Миф о человеке экономическом (с комментариями МИБ)

[Здесь кусочек из Кара-Мурзы с кое-какими моими комментариями. - МИБ.]

* Любая идеология стремится объяснить и обосновать тот социальный и политический порядок, который она защищает, через апелляцию к естественным законам. «Так устроен мир» и «такова природа человека» — вот конечные аргументы, которые безотказно действуют на обычную публику. Поэтому идеологи тщательно создают модель человека, используя всякий идущий в дело материал: научные сведения, легенды, верования, даже дичайшие предрассудки. Разумеется, для современного человека убеди­тельнее всего звучат фразы, напоминающие смутно знакомые со школьной скамьи научные формулы и изречения великих ученых. А если под такими фразами стоит подпись академика, а то и Нобелевского лауреата (не мира, а просто Нобелевского лауреа­та), то тем лучше. Понятно, что идеология сама становится фактором формирования человека, и созданные ею мифы, особенно если они внедряются с помощью системы образования и средств массовой информации, лепят человека по образу заданной формулы.

* Евроцентризм создал свою антропологическую модель, которая включает в себя несколько мифов и которая изменялась по мере появления нового, более свежего и убедительного материала для мифотворчества. Вначале, в эпоху научной революции и триум­фаль­ного шествия ньютоновской механической модели мира, эта модель базировалась на метафоре механического (даже не химического) атома, подчиняющегося законам Ньютона. Так возникла концепция индивида , развитая целым поколением философов и философствующих ученых. Атомистические представления, находившиеся в «дремлющем» состоянии в тени интеллектуальной истории, были выведены на авансцену именно идеологами — прежде всего, в лице философа XVII в. Пьера Гассенди [см. также материал о Томасе Гоббсе,одном из друзей Гассенди:  http://kommunika.ru/?p=6244. Там же – критика Фейербаха в адрес «атомарного» человека Гоббса. - МИБ.], «вели­кого реставратора атомизма». Уже затем атомизм был развит естествоиспытателями — Бойлем, Гюй­генсом и Ньютоном. Атом, по Гассенди, — неизменное физиче­ское тело, «неуязвимое для удара и неспособное испытывать никакого воздействия». Атомы «наделены энергией, благодаря которой движутся или постоянно стремятся к движению».

* Затем был длительный период биологизации (социал-дарвинизма, затем генетики), когда человеческие существа представлялись животными, находящимися на разной стадии развития, борющимися за существование, причем механизмом естественного отбора была конкуренция. Идолами общества тогда были успешные дельцы капиталистической экономики, self-made man и их биографии «подтверждали видение общества как дарвиновской машины, управляемой принципами естественного отбора, адаптации и борьбы за существование» [25, с. 808].

* На деле никакого отношения к естественным процессам этот идеологический миф отношения не имеет. К. Лоренц пишет: «Сущест­ву­ет целый ряд доказанных случаев, когда конкуренция между себе подобными, то есть, внутривидовой отбор, вызывала очень небла­го­приятную специализацию… Мы должны отдавать себе отчет в том, что только профессиональная конкуренция, а не естественная необходимость, заставляет нас работать в ритме, ведущем к инфаркту и нервному срыву. В этом видно, насколько глупа лихорадочная суета западной цивилизации» [29, с. 266]. [По поводу Конрада Лоренца Владимир Белл оставил нам ценные размышления:http://kommunika.ru/?p=274 – МИБ.]

* Сильно идеологизированная школа психологов в США развивала «поведенческие науки» (извест­ные как бихевиоризм), представляющие человека как механическую или кибернетическую систему, детерминированно отвечающую на стимулы внешней среды. А совсем недавно шли большие дебаты вокруг социобиологии — попытки синтеза всех этих моделей, включая современную генетику и эволюционизм, кибернетику и науку о поведении. И хотя все эти течения и научные программы открыли много интересного и поставили важные вопросы, при переносе полученного знания в культуру и в социальную практику оно деформировалось в соответствии с требованиями господствующей идеологии — как конкретной (например, нацизма, очень заинтересованного в генетике), так и метаидеологии всего западного общества — евроцентризма.

* И на всех этапах, разными способами создавался и укреплялся миф о человеке экономическом — homo economicus , который создал рыночную экономику и счастлив в ней жить. Для «нерыночного» человека страсть к накоплению, движущая «настоящего» капиталиста, действительно остается загадкой, которой он заинтригован и которую силится разрешить. С детства помнятся разговоры стариков (особенно в деревне) на эту тему, которые всегда заканчивались недоуменными сентенциями вроде «ведь двух обедов не съешь» или «ведь на тот свет с собой не возьмешь». Лишь сегодня, читая Вебера, психоаналитиков типа Фромма и по-новому вникая в Ветхий завет, понимаешь, что наши старики и не могли понять западного капиталиста, ибо его мотивация носит иррациональный характер, а чужую метафизику понять нельзя по определению. Но ее полезно знать.

