Половые извращения в царской России

Половые инверсии

О сексуальных инверсиях в крестьянской среде писать труднее всего в силу скрытости этого явления, а, соответственно, и отсутствия источников. Однако, можно определенно утверждать, что половые извращения для сельского населения были характерны в меньшей мере, чем для просвещенной части общества. По свидетельству публициста конца XIX в. С. С. Шашкова, «противоестественные пороки распространены ужасно. Педерастия свирепствует не только на Кавказе и других азиатских местностях, но и в Петербурге, и везде, даже в деревнях. Она распространена в войсках и, особенно в закрытых учебных заведениях» [33, с. 250–251]. Напротив, князь Н. Костров отмечал, что в сибирских деревнях этот порок почти неизвестен. По его данным, за период с 1836 по 1861 г. было всего 4 дела по обвинению в гомосексуализме, из которых в 3 были замешаны малолетние дети [13, с. 76].
 

Впервые уголовная ответственность за половую связь между мужчинами была предусмотрена в российском законодательстве второй половины XVII в. В качестве наказания содомитов сжигали. В артикуле 166 Воинского устава Петра I за добровольное мужеложство предписывалось «жестоко на теле наказать обоих». Насильственные действия карались смертной казнью или вечной ссылкой на галеры [24, с. 358–359]. По своду законов 1842 г. уличенных в педерастии лишали всех прав состояния, наказывали плетью и ссылали на каторжные работы. Согласно ст. 996-й Уложения 1885 г. за квалифицированные виды извращений (педерастия с насилием с малолетним или слабоумным) назначались каторжные работы сроком от 10 до 12 лет [32, с. 513]. В Уложении 1903 г. наказание за мужеложство было смягчено. Педерастия с обоюдного согласия каралась заключением в тюрьму сроком от трех месяцев до года. Если же гомосексуальный контакт практиковался с несовершеннолетним в возрасте от 14 до 16 лет с невменяемый лицом или лицом, лишенным возможности оказать сопротивление, то наказание повышалось и виновный заключался в исправительный дом на срок не менее 3 лет. При наличии отягчающих условий срок заключения увеличивался до трех лет. Насилие по отношению к ребенку, не достигшему 14 лет, наказывалось каторжными работами на срок до 8 лет [31, с. 165–167].

К фактам лесбийской любви отечественное законодательство было более снисходительным. Половое сношение между женщинами, совершенное не публично и по взаимному согласию уголовному преследованию не подлежало. Ответственность предусматривалась за сексуальные отношения с ребенком моложе 14 лет. За этот вид преступления закон предусматривал наказание в виде заключения в исправительный дом на срок не более трех лет. В случаях квалифицированных – злоупотребление властью и угроза – наказание усиливалось заключением в исправительный дом сроком не менее трех лет.

Что касается правоприменительной практики, то нам не удалось обнаружить ни одного уголовного дела по обвинению крестьянок в данном виде преступления. Однако следует отметить, что дореволюционный исследователь права профессор И. Тарновский утверждал, что гомосексуализм не является таким уж противоестественным как считали многие. Он подчеркивал масштабы распространения лесбиянства в качестве народного обычая среди лиц, находящихся на нижних ступенях социальной лестницы [30, с. 131]. Крестьянское общество воспринимало сексуальные отношения, адаптируя их к гетеросексуальной схеме. Американский исследователь Лора Энгельштейн в своем исследовании приводит пример крестьянки Марии Шашниной. Она сумела обеспечить полное удовлетворение сексуальных потребностей ряда жительниц своей деревни на «манер мужчины», как позже они признавали на суде [35, с. 165]. В этнографических источниках имеется лишь одно упоминание о девице, 28 лет, имевшую связь с молодой вдовой соседней деревни. В селе ее называли «двухсбруйной», из чего можно предположить, что речь шла о женщине-гермафродите [25, т. 2, ч. 2. с. 65].

