БЕЛОЕ ПОЛОТНО

Почти все русские сказки начинаются со слов: жили-были. Не будем нарушать вековую традицию и начнём своё повествование с этих замечательных слов.

   Жила – была девчушка, которую звали Девочка-Смех. А звали её так, потому что она была добрая и все время смеялась. Смех был звучным, громким и ласковым, который, рассыпаясь мягким колокольчатым звоном, завораживал и  заражал не только ребятишек, игравших с ней на детских площадках, но и жителей домов.

   Смеялась она, почти не переставая, видимо, такой дар достался ей то ли от родителей, то ли от природы, то ли  от Всевышнего, а, может быть, и от всех троих. Жильцы при первых звуках её смеха открывали свои затемнённые, обожжённые солнцем, высушенные ветром и промёрзшие окна и выносили на свежий воздух цветы, задыхавшиеся в закупоренном пространстве клетушечных комнат.

   Они разгребали пыль на подоконниках и ставили цветы в мелких, глиняных, разноцветных горшочках. Цветы распускались от смеха девочки, и их листья так закрывали дома,  что со стороны казалось,  это были не дома, а огромный цветущий и раскидистый сад, наполненный душистым запахом свободы. Девочка взрослела, но смех её не убавлялся и не затихал, и люди думали, что смех сделает её ещё добрее и счастливее.

    Они думали так, потому что это было запутанное, словно паутина смутное время  революционеров – утопистов, которые строили великое, светлое братство, наполняя его своей и чужой кровью, под тяжестью которой оно с годами  и обвалилось. После него осталась разноречивая, туманная и зыбкая  память. Она  до сих пор  пытается удержать в себе  великое начинание, (некоторые настаивают не великое, а большое) о котором обобщающе сказал Бисмарк: революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами её пользуются проходимцы.

    Однажды девочка подумала, что, если её смех так заразителен, то его должны услышать все и люди станут добрыми и весёлыми. Она  ушла из дома, не сказав ни слова и не ответив: куда? Жители говорили, что она скоро придёт, так как дома  остались все её игрушки. Шли годы, но она не возвращались, и о ней стали забывать, иногда высказывая мысли, что она умерла, потерялась в жизни и забыла дорогу домой, но ни одна мысль не была верной.

   Дети, не слыша её смеха, хулиганили на площадках,  разбивали игрушки, взрослые больше не выносили цветы и не ставили их на балконах, а, закрывшись в своих комнатах - каморках, и, отделившись от окружающего мира, созерцали тени прошлого, несбывшегося братства.  Дома стали напоминать заброшенную средневековую крепость с  потрескавшимися стенами и печальным чувством одиночества, которое погружало жильцов в несбыточные мечты.

   В один из осенних, слякотных и туманных  дней в доме девочки поселилась старуха с обрюзгшим лицом, седым клочковатым волосом, с обвисшими губами и редкими пожелтевшими, обломанными  зубами.

   Вначале обитатели домов, будучи ярыми приверженцами мифов и предрассудков прошлого, а также  территории заблуждений, подумали, что это колдунья или ведьма, возможно, и русалка, принявшая человеческий, женский облик, чтобы  соблазнять мужчин, об этом очень беспокоились бабы, может быть, и инопланетянка. Словом, мысли их о старухе забирались так далеко в сознании и чувства, что выдрать их оттуда можно было только оплеухами и тумаками друг другу. В конце концов, они  решили  направить к ней нескольких жильцов, что бы те спросили её: дай нам ответ, кто ты и откуда, чтобы мы могли сказать пославшим нас.

   Старуха, выслушав их, промолвила, что она та самая девочка, от смеха которой радовались они, ребятишки и распускались цветы. Никто не поверил ей, потому что старуха не умела смеяться, а когда она пробовала, то её лицо перекашивалось и становилось подобным вышелушенной шляпке подсолнечника, а из запёкшейся гортани вышибался только охрипший голос забвения.