[Взгляды Вебера и их критика здесь: http://kommunika.ru/?p=5764 Значительная часть экономико-социологических исследований В.Белла также касается «человека экономического». Думаю, на сегодня анализ Белла этого явления является непревзойденным по глубине и точности. См. http://kommunika.ru/?p=1716#more-1716 – МИБ.]

* Эта антропологическая модель легитимировала разрушение традицион­но­го общества любого типа и установление нового и очень специфического экономического и социального порядка, при котором становится товаром рабочая сила, и каждый человек превращается в торговца. О становлении этой модели американский антрополог Маршалл Салинс замечает:

* «Создавая свои труды в эпоху перехода к развитому рыночному обществу, Гоббс воспроизводит последовательность исторических событий как логику человеческой природы. Экспроприация человека человеком, к которой приходит в конце концов Гоббс, представляет из себя, как показал Макферсон, теорию действия в экономике, основанной на конкуренции» [36, с. 127].

* С точки зрения антрополога это построение является типичной мифологической конструкцией, которая, впрочем, сегодня уже почти не видна под грузом последующих наслоений. Модель Гоббса означала и отход от христианского пред­став­ления о человеке, лежавшего до этого в основании евро­пейской культуры. Так, понятие равенства людей кардинально отли­чно от того, которое было декларировано в христианской религии. У Гоббса «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе». Отказ от солидарности и взаимопомощи как основы совместной жизни также является вполне осознанным: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними». Я выделил слова, показывающие, что речь шла о философском выборе из двух альтернатив. И такой выбор был сделан.

* Эта конструкция действительно нетрадиционна. М. Салинс говорит о ней: «Очевидно, что гоббсово видение человека в естественном состоянии является исходным мифом западного капитализма. Современная социальная практика такова, что история Сотворения мира бледнеет при сравнении с этим мифом. Однако также очевидно, что в этом сравнении и, на деле, в сравнении с исходными мифами всех иных обществ миф Гоббса обладает совершенно необычной структурой, которая воздействует на наше представление о нас самих. Насколько я знаю, мы — единственное общество на Земле, которое считает, что возникло из дикости, ассоциирующейся с безжалостной природой. Все остальные общества верят, что произошли от богов… Судя по социальной практике, это вполне может рассматриваться как непредвзятое признание различий, которые существуют между нами и остальным человечеством» [36, с. 131].

* Важнейшими основаниями естественного права в рыночной экономике — в противоположность всем «отставшим» обществам — являются эгоизм людей-«атомов» и их рационализм. Хотя множество исследований, да и обыденный опыт, показывают, что люди стали людьми именно благодаря тому, что преодолевали эгоизм и проявляли альтруизм, далеко выходящий за рамки кратко срочных рациональных расчетов. А что главные мотивы их поведения носят иррациональный характер и связаны с идеалами и движениями души — это мы видим на каждом шагу. Английский социолог Б. Барнес пишет об использовании науки в формировании этого мифа, переходящего в утопию:

* «Ряд ведущих научных школ доказывают, что склонность к рациональному расчету и приоритет индивидуальных интересов при выполнении рациональных расчетов являются врожденной склонностью людей, системообразующей частью человеческой природы. Согласно этим теориям, выполнять рациональные расчеты и быть эгоистами — входит в саму сущность человека, и с этим ничего нельзя поделать… Наука играет [в этих теориях] фундаментальную роль. Как все более надежный источник знания, она является прогрессивной, освобождающей силой. Благодаря ей люди становятся все лучше информированными, все более свободными для расчета последствий своих действий во все более широком спектре ситуаций и во все более продолжительной перспективе… Наука — предел непрерывного процесса рационализации. Научный прогресс ведет к утопии, в которой человеческая природа якобы может быть выражена полностью, где всякое действие есть свободное действие индивидуума, основанное на индивидуальном рациональном расчете» [10, с. 133].

[Степень выраженности эгоизма (или индивидуализма) существенно зависит от уровня самосознания. Женщина, например, отождествляет себя с одеждой. Мужчина отождествляет себя с телом, и ему безразлично, как он одет. Человек отождествляет себя с духом, и ему все равно, мужчина он или женщина, как одет или как выглядит. Женщину легко задеть замечанием по поводу одежды. И она строго следит за модой. Суждения общества по поводу ее одежды есть ее награда и ее наказание. Мужчину легко задеть, отметив его неуспешность, что он «не умеет ни писать, ни плавать». Человека задеть нельзя. Это высшая степень эгоизма (или индивидуализма), при которой ничто личное его существенно не касается.

