Политический театр в России

Политический театр в России

Часть первая: Фабула.

Театрализация политики - игра увлекательная, но опасная. В истории режимов она проходит в два круга: сначала фарс, потом трагедия. Это нужно, чтобы человечество отвыкало веселиться перед рискованным будущим.

В поисках жанра.

Телевизор я не смотрю - я в него заглядываю. Свобода от втянутости дает особые впечатления, иногда пронзительные. Новости главных каналов начинаются с видов на управление страной. В кадре — рабочая информация о деятельности высших лиц государства. Ловля рыбы, катание с гор и виртуозное управление стоящими на земле истребителями пока отложены.

Говорящих голов две. Вертикаль только реагирует. Это называется действующие лица и исполнители. Принцип равного доступа к СМИ соблюдается в тандеме почти хронометрически (диспропорции появились и стоят отдельного анализа). В текучке сюжетов проступают сверхзадача и смыслы. Вот они: «Всё под контролем!», «Руководство дееспособно и решительно!», «Лидеры мобильны и вездесущи!», «Вертикаль трепещет!», «Забота о благе народа и страны - круглосуточно!». Любимый город и дальше может спать спокойно (то есть не просыпаться). Нарастающие угрозы и вечные пробуксовки, воровство и бардак, аварии и катастрофы не снижают образы лидеров, а лишь оттеняют их красивую злость и хроническую готовность жестко разобраться.

Надсалатное восприятие этих сюжетов будит добрые чувства. Власть нагнетает иллюзию тефлона, народ не чувствует себя брошенным и осиротелым. Руководство повышает самооценку, созерцая свое приятное отражение в зеркале ТВ, население млеет от свалившейся на него заботы. У этой конфигурации один недостаток: ее нельзя анализировать. Точнее, можно, но лучше не надо. Рассмотрим это на примере принятия Судьбоносного Решения и реагирования на Чрезвычайную Ситуацию. «Вечерние новости». Министр является к Руководителю. По субординации беседу должен начать главный. Он и говорит: «Господин Министр! Как у нас обстоят дела с …?» В телекартинке — нормально. Но не в логике делового общения. Получается, Министр не в курсе, зачем его вызвали, и без этого вопроса мог бы начать доклад вовсе не на тему.

Но коль скоро вопрос, слава богу, задан, Министр сообщает: «Наметилась положительная динамика, и нам пришлось срочно принять необходимые меры». Для телесюжета и это хорошо. Но по жизни получается, что Руководитель до этого не знал, что динамика наметилась, а меры приняты. Оказывается, он не читает e-mail, файлы, бумаги. Главный канал получения столь важной, но элементарной информации (например, об инфляции или темпах за квартал) — устное, обязательно личное общение, причем не с референтами, а именно с руководителями министерств и ведомств. Тогда понятно, откуда в Москве пробки. И ради чего. Не веря помощникам и документам, руководство предпочитает получать информацию прямо от вторых лиц, через стол, «глаза в глаза». В испуганном взгляде докладчика опытный и проницательный государственный деятель видит то, о чем умалчивают цифры. Но тогда эти глаза надо показывать всей стране, крупным планом. Мы тоже хотим, мы тоже проницательные!

Узнав, что динамика наметилась, а меры приняты, Руководитель все это в целом одобряет, делая отдельные замечания, не существенные, но грозные. Он объявляет также, что динамика должна не только наметиться, но и развиться, что должны быть приняты не просто все меры, но вообще все меры. Министр заверяет: все ровно так и будет. Далее Руководитель указывает, как именно следует выполнить указания (взять на контроль, дать поручения, сконцентрировать ресурсы, построить межведомственную комиссию и паровоз пятого поколения, изобрести нановелосипед и много инноваций). Руководитель демонстрирует всепроникающую осведомленность и универсальный профессионализм, способность вникать во все и вся и всему учить. Но получается, что либо он не уверен в умственных способностях Министра, либо тот и в самом деле не знает азов управления и профессии.

Поскольку эти указания должны быть понятны домохозяйкам, а спичрайтеры тонкостями всех профессий пока не овладели, на фоне таких поучений выходит, что Министр лишен здравого смысла, а Руководитель вынужден (или имеет нездоровую склонность) умно и строго изрекать банальности, примитивные до неловкости. Иногда начальство так щеголяет в эфире фактами и цифрами, что создается впечатление, будто это оно докладывает. Получив указания, Министр не уходит. Камеру выключают, оператора абортируют, ежевечерний телетеатр заканчивается, и начинается разговор по делу. Не продирался же Министр через центр только ради этого сценического этюда.

