе или США.

Когда я читаю очередной комментарий к своим сетевым запискам из Германии, то понимаю, насколько Россия — не Европа. «Да вы там в бундесхалифате совсем сдурели — перед всеми на коленях стоять! Скоро будете мыть неграм ноги, в День Мартина Лютера Кинга! И каяться за немецкие колонии в Африке!»

То, что из России на фоне американских событий выглядит идиотизмом раскаяния невесть перед кем непонятно за что, то есть сдачей «старой Европы», из Германии смотрится совсем по-другому. Европа не стоит на коленях, прося прощения у торжествующего хама. Европа, скорее, вошла в эпоху пост-раскаяния. Это значит, что полностью сформирована новая повестка дня, а старая, во время которой раскаяние было мощным рабочим инструментом, выполнена. 

При этом инструмент остался в коллективном доступе. На нем и паразитируют многие — кто по глупости, кто расчетливо. Например, евреи-эмигранты из России 1990-х, которые сидят четверть века на социальном пособии, но заявляют гневно, что Германия за Холокост им по гроб жизни должна. Про них мало слышно, потому что они слабо владеют немецким, да и немцы действительно испытывают за нацистское прошлое чувство вины. Однако суммарно подобных игроков с покаянием достаточно, чтобы обращать на себя внимание. Хотя и недостаточно, чтобы на повестку дня влиять.

 

Что я имею в виду под старой и новой повесткой для Запада?

Это, в общем, программа перехода от индустриального мира к постиндустриальному. Скажем, сегодня основные темы для Германии — изменение климата, «зеленая» энергетика, новая гендерная идентичность и вообще новая идентичность информационной эпохи. Для русского глаза картина вырисовывается крайне непривычная. 

Например, популярнейшая у немцев тема — гибель пчел. Они действительно гибнут по всему миру, но в России всем на это плевать, кроме пасечников, а в Германии из-за этого в буквальном смысле изменился ландшафт. Там, где раньше были покосы и стриженые газоны, теперь луговое буйство цветов, а штраф за убийство насекомых-опылителей сравнялся по размеру с ценой «Мерседеса» D-класса. Это, кстати, тоже форма покаяния: перед загубленной природой. Тот же механизм — раскаяния за ужас, прежде вытворяемый с планетой, — движет во многом и развитием «зеленой» энергетики, которая уже производят в Германии половину электричества. 

И тот же механизм действует в отношении этнических, национальных, политических, гендерных меньшинств. Русский глаз, опять же, реагирует лишь на яркие пятна — например, на легализацию однополых браков (в Германии это произошло в 2017 году), — не замечая мозаики в целом. Но на курсах немецкого, проходя тему «семья», придется запоминать: «одинокоживущий», «одиноковоспитывающий», «лоскутная семья» (это когда в одной семье дети от разных браков) и «большая семья» (с несколькими поколениями под одной крышей…) Гендерные роли в Европе вообще переосмыслены кардинально: в Германии мужчины стоят у плиты точно не реже женщин (и я не исключение — господи, какого удовольствия я себя раньше лишал!) Представить невозможно, что в 1950-х женщина в ФРГ не имела права устроиться на работу без письменного согласия мужа…

Аналогичный процесс произошел в Германии с эмиграцией и эмигрантами.

В России крайне популярна фраза Меркель о крахе мультикультурализма. Однако Меркель (я нашел ее выступление 2010 года) имела в виду, что жизнь национальным эксклавом, без понимания немецких языка и культуры (как, кстати, нередко живут русские эмигранты) не должна поощряться. И я с ней согласен. 

Но в месте, где я живу, чуть не каждый пятый — эмигрант, и местную жизнь это сильно украшает. Азиатские магазины торгуют кимчи и пак-чой; русский универсам — пельменями и ряженкой; турки с их кебабными не дают умереть с голоду в ночи; итальянцы готовят фантастическую пиццу; пакистанцы торгуют коврами. А то, что в оперной труппе местного театра нет ни одного немца по происхождению, держит аугсбургскую оперу на уровне Мариинского театра. Да, не высший класс, но для города с населением в триста тысяч человек все-таки неплохо…

Смысл перехода от индустриальной эпохи к постиндустриальной состоит в уменьшении роли единого, централизованного, стандартизированного — и к увеличению роли малого, разнообразного, разноцветного. Сила кулака теряет силу во времена, когда кулак сжимает смартфон. И раскаяние, покаяние за то, как использовался кулак ранее, сыграло в этом процессе важную роль. 

Кстати, в Германии раскаяние не было уделом воевавших: те молча переживали то, что натворили. Стыд за грехи отцов впервые испытали поколения детей и внуков: нечто подобное происходило и в СССР в середине 1980-х, когда Абуладзе снял «Покаяние». Этот смертельный стыд за дела отцов заставил немцев переделывать Германию — и в итоге превратил лежащую в руинах страну военных преступников в богатейшее социальное государство, чувствующее ответственность за весь мир. А в России стыд ушел в песок: сегодня там гордятся тем, чего в Германии стыдятся, — и наоборот.

В итоге русским кажется диким, что немецкие юнцы-активисты стоят на Терезином лугу в Мюнхене под виселицей с надетыми на шею веревками на светящихся кубах пластика, изображающих лед.

Русские не могут понять, как так: команда немецких пожарных встает на защиту коллеги, беженца-афганца, которому грозит депортация, — они считают, что он нужен им и стране. 

Или совсем свежее: студентка из Пассау Коринна Шютц требует запретить исполнение «Дунайской песни», которую полторы сотни лет поют на баварских пивных фестивалях. Состоит эта песня из «охохох» и «нанана», а также рассказа о том, как шел парень по берегу, шумел Дунай, а на берегу спала девушка, грудь приоткрыта — в общем, шума Дуная они уже не слышали. Студентка Шютц считает, что «Дунайская песня» романтизирует насилие. Петицию с поддержкой запрета подписали больше 30 тысяч человек, включая мэра Пассау.

Как к этому относиться? Орать: «Да вы с баварского своего дуба рухнули! У вас там всех мужиков скоро заставят в порядке гендерного равенства лифчики носить и каяться за наличие члена!»?

Да никак не относиться. Не мешайте, как говорится, сыну священника играть с кадилом.

Вырастет — станет священником сам.