"Хрущевский башмак" и "эмская депеша": недипломатичная дипломатия

Как говорил Талейран, язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли, а грубость - признак слабости. Во времена, когда над Британской империей не заходило солнце, Foreign Office, бывало, писал в ноте: "Правительство Его Величества выражает недоумение…", и этого хватало.

В жестких рамках

Дипломатию до сих пор называют, наряду с медициной, самой консервативной профессией. До Первой мировой войны протокол царил безраздельно.

Международные отношения во многом являлись семейным делом монархов, которые почти все состояли в родстве, обменивались личными письмами через головы своих МИДов, танцевали, флиртовали, вместе купались, играли в теннис и разгадывали шарады.

Но что они говорили друг другу приватным образом, оставалось тайной, а в публичной сфере было строго расписано, что по какому поводу произносить, как одеваться, и кто кому первым должен поклониться.

Провокация Бисмарка

Пожалуй, самый известный в истории случай дипломатического хамства - "эмская депеша" 1870 года.

Франция и Пруссия спорили по поводу кандидатуры на вакантный испанский престол, посол Наполеона III отправился за королем на воды в Эмс, домогаясь еще одной аудиенции, Бисмарк дал в немецкие газеты короткую информацию: "Его Величество передал послу через своего адъютанта, что ему больше не о чем с ним разговаривать".

Результатом стала война, которую Франция проиграла.

История XX века знает ряд аналогичных примеров, но без таких тяжких последствий.

Эскапады Хрущева

Никита Хрущев на приеме в польском посольстве 18 ноября 1956 года заявил западным дипломатам: "Мы вас похороним!". Правда, как объяснял впоследствии, имел в виду не ядерную войну, а мирное соревнование социализма с капитализмом.

Во время визита в США в сентябре 1959 года на одной из встреч громко перебил выступавшего, назвавшего современный капитализм гуманной системой, бросив на весь зал: "Горбатого могила исправит!".

12 октября 1960 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН принялся стучать по пюпитру туфлей, выражая недовольство речью филиппинского делегата по поводу событий в Венгрии.

Для употребления внутрь

СССР в свое время побил рекорды грубости по отношению к внешнему миру. Иностранные правительства были "оголтелыми", "кровавыми", "прогнившими" и "выжившими из ума".

Американцев называли "ожиревшими на народной крови поджигателями войны"; западных немцев - "боннскими марионетками"; Израиль - "раковой опухолью, пустившей корни в арабскую землю"; довоенную Польшу - "гнилой телегой"; Финляндию до и во время "Зимней войны" - "блохой, которая прыгает и кривляется у наших границ"; союзников США - "лакеями" и "прихвостнями".

Карикатуристы рисовали зарубежных лидеров в виде свиней, шакалов, змей и обезьян. Куплетисты с эстрады и с экранов первых телевизоров "КВН" желали Западу "чтоб кондрашка их хватила".

Так изображали в советских газетах жизнь на Западе

В 20-е годы на спичечных этикетках изобразили кукиш с подписью: "Ответ Керзону".

Выражение стало нарицательным.

Знаменитая брежневская "разрядка" фактически свелась к временному отказу от подобной риторики и переходу на нормальный человеческий язык. Советским людям и мировому сообществу это показалось чуть ли не революцией.

Но все вышеперечисленное предназначалось для внутреннего употребления. С партнерами советские политики и дипломаты, за исключением, пожалуй, импульсивного Хрущева, разговаривали вежливо.

Вячеслав Молотов и Андрей Громыко славились способностью изо дня в день упрямо и монотонно повторять на переговорах одно и то же, доводя собеседников до белого каления, но всегда оставались в рамках корректности.

Самая известная публичная грубость Молотова - характеристика Польши как "уродливого детища Версальского договора". Но сказано это было не в глаза партнерам, а с трибуны Верховного Совета.

Запанибрата

Обратной стороной бесцеремонности являются нарочитая простота и сердечность, зачастую деланные, как у молодых супругов, на другой день после свадьбы начинающих звать чужих родителей "мамой" и "папой".

Леонид Брежнев завел обычай лобызаться с зарубежными партнерами, причем не только с "братьями", но и с западными лидерами, например, с Джимми Картером.

Фиделю Кастро, находившему решительно недопустимым целоваться с мужчиной, пришлось выйти на летное поле с огромной дымящейся сигарой в зубах.

Борис Ельцин после первой же встречи называл партнеров "другом Биллом", "другом Гельмутом" и "другом Рю".

Порыбачив на Ангаре с Рютаро Хасимото, он предложил провести следующую встречу в бане. Японский премьер вежливо отказался, а пресса принялась ехидничать, что на смену дипломатии без галстуков идет дипломатия без штанов.

Некогда отдал дань этому стилю и Владимир Путин, посидев в свитерах в пивной с Тони Блэром и перейдя на "ты" с Джорджем Бушем-младшим, который "проницательно" разглядел в глазах "друга Владимира" нечто благоприятное для США.

Игра на публику?

Николай II и кайзер Вильгельм звали друг друга "Ники" и "Вилли", но это не предотвратило войну. За венскими объятиями Брежнева и Картера менее чем через два месяца последовали советское вторжение в Афганистан и бойкот Московской Олимпиады. "Друг Борис" и "друг Рю" не достигли прогресса по проблеме Южных Курил.

На дуэль из-за слов в наши дни тоже не вызывают, и войн не объявляют.

По поводу эмоциональности и открытости в международном общении мнения расходятся.

Стиль у всех разный.

Есть точка зрения, согласно которой глава государства вправе, если находит это политически оправданным, заявить: "Мы вас похороним!", или: "Вы - империя зла!". А вот карьерному дипломату, как Владимир Сафронков, резать в глаза правду-матку и демонстрировать эмоции не стоит.

Впрочем, осведомленные люди утверждают, что профессионалы относятся к подобным вещам спокойно. Имеют значение реальные интересы и соотношение сил, а слова в основном адресуются публике.

Вероятно, Владимир Путин и его подчиненные полагают, что подобный тон импонирует большинству российских избирателей, которые ценят самоуверенность и силу, и в выражениях тоже не стесняются.