Изученные источники дают возможность утверждать, что мужской гомосексуализм, наказуемый по уголовному праву, не был распространен в крестьянской среде. К ответственности по обвинению в педерастии, согласно сведениям уголовной статистики, в период с 1874 по 1904 г., в России к суду было привлечено 1066 мужчин и 4 женщины, из которых 440 (41%) мужчин было осуждено, все женщины были оправданы [22, с. 11]. На 100 осужденных за это преступление на долю крестьян приходилось 56,6 %, в то время как в общих данных о преступлениях их доля составляла 68,6 % [22, с. 12–13]. Этот порок был в большей мере характерен для российских городов. Удельный вес жителей города составлял 12,8 % от всего числа населения страны, в то же время 45 % осужденных за содомию составляли горожане. На долю сельских жителей приходилось 55 % осужденных педерастов, при том, что 87,2 % россиян проживало в деревнях [22, с. 18–19]. Интересна статистика в плане занятий осужденных. Среди осужденных за мужеложство 31,6 % приходилось на занятых в сельском хозяйстве, а на фабрично-заводских рабочих, поденщиков и прислугу – 37,4 % [22, с. 13–14].

Одним из каналов проникновения в сельскую среду преступной страсти следует признать отхожий промысел. В 1860-е гг. предметом судебного разбирательства стала проституция в петербургских банях артелей банщиков. Столичные гомосексуалисты находили себе партнеров среди молодых извозчиков, дворников, подмастерья, одним словом, вчерашних выходцев из деревни [14, с. 238]. Таким образом, преступному пороку в большей мере были подвержены маргинальные слои общества. Определенное влияние в плане сексуальной ориентации на русское село оказало просвещенное общество, которому в большей мере были присущи половые извращения [3]. Профессор В. Тарновский, ссылаясь на мнение известных ему гомосексуалистов, сообщал, что по их отзывам «русский простолюдин относится крайне снисходительно к порочным предложениям, «барским наклонностям», как он их называет» [22, с. 9].

Педерастия в крестьянской среде не получила широкого распространения, жители села относились к содомскому греху с нескрываемым отвращением [25, т. 2, ч. 1. с. 505]. Хотя нельзя исключить, что крестьяне, имевшие такую наклонность, могли искать себе сексуальных партнеров в городе. Например, по данным полицейского отчета по Тамбову за 1874 г., в купальнях под городским садом замечены были в мужеложстве козловский мещанин Николай Попов и крестьянин Никифор Сыроежкин [23, оп. 35, д. 1309, л. 162об].

Выявленные нами данные фрагментарны, но, в общем, позволяют сказать, что установленные случаи «любви по-гречески» в среде русских крестьян были немногочисленны, хотя юристы и этнографы проявляли профессиональный интерес к этому вопросу. Эти наблюдения подтверждаются и полным отсутствием соответствующей темы в крестьянском фольклоре.

Назвать в русском селе кого-то «мужеложником», значит жестоко обидеть. В февраля 1869 г. крестьянин Боровлянской волости Барнаульского округа Томской губернии Михей Щукин назвал так крестьянина Матвея Усольцева. Хотя на суде он объяснил, что это была с его стороны шутка, но волостной суд присудил к штрафу за бесчестье в пользу обиженного в размере 3 руб., а в качестве дополнительного наказания назначил ему 15 ударов розгами [13, с. 76].

Следует признать, что половые инверсии в сельскую среду вносились преимущественно извне. Неслучайно, что те немногие факты гомосексуализма в русской деревне, ставшие достоянием гласности, были связаны с представителями иного сословия, а порой и другой этнической принадлежности. Например, в 1844 г. «дворовые люди Павловского (Воронежской губ.) уездного предводителя дворянства Тевяшева жаловались на владельца своего, который побоями принуждал их к удовлетворению их распутства» [5]. В Пошехонском уезде Ярославской губернии (1899 г.) был известен помещик, который удовлетворял свою страсть, покупая услуги надлежащих субъектов из местных крестьян. Как к самому помещику, так и к его сексуальным партнерам народ относился с отвращением и ненавистью. В этой местности поселился швейцарец-сыровар, который вовлек в порок педерастии слабоумного пастуха [13, с. 76]. По сведениям уголовной статистики, процент осужденных иностранцев за гомосексуализм превышает более чем в семь раз процент их в общих данных о преступности (4,77 % и 0,67 %) [22, с. 13].

