Язык как заложник пропаганды

Одна из главных вещей, которую я вынес из филологического факультета Вильнюсского университета состояла в том, что нет плохих языков. Любой язык ценен, интересен, а главная его функция – коммуникация, т.е. создание условий для того, чтобы люди могли обмениваться информацией и договариваться между собой. Однако сегодня для разговора о языке как таковом настали сложные времена.


Особо в этом смысле сегодня не повезло именно русскому языку. Начнем с того, что языковая политика почти всегда обладает элементами мягкой силы. В этом смысле у русского языка были хорошие стартовые позиции, поскольку во всем мире он воспринимался как «язык Пушкина, Толстого, Достоевского» (тут можно дописать больше имен). Однако Кремль выбрал иную тактику, поскольку мягкой силе всегда предпочитал «твердую».


Во что стал превращаться русский язык? Усилиями Москвы он стал языком, который ассоциируется с пропагандой и враждой. Конечно же, подобный взгляд на язык как таковой ошибочен, поскольку, используя аналогию, можно сказать, что тем же молотком можно забить гвоздь или проломить кому-нибудь голову. Сам по себе молоток не влияет на то, для чего его возьмут в руку. Точно также и язык является лишь инструментом, зависящим от воли лица, его использующего.


Русский язык стал своего рода инструментом агрессии, вплоть до того, что появилось мнение, согласно которому незнание русского языка может стать своего рода иммунитетом от кремлевской пропаганды. Такую позицию, например, высказал доцент факультета коммуникации Вильнюсского университета Мантас Мартишюс. Своя логика в такой мысли есть, поскольку на нас не может повлиять сообщение, которое мы не способны декодировать, а именно язык является инструментом декодирования информации и, в более широком охвате, смыслов.


Сложившуюся ситуацию хорошо может проиллюстрировать и такой пример – коллеги по академическому миру мне рассказывали про случай, когда несколько респондентов, участвовавших в исследовании, с недоверием относились к информации, распространяемой по-русски, но в то же время в качестве надежной оценивали ту информацию, которую транслировал канал «RT» (бывший канал «Russia Today», неоднократно уличенный в распространении кремлевской пропаганды). Критерием достоверности информации являлся именно язык. Та же пропаганда, распространяемая «RT», воспринималась как достоверная информация, поскольку транслировалась по-английски.


Такой же принцип объясняет и появление агентства «Спутник», созданного уже после всех судьбоносных событий начала 2014 года.

Миссия этого агентства – нести «кремлевскую правду» в мир на национальных языках. Можно предположить, что в основе этой тактики также лежит стремление к созданию видимости «достоверности».


Мы порой мало об этом задумываемся, но язык на самом деле занимает огромное место в жизни человека. В некоторых случаях он действительно способен направлять движение мысли. Многие слышали утверждение, что в языке эскимосов есть «тысячи определений оттенка снега» (т.е., национальный язык способен отражать то, что актуально одному или другому народу). Также в одних языка есть определения, которые просто невозможно адекватно перевести на другой язык (например, литовское слово – и местным жителем хорошо известное явление природы - «šlapdriba» лишь условно можно перевести как «снег с дождем»). Но при этом, как и упоминалось, язык остается в первую очередь инструментом, который может попасть как в хорошие, так и в плохие руки.


Интересно, что о функции языка нередко задумываются исследователи диктатуры. В свое время настоящей сенсацией стала книга пережившего Холокост филолога Виктора Клемперера «Язык Третьего рейха», в которой было показано, каким образом немецкий язык использовался для распространения нацистских идей, и то, как он сам видоизменялся под давлением идеологии. Точно также и Джордж Оруэлл в своей знаменитой антиутопии «1984» размышлял над созданием тоталитарного языка, чья структура исключила бы саму возможность инакомыслия.


Нетрудно заметить, что кремлевская пропаганда отчасти даже строится на агрессивном поведении по отношению к другим языкам. Особенно четко это видно в контексте агрессии против Украины, когда украинский язык принижается, ему отказывают в статусе языка и праве на существование, пытаясь выставить его «наречием русского». Более того, как и в нацистской Германии, русский язык сегодня под влиянием пропаганды приобретает черты языка вражды.


Впрочем, хочется надеяться, что это все-таки временное явление. Немецкому языку удалось очиститься от пропагандистских штампов. Он смог вернуть себе статус «языка Шиллера и Гете» (а не Гитлера). Русскому языку наверняка это тоже удастся, тем более, что, как и было сказано в начале, нет плохих языков – есть лишь люди, использующие возможность коммуникации (и взаимопонимания) деструктивно. В историческом смысле – это не новое явление.