Его одежда и его тело – общество, он следит за ним, как женщина за модой или мужчина за бизнесом. Он «ни наград не ждет, ни наказаний». Он вне моды и вне конкуренции. Эти люди, одетые в единое тело духа, собственно и составляют это тело. И чем их больше, тем крепче, надежнее и комфортнее им жить. Окружающие смотрят на них с непониманием и опаской: как можно презирать до такой степени милые сердцу мелочи – дачу, машину, браслетик или успех на бирже? Ну совсем они какае-то бессердечные!, - думает потребитель, измотавший себя в конкурентной борьбе с соседом.

Западная «наука» стремится абстрагировать нездоровый, неразвитый эгоизм от процесса нормального развития самосознания. Заявив, что эгоизм, с точки зрения «науки» – то-то и то-то, идеологи получают право на принятие жестких мер к запрету на развитие индивида, на принудительное кастрирование индивидуального и общественного самосознания.  Социология постмодерна полагает, что человек – не продукт общества, а некоторое инородное вкрапление в социум. Вроде камня в воде. Мол, если мы вынем камень из воды и высушим его, то мы и получим модель «естественного человека» по Гоббсу – Веберу – Попперу. Они просто не допускают мысли, что реальный человек – продукт общества, и если из человека вынуть и выбросить весь труд, затраченный на его производство – значит, абстрагировать человека от его сущности (чем, впрочем, и занимается капитализм). Так же, абстрагируя труд, вложенный в буханку хлеба, от самой буханки, мы получим уже не хлеб, а группу сорняков на необработанной земле.

Таким образом, если общество не заботится о производстве человека, оно неизбежно превращается в слабоумный бурьян. И в этом бурьяне найдется сорняк, «научно» увековечивающий бытие этого бурьяна, доказывающий, что кроме бурьяна в мире никаких иных форм жизни и организации нет и быть не может. – МИБ.]

* Придание рационализму статуса важнейшего отличительного качества человека западной цивилизации сыграло огромную роль в разрушении традиции — того, что скрепляет общества, основанные на солидарности (и не только с современниками, но и с ушедшими и с будущими поколениями). «Никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью.., включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать это сомнению», — писал Декарт. И это было очень привлекательно, так как рационализм освобождал человека от множества норм и запретов, зафиксированных в традициях, преданиях, табу. В то же время это резко упрощало (и обедняло) культуру. О разрушении традиций под натиском рационализма Конрад Лоренц пишет:

* «В этом же направлении действует установка, совершенно законная в научном исследовании, не верить ничему, что не может быть доказано. Борн указывает на опасность такого скептицизма в приложении к культурным традициям. Они содержат огромный фонд информации, которая не может быть подтверждена научными методами. Поэтому молодежь «научной формации» не доверяет культурной традиции» [29, с. 258].

[Так что? Традиции, нормы, запреты – уже не существуют? Их существование надо доказывать? Надо доказывать верующему, что существуют молитвы и их надо читать? Что на конце проспекта Ленина стоит церковь св.Луки? Декарт говорит совсем о другом – об отличии проверяемых и непроверяемых идей (см. Мориса Корнфорта на Коммунике). Лоренц же уже начинает путаницу: если факт традиции или нормы рационально не объяснен «научными методами» (где находится Храм Христа Спасителя – можно объяснить «научными методами»?), то он – фикция и с ней можно не считаться. Но на практике люди очень даже считаются с «фикциями» «научно не обоснованными». Водители, например, стараются вести себя на трассе так, чтобы не попасть в аварию, хотя каждую секунду имеют дело с обстановкой (фактом), в данном конкретном случае «научно не обоснованным».

И в чем дело? Казалось бы, возьми желудь, брось в плодородную почву – и вырастет дуб со множеством желудей. Тем самым доказано и происхождение дуба, и происхождение желудя. Так же, историческим развитием, как кажется, можно объяснить и возникновение, рост и изменение традиций, норм и запретов. Ан – нет! В буржуазной «науке» не все так просто! Логика Аристотеля не позволяет переходить от одного качества (личинки)  к другому качеству (бабочке). Каков же вывод и выход? Его указывает тот же Томас Гоббс. Именно, он утверждает, что все явления природы определены только и исключительноколичественно. Качественные различия конструируются нашим мышлением из  количественных различий ощущений. Качества – продукт субъективности восприятий, но не реальность. В реальности качества (а, значит, и смены качества), нет и быть не может. Это запрещено формальной логикой.  Тогда, казалось бы, следует исследовать логику мышления, порождающую такое вопиющее расхождение с реальностью. Но, говорят нам, фантомы мышления не подчиняются логике Аристотеля. Потому они и фантомы. Логика Аристотеля – объективна, фантомы мышления – субъективны. И дальше развивается теория познания Поппера – Карнапа, объявляющая все претензии на познание мышления и познания - антинаучными. Приплыли. Мы имеем дело с теорией познания, которая не может быть «научно обоснована». Т.е., с фантомом идеализма, от которого предостерегает Декарт, и который использует Лоренц. – МИБ.]