В калужских селах противоестественные пороки за преступление не считались, над ними лишь смеялись. Особенно над мужеложством. Местные крестьяне, ходившие на заработки в Крым, по возвращению рассказывали о крымских татарах, особенно склонных к педерастии, и, смеясь друг над другом, называли «татарской женкой» [25, т. 3, с. 558]. Мнение русских крестьян о предрасположенности татар к мужеложству подтверждается данными судебной статистики. Так, доля представителей этого народа (10,45 %), осужденных за педерастию, в десять раз большая, чем привлеченных за все виды преступлений (1,21 %) [22, с. 15].

Следует сказать еще об одном виде полового извращения, преследуемого уголовным законом, зоофилии. Это преступление было известно со времени раннего средневековья. Устав Ярослава предусматривал пеню в размере двенадцати гривен, что уравнивало скотоложство с кровосмесительством со свояченицей или с внецерковным разводом. Воинским Уставом Петра I артикулом 165 предусматривалась уголовная ответственность за скотоложство. Наказание за это деяние, в отличие от предусмотренного в ХVII в., было снижено. Так, вместо смертной казни виновного следовало «жестоко на теле наказать» [24, с. 358]. По Уложению 1885 г., на основании ст. 997, лица, «изобличенные в равно-противоестественном пороке скотоложства, подвергались лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в отдаленные места Сибири» [32, c. 513]. Уголовное уложение 1903 г. не предусматривало наказание за скотоложство, ответственность за которое уже стала восприниматься российским обществом как определенный правовой анахронизм.

По мнению автора очерка «Русская проституция» С. С. Шашкова, «скотоложство распространено, кажется, еще больше, чем педерастия. В некоторых местностях, например, в северо–восточных губерниях оно имеет полные права гражданства, и крестьяне здесь пользуются им даже как медицинским средством, будто бы избавляющим от лихорадки» [33, с. 251]. По наблюдениям кн. Кострова, исследовавшего юридические обычаи населения Томской губернии, скотоложство в селе явление не редкое. Среди местных крестьян оно совершалось из суеверия, т. к. считалось единственным средством от продолжительной лихорадки [13, с. 20]. Таким образом, оба автора мотивом совокупления с животными считали бытовавшие в данных селах суеверия.

Утверждение приведенных авторов о распространенности скотоложства в русских селах не нашло своего подтверждения в изученных нами источниках. Напротив, есть основание утверждать, что этот грех, а в оценке уголовного права и преступление, не были свойственны русским крестьянам. По сообщению сельских корреспондентов: «противоестественные пороки не существуют» [25, т. 3, с. 558]; «скотоложство встречается как очень редкое исключение между идиотами и слабоумными пастухами» [25, т. 2, ч. 1, с. 505]. Криминалист В. О. Мержеевский, изучивший сведения по Петербургскому окружному суду за период с 1866 по 1872 г., обнаружил только 30 дел о скотоложстве. Среди обвиняемых было 23 крестьянина, 4 нижних чинов, 2 мещанина и 1 иностранец [14, с. 268].

Факты зоофилии приводятся и в ответах сельских корреспондентов Этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева. Из с. Покровское Шухтовской волости Новгородской губернии (1899 г.) А. Н. Власов сообщал, что местный житель, холостой крестьянин 40 лет, Максим Федоров «содержал полюбовницу-кобылу, на которой его не раз видели соседи» [25, т. 7, ч. 3, с. 349]. Мужики д. Козлово Ростовского уезда Ярославской губернии (1898 г.) жаловались земскому начальнику на своего односельчанина за то, что он «портит их кур», отчего у тех выходит наружу вся внутренность [25, т. 2, ч. 2, с. 381]. В одном из селений Симской волости той же губернии крестьянин вступил в половую связь с овцой. Крестьяне овцу эту убили, потому что, по их мнению, такая овца принесет зверя – наполовину человека, а наполовину скота [25, т. 2, ч. 2, с. 381].