   Старуха могла много рассказывать, как она утверждала о своей жизни, и жильцы толпами стали ходить к ней, чтобы послушать её. После великого начинания  они оказались в замкнутом мире и видели окружающее только на расстояние руки, а старуха утверждала, что ей удалось проникнуть за его пределы и увидеть то, что не могли увидеть они.

   Она говорила о том, что   пешком исходила почти всю землю. Побывала на всех материках. В городах с красивой жизнью и блестящими огнями, переливающимися, как солнечная радуга, в безоблачном, сверкающем небе.  В грязных, убийственных трущобах, в мусорных ящиках которых ютились люди, поедая от голода отощавших  кошек. В запутанных пещерах Тибета, наполненных призраками, которые приходили из мира мёртвых за глотком живого воздуха. В безводных степях, где  капля воды стоила дороже человеческой жизни,  и даже в диких заблудших и отгороженных  от окружающего мира  дебрях Амазонки, в которых люди  ещё оставались каннибалами и  пожирали друг друга. В некоторых местах её принимали и учились смеяться так, как она. А в других, которых было большинство, били палками и изгоняли, говоря, что это смех дьявола, который искушает их, чтобы разрушить сложившийся веками уклад жизни и забыть предков.Она рассказывала о Джеффри Дамере, который был известным американским серийным убийцей и каннибалом, убившим и изнасиловавшим 17 мальчиков и девочек.

- Ты читала о нём, - спрашивали её.

- Нет, - шамкала старуха. – Мой смех открывал мне многие тёмные лабиринты человеческих душ.

   Это были страшные истории, но посещавшие её просили поведать ещё боле страшные, потому что любопытство было сильнее страха.

    Она рассказывала, что однажды на неё налетела песчаная буря, и её засыпали горы песка, и она чуть не задохнулась под ними, но её выручил собственный смех, который услышали мимо проходившие погонщики караванов. Они откопали её и предоставили жильё. Но старший погонщик Амир (странно, что старуха запомнила это имя) отхлестал её кнутом, сделанным из волос верблюжьего хвоста с вплетённой проволокой за то, что она хотела научить смеяться его соплеменников,  и выгнал, пригрозив, что, если она возвратиться, её бросят в зыбучие пески, которые проглотят её, словно грязевое болото.

   Слушая  рассказы старухи, жильцы думали, что она сошла с ума от путешествий, её высушенный годами ум запутался в небылицах, и они  перестали к ней ходить. Примеру взрослых последовали мальчишки. Завидя её они не только обходили её стороной, но даже стали дразнить и бросать булыжники, как это делали в древних еврейских поселениях, забивая провинившихся камнями.  

   Старуха отказалась выходить на улицу и стала  просиживать на балконе, глядя на детскую площадку и пытаясь вернуть  свой смех, но  кроме сиплого шипения, похожего на шипение птицы Вертиголовки, которая в минуты опасности вытягивает шею и издаёт звуки напоминающие шипение змеи, у неё ничего не получалось.

- Господи! – ежедневно говорила она. - Ты нагнал на меня одинокую старость и забрал мой смех,  потому что  я провинилась перед Тобой, я всю жизнь смеялась и никогда не сочувствовала горю людей, так как за смехом не  замечала его.

   Умерла она в ясную, отливавшую жгучими звёздами  ночь перед Рождеством, когда колокола разносили плачевный звон по всей округе. Она выпала из толпы из-за слабости ног, два монаха оттащили её домой и усадили на балкон. Слушая расплескавшийся по окрестностям   колокольный звон, она улавливала в нём свою прожитую жизнь, и понимала, что бездумно  растратила свой смех и недостойна даже захоронения на кладбище. Старуха долго думала, выбирая себе не смерть, потому что знала, что смерть не выбирают, а место погребения. Она сходила  к соседке и попросила, чтобы её не хоронили, а выбросили на свалку на съедение одичавшим собакам...