* Для формирования «человека организации», необходимого для современной корпорации, и человека с детерминированным поведе­нием (даже если это террорист — важно, чтобы его поведение соответствовало расчетам) большое значение имели мифы, порожденные бихевиоризмом. Они сегодня не менее активно, чем мифы социал-дарвинизма, внедряются в общественное сознание в России. Тот успех, который имеет в идеологии индустриализма бихевиоризм — механистическое представление человека как управляемой стимулами машины, К. Лоренц объясняет склонностью к «техноморфному мышлению, усвоенному Человечеством вследствие достижений в овладении неорганическим миром, который не требует принимать во внимание ни сложные структуры, ни качества систем… Бихевиоризм доводит его до крайних следствий. Другим мотивом является жажда власти: уверенность, что человеком можно манипулировать посредством дрессировки, основана на стремлении достичь этой цели» [29, с. 143].

[В теме «Томас Гоббс» я привожу комментарий, из которого следует, что «человек экономический» есть автомат Неймана на базе машины Тьюринга, не достигший самосознания. – МИБ.]

* В современной версии, в нео-бихевиоризме [B. Skinner] ставится даже вопрос о «проектиро­вании культуры» таким образом, чтобы она формировала человека таким, каким его хочет видеть «общество». Такую задачу, впрочем, ставят все тоталитарные общества, но в отличие от традиционных обществ (каким был, например, и СССР), современное западное общество реально имеет для этого технологические средства. Одним из них и является миф бихевиоризма. Э. Фромм так объясняет огромную популярность Скиннера на Западе:

* «В кибернетическую эру личность все больше и больше подвержена манипуляции. Работа, потребление, досуг человека манипулируются с помощью рекламы и идеологий — Скиннер называет это «положительные стимулы». Человек утрачивает свою активную, ответственную роль в социальном процессе; становится полностью «отрегулирован­ным» и обучается тому, что любое поведение, действие, мысль или чувство, которое не укладывается в общий план, создает ему большие неудобства; фактически он уже есть тот, кем, как предполагается, он должен быть. Если он пытается быть самим собой, то ставит под угрозу — в полицейских государствах свою свободу и даже жизнь; в демократических обществах возможность продвижения или, реже, рискует потерять работу и, пожалуй самое главное, почувствовать себя в изоляции, лишенным коммуникации с другими» [19, с. 55-56]. К сожалению, здесь невозможно привести подробные выдержки из работ Скиннера с очень интересными и остроумными комментариями Фромма.

* Если мы вспомним, в чем обвиняли «совка» демократические средства массовой информации все последние годы, то окажется, что в вину ему вменялось именно несоответствие всем основным мифам о человеке, сложенным в евроцентризме. Уравниловка и архаичный коллективизм, иррациональность поведения и неумение посчитать свою выгоду, неправильная реакция на стимулы, приверженность глупым традициям и предрассудкам. Отвлечемся от того, что все это говорилось занудливым, сварливым тоном, иногда доходило просто до неприличной ругани. Главное в том, что элита нашего либерального движения в целом сходится на том, что антропологический миф евроцентризма неприложимо к основной массе населения России. Очень важный и обнадеживающий вывод.

[В СССР человек мог развивать свой личный эгоизм до общечеловеческого эгоизма. До эгоизма рода. И далее – до эгоизма Природы. Иначе говоря, у человека был смысл жизни. Мы же не ностальгируем по прошлому, мы ностальгируем по смыслу жизни. «Человек экономический», абсолютно ограниченный, не вышедший из самосознания себя дальше одежды, пропагандирует: смысл жизни – в «одежде», в потребительстве. Все остальные – совки.

Мы имеем не власть Путина и Медведева, а власть наиболее отсталого идеологически, но крайне многочисленного,  мировоззрения – мировоззрения животного, абстрагированного от человеческой сущности. Это и есть, с буржуазной точки зрения, мировоззрение, порожденное «природой человека» (будто мы не знакомы с критикой Плехановым этого «мировоззрения»). – МИБ.]

* Последняя попытка придать евроцентристскому мифу о человеке естественнонаучное обоснование в виде социобиологии была быстро отбита самими учеными Запада — уж слишком торчали идеологические уши. М. Салинс писал: «То, что заложено в теории социобиологии, есть занявшая глухую оборону идеология западного общества: гарантия ее естественного характера и утверждение ее неизбежности» [36, с. 132].