То, что факты скотоложства имели место в сельской среде, подтверждается и материалами полицейского ведомства. В рапортах уездных исправников Тамбовской губернии за 1908 г. отмечено два таких эпизода. Пристав 5-го стана Тамбовского уезда рапортом от 7 июня 1908 г. доносил о том, что крестьянин с. Шадровка Курдюковской волости Яков Еремеевич Казьмин, 50 лет от роду, совершил скотоложство с лошадью крестьянина с. Пановых Кустов Прохорова Тихоновича Попова. Преступник был задержан и вместе с дознанием сопровожден в распоряжение судебного следователя [8, ф. 4, оп. 1, д. 6676, л. 294]. В рапорте от 14 сентября 1908 г. тамбовский уездный исправник сообщал, что в имении землевладельца Ивана Хренникова Лавровской волости конторщик Иван Иванович Аверьянов 30 августа с.г. был застигнут на скотном дворе совершающим плотское совокупление с экономической собакой – самкой, по прозвищу «Тигра». Обвиняемый Аверьянов от роду 41 год, семейный, имеет жену и детей [8, ф. 4, оп. 1, д. 6677, л. 603]. По понятным причинам порок скотоложства в городах не был распространен и случаи зоофилии там не фиксировались.

Скотоложство, как и мужеложство, воспринималось крестьянами, прежде всего, как великий грех, а лишь потом как преступление. По сообщению информатора (1899 г.), крестьяне одного из сел Болховского уезда Орловской губернии говорили, что в недавнее время одного крестьянина судили за содомию и сослали в Сибирь. В тоже время над мужиком, замеченным в скотоложстве, только издевались и не давали ему прохода насмешками, но наказания не было [2, д. 1054, л. 5]. Считая соитие со скотиной делом греховным и богомерзким, крестьяне верили, что Бог непременно покарает скотоложцев, и поэтому выдавать их в руки властей не считали нужным. Информатор этнографического бюро, жительница Орловского уезда той же губернии, А. Михеева сообщала: «В народе распространен порок скотоложства, этот порок тщательно скрывается, только поговаривают тогда, когда спрашивают у кого–нибудь, где отмолить этот грех и как. Занимаются этим старые солдаты, не имеющие семьи. В народе считают, что у таких людей всегда родятся дети – уроды. У одного мужика родилась девочка без ручек, у другого – мальчик без зрачков» [2, д.

1320, л. 5].

В других селах к зоофилам местные жители относились не столь терпимо и не полагались только на Божий суд. Человека, замеченного в противоестественном пороке, немедленно изгоняли из деревни, и отправляли на богомолье, причем давали ему от общества удостоверение, в котором было сказано, что такой–то, был послан на богомолье за такое–то преступление. Самый меньший срок богомолья был полтора года, а самый большой – четыре с половиной [2, д. 1011, л. 20]. Сельский корреспондент этнографического фонда из Болховского уезда Орловской губернии Ф. Костин приводил случай, когда местный крестьянин застал Кирилла Передкова на лесной поляне во время его соития с кобылой. Весть об этом быстро облетела село. Был созван сход, куда привели крестьянина вместе с «возлюбленной», а затем их «обвенчали». Отец прилюдно проклял скотоложца, которого изгнали из общества, отправив по монастырям замаливать грех. Спустя три года, Кирилл Передков вернулся и был принят обратно в общество, но дурное прозвище осталось за ним, как впрочем, и соответствующее отношение земляков [2, д. 1011, л. 21 –26].

Неприятие сельскими жителями грех скотоложства был обусловлен и тем, что всякий такой факт, ставший достоянием гласности, подрывал репутацию общины в целом, а крестьянину, уличенному в этом постыдном занятии, грозило постоянными насмешками односельчан и позорным прозвищем. Например, жителей с. Семьяны Нижегородской губернии обитатели соседних деревень называли «кобылятниками», что воспринималось теми как позорное и оскорбительное ругательство. Причиной тому стал крестьянин, который был пойман в противоестественном совокуплении «с кобылой» [25, т. 4, с. 29–30]. Девушки селений Мещевского уезда Калужской губернии для того, чтобы посмеяться над парнем, который им неприятен, называли его «кобыльником» или «коровником» [25, т. 3, с. 558]. Крестьянин с. Никольского Череповецкого уезда Новгородской губернии Никиту Петрова застал сосед на своей кобыле и вздул его палкой. С тех пор в селе его звали не иначе как «Никита-жеребец» [25, т. 7, ч. 3, с. 349]. В соседней д. Ждановской парень 16 лет, Михаил Шарыпин был захвачен местными крестьянами в момент совокупления с овцой, привязанной рогами к елке. После этого случая за ним закрепилось прозвище «чертова овечка» [25, т. 7, ч. 3, с. 349]. Таким образом, в русском селе сила общественного порицания являлась в определенной мере более действенным средством воздействия на правонарушителей, чем закон.


