«Невский пятачок» или почему во время войны потери у Красной Армии были больше чем у противника

На модерации Отложенный

"Невский пятачок"    -    плацдарм шириной чуть больше двух километров и глубиной до полутора километров.

7 ноября 1941 года  у Жданова с Хозиным состоялся крайне неприятный разговор с товарищем Сталиным:

«Вам дан срок в несколько дней. Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда… Надо выбирать между пленом, с одной стороны, и тем, чтобы пожертвовать несколькими дивизиями и пробить себе дорогу на восток, чтобы спасти ваш фронт и Ленинград… Повторяю, времени осталось мало. Скоро без хлеба останетесь. Попробуйте из разных дивизий выделить группы охотников, наиболее смелых людей, составьте один или два сводных полка и объясните всем им значение того подвига, который требуется от них, чтобы пробить дорогу. Возможно, что сводные полки смелых людей потянут за собой и остальную пехоту. Все. Если не согласны или есть какие сомнения, скажите прямо».

Сталин посоветовал также переправить тяжелые КВ через Неву в разобранном виде, к сожалению, не объяснив, кто и каким образом будет их собирать в аду на левом берегу. И поскольку артиллерия все равно стреляет вслепую, а вести разведку нет ни времени, ни умения, ни желания, то лучше всего работать по площадям: выбрать один квадратный километр и сосредоточить на нем огонь всех имеющихся стволов и реактивных установок.

«Военный совет фронта не только не имеет никаких сомнений, но целиком с Вами согласен и ни перед какими мерами ни на минуту не остановится», — заверил Жданов Вождя Народов.

Для совершения подвига буквально в течение суток сформировали из коммунистов три полка по 2750 человек, во главе каждого поставили по командиру дивизии и «пожертвовали» ими с легкостью, без всяких сомнений. Против километровой полосы прорыва сгрудили 600 орудий и 120-мм минометов.

Утром 10 ноября на «пятачок» переправился Первый ударный коммунистический полк подполковника НА. Васильева. Через час полк пошел в бой, попал под ураганный огонь противника, к вечеру в нем насчитывалось не более 500 бойцов. 11 ноября прибыл Второй ударный полк и с ходу ринулся в наступление при поддержке поредевших 168-й и 177-й стрелковых дивизий. И снова уперлись в противотанковый ров «отечественного производства». Еще через сутки на плацдарм бросили Третий полк и 8 танков ВТ, приказав одновременно наступать всем дивизиям и штабам в направлении Синявинских высот. После этих штурмов из трех командиров ударных полков в живых остался только командир Третьего коммунистического генерал-майор ПЛ. Зайцев, уцелевших «смелых людей» влили в дивизию Бондарева. За пять дней боев потери коммунистов составили более 5000 человек.

15 ноября генерал Л.А. Бондарев был отозван с Невского «пятачка» и назначен командующим 8-й армией вместо Шевалдина. Впрочем, для оставшихся на плацдарме это ничего не меняло. Хотя на левом берегу Невы сгрудились уже семь дивизий и две стрелковые бригады, удалось переправить тяжелые танки (река окончательно встала, а к 18 ноября толщина льда достигла 8—10 см), задача по прорыву обороны противника или хотя бы овладению рощей «Фигурная» оставалась невыполненной.

В конце ноября немецких десантников на Неве сменила 1-я пехотная дивизия.

Чтобы придать хоть какой-то смысл бойне на «пятачке», в которой ежедневно погибало около 1000 советских солдат, коммунистические историки в погонах пространно говорило о неких «значительных силах фашистов», которые удалось сковать, и «уроне», нанесенном двенадцати немецким дивизиям. Перечислением этих вражьих соединений никто себя не затрудняет вполне сознательно, поскольку дивизия всегда была одна, просто немцы регулярно сменяли свои части для отдыха и пополнения.

Оптимист Окороков уточняет также, что в боях «…росли и крепли наши военные кадры. Все сражавшиеся на Неве, от рядовых до военачальников, приобрели бесценный боевой опыт».

Вот как приобретал боевой опыт Ю.И. Смоленский: «В октябре двинулись на Невскую Дубровку, переправились на лодках и понтонах.

Начались дни и ночи на Невском «пятачке», слившиеся в один бесконечный бой, в результате которого от батальона осталось шесть активных штыков. Меня ранило в голову, вышибло левый глаз, и в ледоход, на шлюпке, доставившей продовольствие, я возвратился на правый берег. Можно сказать — повезло». А весь 3-й батальон, да и весь 330-й стрелковый полк 86-дивизии с «выросшими и окрепшими военными кадрами» остался лежать в перепаханных немецкой артиллерией окопах. Ровно за двадцать дней растаяла 177-я дивизия, в конце ноября с плацдарма сняли лишь ее штаб, командиров и комиссаров полков».

Да, опыт действительно бесценный. Выводы из этих «опытов» стесняются сделать и сегодня.

«Кто под Дубровкой смерть миновал, тот во второй раз рожден» — вот и весь солдатский опыт. А вот, наконец, и солдатское мнение, которым в советские времена не интересовались никакие воениздаты (и сегодня не слишком интересуются, если оно не совпадает с генеральским)  -  фронтовик Николай Никулин:  «Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они не достигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат… На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме… Гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом люди. Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат».

Из доклада начальника штаба 90-й стрелковой дивизии полковника Цуканова: «Опыт предыдущих боев показал, что метод использования наших сил в настоящее время не дал нужных результатов, поэтому должен быть пересмотрен. Части дивизии несли большие потери, не выполнив поставленных задач. Не учитывался противостоящий противник, организация обороны, не уточнялись огневые средства. Отсюда — наступление вслепую. Неясности в обстановке пытались компенсировать введением в бой больших сил, что не оправдывалось обстановкой и приводило к большим потерям и нарушению в управлении».

Снова Д.В. Иванов: «27 ноября поступил новый приказ штаба армии: «268-й СД захватить противотанковый ров, сделать проходы танкам, овладеть сараями у отметки 12,7». Атака, рассчитанная на внезапность, не принесла успеха: слишком малочисленны были наши полки, слишком хорошо организован пулеметно-ружейный огонь противника. Наши подходили ко рву на 50—100 м, но в стрелковых взводах оставалось по 10–15 человек, и атаковать было уже некому».

Если «введение в бой больших сил» можно назвать неэффективным, но все же «методом использования» сил, то чем можно объяснить отсутствие у советской стороны хотя бы как-нибудь оборудованных позиций с укрытиями для личного состава: абсолютным равнодушием к жизни солдат, военной безграмотностью или непрерывным «наступательным порывом»? Немцы на любой занятой территории отрывали разветвленную сеть глубоких траншей, пулеметных гнезд, блиндажей в два-три наката, с отоплением и мебелью, месили глину и выкладывали все это кирпичами, использовали железнодорожные рельсы и даже захваченный каучук для укрепления дотов. Некоторые из этих сооружений сохранились до сих пор. Красноармейцы сидели в мелких ячейках под обстрелом из всех видов оружия, не имея возможности в светлое время справить нужду или получить паек.

Даниил Гранин рассказывал: «Когда мы впервые взяли немецкие землянки, нашли там горячий кофе. Я помню, как нас возмутило: термос с горячим кофе и рулон туалетной бумаги! Мы понятия не имели, что такое туалетная бумага, — мы и газетами не могли, подтираться, потому что газеты нужны были для самокруток. С первого дня войны мы испытывали унижение от своей нищеты». 

 

 Бешанов Владимир Васильевич > Ленинградская бойня. >