Заключение

Осуществленное исследование позволяет сделать некоторые выводы. Религиозные установки, регламентирующие формы сексуальной активности сельских жителей, являлись фактором, сдерживающим проявления девиаций в половой жизни русских крестьян. Насильственные действия сексуального характера в российской провинции по отношению к женщинам были более распространены в городе, чем в деревне. Отношение деревенских жителей к изнасилованиям определялось правовыми традициями села и социальным статусом потерпевших. Большему осуждению в деревне подвергались лица, осуществившие насилие или растление несовершеннолетних девиц. Самочинная расправа с насильником, а в большей мере, примирение сторон при условии материальной компенсации в делах такого рода, являлись действием норм обычного права. По мере роста правосознания сельских женщин, они стали чаще обращаться в судебные органы с целью защиты своей чести и достоинства. Кровосмешение, наказуемое уголовным законом, расценивалось жителями села скорее как тяжкий грех (особенно в родстве по крови), а не как преступное деяние. Не воспринималась как преступление и половая связь между родственниками по свойству. Мужской гомосексуализм (мужеложство), преследуемый уголовным законом, широкого распространения в деревне не имел по причине осуждения этого порока церковью и традиционного взгляда жителей села на допустимость в формах удовлетворения сексуальных потребностей. Инакочувствующие в селе не становились объектом уголовного преследования, но были мишенью для острот и насмешек со стороны односельчан. Менее терпимо крестьяне относились к случаям скотоложства. Помимо позорных прозвищ, которыми награждали уличенных в этом постыдном грехе, от виновных в соитии со скотом требовали церковного покаяния, а порой и на время изгоняли из сельского общества. Как в случаях обнаружения мужского гомосексуализма, так и при выявлении зоофилии крестьяне на виновных, как правило, властям не доносили, не считая их преступлениями, а, следовательно, не усматривали необходимости применения к содомитам репрессивных санкций. Для правотворческой деятельности и судебной практики российского государства изученного периода характерно смягчение наказания за преступления, совершенные на сексуальной почве, а скотоложство вообще перестало быть уголовно наказуемым. Увеличение же числа лиц, привлеченных к уголовной ответственности за такие преступления, объяснимо, с одной стороны, деформацией традиционных ценностей сельского социума под воздействием модернизационных процессов, а, с другой, – подъемом правовой культуры деревенских жителей, развитием чувства человеческого достоинства, прежде всего, женской части населения российской провинции.


Безгин Владимир Борисович доктор исторических наук профессор, кафедра истории и философии, Тамбовский государственный технический университет

Библиография

1.Аргунова Ю. Н. Проблема латентности изнасилований. [Электронный ресурс]. URL: http://www.anna-center.ru/ru/component/content/article/32/15.html. (дата обращения 10.04.2013)2.Архив Российского этнографического музея. Ф. 7. Оп. 2.3.Барсенев В. В., Марков А. Р. Полиция и Геи. Эпизод из эпохи Александра III. [Электронный ресурс]. URL: http://anti-gey-kompromat.blogspot.com/2008/02/blog-post_6649.html (дата обращения: 10.08.2009).4.Бебнева Т.Н. Сексуальное насилие и вопросы контрацепции. [Электронный ресурс]. URL: medicum.com/media/gynecology/02_01/29.shtml.(дата обращения 31.07.2009)5.Бурлешин А. В. Вскрытая повседневность. Размышления и наблюдения по поводу книги Дана Хили. [Электронный ресурс]. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/102/bu34.html (дата обращения 24.12.2010)6.Весин Л. Современный великорус в его свадебных обычаях и семейной жизни // Русская мысль. 1891. Кн. Х. –7.Гернет М. Н. Детоубийство. Социологическое и сравнительно-юридическое исследование. – М.: Тип. Моск. ун-та, 1911. – 318 с.8.Государственный архив Тамбовской области.9.Дело о деревенском инцесте имперского масштаба. [Электронный ресурс]. URL: http://www.kommersant.ru/doc/1796000/print. (дата обращения 10.04.2013).10.Доклад национальной независимой комиссии «Территория молчания: Права женщин и проблема насилия в отношении женщин в России. [Электронный ресурс]. URL: http://www.anna-center.ru/ru/component/content/article/32/15.html. (дата обращения 10.04.2013).11.Звонков А. П. Современный брак и свадьба среди крестьян Тамбовской губернии Елатомского уезда // Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России (обычное право, обряды, верования и пр.) М., 1889. Вып. I. – С. 113 – 121.12.Козловская газета. 1902. 3 октября. № 71.13.Костров. Н. А. Юридические обычаи крестьян старожил Томской губернии. – Томск: Б.И., 1876. – 117 с.14.Мержеевский В. О. Судебная гинекология. Руководство для врачей и юристов. – СПб.: Изд. Б. Г. Янпольского, 1878. – 550 с.15.Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.) В 2-х т. – СПб.: Изд-во «Дмитрий Булавин», 2000. Т. 2. – 568 с.16.Мухина З. З., Пушкарева Н. Л. Женщина и женское в традиционной русской сексуальной культуре (до и после великих реформ XIX века) // Вестник Пермского университета. 2012. Вып. 3(20). – С. 43 – 55.17.Насилие против детей. Статистика МВД РФ за 2009 –2011годы. [Электронный ресурс]. URL: http://eugen1962.livejournal.com/99180.html (дата обращения 10.04.2013).18.Обзоры Тамбовской губернии за 1881–1906 г. – Тамбов: Губ. тип., 1881–1907.19.Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву. Обычному и брачному. – СПб.: Типография А. Е. Ландау, 1879. – 453 с.20.Памятная книжка Тамбовской губернии на 1868 г. – Тамбов: Губ. тип., 1868.21.Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. По материалам этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева. – СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1907. – 401 с.22.Пятницкий Б. И. Половые извращения и уголовное право. – Могилев: Тип. И. Б. Клаза , 1910. – 84 с.23.Российский государственный исторический архив. Ф. 1286.24.Российское законодательство в X–XX вв. В 9-ти т. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма / Под ред. О.И. Чистякова. – М.: Юрид. лит., 1986. – 512 с.25.Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева». – СПб.: «Деловая полиграфия», ООО «Навигатор». 2005–2011. Т. 1–7.26.Семенова-Тян-Шанская О.П. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. – Рязань: Изд-во РГПУ, 1995. – 144 с.27.Смирнов А. Г. Очерки семейных отношений по обычному праву русского народа // «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура глазами историков, этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов и богословов XIX – начала XX века. В 3-х кн. Кн. 1. – М.: Ладомир, 2004. – С. 356 – 557.28.Соловьев Е. Т. Гражданское право. Очерки народного юридического быта. Казань: Тип. губ. прав., 1888. Вып. 1. – 166 с.29.Тамбовский край. 1914. 17 июня. № 128.30.Тарновский И. Извращение полового чувства у женщин. – СПб.: Тип. С. Н. Худекова, 1895. – 164 с.31.Уголовное уложение, высочайше утвержденное 22 марта 1903 г. – М.: Изд. А. Ф. Скорова, 1903 – 230 с.32.Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. – СПб.: Изд. Н. С. Таганцева, 1898. – 775 с.33.Шашков С. С. Очерк русской женщины. – СПб.: Изд. Н. А. Шигин, 1871. – 275 с.34.Шепелева М. П. Характеристика уголовных преступников Курской губернии в конце XIX – начале XX в.: гендерные различия и сословная специфика // Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2011. № 3(18). Т. 2. С. 170 – 175.35.Энгельштейн Лора. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX–XX веков. – М.: Терра, 1996. – 576 с.36.Якушкин Е. И. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права. Вып. 1. – М.: Тип. А. И. Мамонтова, 1910. – 225 с.37.Безгин В.Б. Детоубийство и плодоизгнание в русской деревне (1880 — 1920-е гг.)//Право и политика, №5-201038.Безгин В. Б. Сельская власть и ее должностные лица в восприятии русских крестьян (вторая половина XIX-начало XX века)//Право и политика, №11-201039.Безгин В. Б., Юдин А. Н. Политика большевизма и судьба русской общины//Политика и Общество, №6-201140.Безгин В. Б. Самоубийства крестьян в российской деревне конца XIX – начала XX века//Исторический журнал: научные исследования, №1-201241.Безгин В.Б.. Правовые обычаи в обыденном сознании и повседневной жизни российского крестьянства второй половины XIX – начала XX века // Право и политика. – 2013. – № 10. – С. 104-107. DOI: 10.7256/1811-9018.2013.10.9640. 42. В. Б. Безгин. Самоубийства крестьян в российской деревне конца XIX – начала XX века // Исторический журнал: научные исследования. – 2012. – № 1. – С. 104-107. 43. В. Б. Безгин, А. Н. Юдин. Политика большевизма и судьба русской общины // Политика и Общество. – 2011. – № 6. – С. 104-107. 44. В. Б. Безгин. Винопитие в правовых обычаях и повседневной жизни сельского общества (вторая половина XIX — начало XX века). // Политика и Общество. – 2009. – № 5. 45. В.Б. Безгин. Имущественные преступления в крестьянской среде: между законом и обычаем. // Право и политика. – 2009. – № 4. 46. Безгин В.Б., Юдин А.Н. Крестьянская община и сельсовет в 1920-е годы // NB: Проблемы общества и политики.-2013.-2.-C. 119-160. DOI: 10.7256/2306-0158.2013.2.403. URL: http://www.e-notabene.ru/pr/article_403.html 47. Безгин В.Б. Кражи в российском селе второй половины XIX – начала XX века // NB: Вопросы права и политики.-2013.-6.-C. 285-319. DOI: 10.7256/2305-9699.2013.6.5112. URL: http://www.e-notab ene.ru/lr/article_5112.html 48. Безгин В.Б. РУССКАЯ ДЕРЕВНЯ КОНЦА XIX – НАЧАЛА XX ВЕКА: ГРАНИ КРЕСТЬЯНСКОЙ ДЕВИАНТНОСТИ (Часть 2) // NB: Исторические исследования.-2012.-2.-C. 149-190. URL: http://www.e-notabene.ru/hr/article_302.html 49. Безгин В.Б. АЛКОГОЛЬ В ОБЫДЕННОЙ ЖИЗНИ РУССКОГО СЕЛА (конец XIX-начало XX в.) // NB: Проблемы общества и политики.-2013.-3.-C. 421-453. DOI: 10.7256/2306-0158.2013.3.549. URL: http://www.e-notabene.ru/pr/article_549.html 50. Безгин В.Б. Преступления на сексуальной почве в российской провинции второй половины XIX – начала XX века // NB: Вопросы права и политики.-2013.-5.-C. 201-246. DOI: 10.7256/2305-9699.2013.5.788. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_788.html 51. Безгин В.Б. Русская деревня конца XIX – начала XX века: грани крестьянской девиантности (Часть 1). // NB: Исторические исследования.-2012.-1.-C. 120-167. URL: http://www.e-notabene.ru/hr/article_266.ht 52. А. А. Курёнышев. Отмена крепостного права и формирование контрэлиты в России. // Исторический журнал: научные исследования. – 2011. – № 1. 53. А. А. Курёнышев. Столыпинская аграрная реформа и сельскохозяйственная интеллигенция в 1906-1917 годах // Исторический журнал: научные исследования. – 2011. – № 2. 54. Е. П. Курёнышева. Опыт Столыпинской реформы в оценках крестьян периода НЭПа // Исторический журнал: научные исследования. – 2011. – № 2. 55. В. Б. Безгин. Самоубийства крестьян в российской деревне конца XIX – начала XX века // Исторический журнал: научные исследования. – 2012. – № 1. – С. 69-76. 56. В. В. Шелохаев. Столыпинский тип модернизации России // Исторический журнал: научные исследования. – 2012. – № 3. – С. 34-41. 57. Ю. И. Петров. Создание податной инспекции в России в конце XIX века // Исторический журнал: научные исследования. – 2012. – № 4. – С. 38-45.