Сейчас меня накормят! Сейчас я буду кушать!

Не менее важный для публичной политики сюжет - выделение ресурсов и одаривание подарками. Раздача в «прямом» эфире - любимое занятие Руководства в дистанционном общении с народом. Делается это именно в режиме ручного управления, перед объективами бетакамов, в гриме и свете.

Восприятие таких сюжетов делит аудиторию на три группы:

- эксперты, игнорирующие образ и судящие о реальности по другим источникам;

- аналитики, пытающиеся по кадрам распределения средств понять, кто наверху главный;

- идиоты, думающие, глядя на эти сцены, что Руководитель добрый.

Распределение денег, квартир и других благ происходит именно публично и артикулированно, иногда в форме заочного соревнования: кто дал больше и кто именно дал, кого, собственно, благодарить?

Важно знать: это занятие и в самом деле съедает до 80% рабочего времени руководства? А если нет, то почему в таком объеме показывают сказочные тропы: этому дала, этому дала? Возможно, там полагают, что остальное народу непонятно и неинтересно. Но это не так. И такой театр воспитывает в людях не лучшие качества: паразитарные настроения, конформизм, привычку требовать или клянчить. Это экономика не умножения, а деления — даже если так густо показывать раздачу средств тем, кому надо: ветеранам, сирым и больным, бесправным госслужащим. Если же в этом есть политический смысл, дело и вовсе плохо. Тогда это называется личным пиаром за государственный счет, использованием служебного положения и средств федерального бюджета в собственных политических целях. А то и подкупом электората. У нас до этого, конечно же, далеко. Хотя и не очень. В советское время был рефрен: «Славный подарок получили жители N-ска» (новый театр, вокзал, мост, забор, детский сад, взрослый лагерь). Но оставались вопросы: если это подарок, то от кого, на какие деньги и почему это вообще — подарок? Умом можно было понять, что это вовсе не подарок, а жалкие остатки того, что у этих же людей предварительно отняли, — недоплатой за труд и той долей природной ренты, которая им по праву принадлежит, а по жизни нет. Но сердце подсказывало: есть нищие и бесправные, а есть Даритель и Благодетель! В этой логике грабитель по доброте своей отчисляет ограбленному процент от награбленного (в том числе в виде «подарков»), за что ограбленный должен грабителя любить и почитать или хотя бы не трогать.

Этот социокультурный эффект транслируется из прошлого в настоящее и будущее. Сложный ритуал дарения-отдаривания — интереснейший сюжет в этнологии примитивных обществ (глухая Африка, племена Южной Америки). В изысканной игре обмена подарками важен принцип эквивалентности даримого и получаемого в ответ. Эта «дипломатия дарений» (А. Ксан) фиксирует статусный и социальный паритет. Асимметрия подарков, наоборот, фиксирует отношения «господство — подчинение». Если я тебе дарю, а ты мне ответить не можешь, но мой подарок принял, значит, я господин, а ты раб.

У нас вновь возродилась архаическая риторика «подарков народу от власти». В РФ эта лексика долго считалась неприличной и в приличной журналистике не употреблялась. А теперь употребляется. Но в СССР даритель был обезличен (Партия, Советская Власть, Родное Правительство). Без персонификаций. Сталин вообще не отклонялся от маршрута Кремль — Волынское-1; Хрущев мало успел, но и Брежнев с нездоровыми преемниками не носились по стране лично открывать социальные и другие нарядные объекты вовсе не из-за плохого самочувствия. Этого не делал и Горбачев. И ТВ не показывало, как генсек сам дает распоряжения выделить деньги, квартиры, завезти лекарства и т. п. А теперь показывает. Загадка столь сложного предмета из области теории идеологии и анализа инструментов манипулирования сознанием требует методологически фундированных, комплексных исследований. Для газетного формата — лишь вывод: во всем виновата демократия. Тем избираться было не надо, а этим — надо.

Превращение информации о работе власти в откровенный пиар в рамках перманентной предвыборной кампании бросает плохой отсвет уже и на трагедии. Теперь, когда руководство страны слетается к местам катастроф, дабы лично на месте во всем разобраться, страна начинает видеть в этом другое: приехали на руины сфотографироваться, отпиариться на фоне разрушений и жертв. Это не отнять, даже если присутствие высших лиц на месте событий и в самом деле помогает в реальном разрешении ситуации, например, в ликвидации последствий аварии.

Символические жесты, если и свойственны, то скорее президентскому уровню, нежели премьерскому. Даже если премьер не технический, а политический. Даже если его кто-то обозвал Лидером Нации, он все равно в этой стране служит премьером и не должен играть лидера, пересекая часовые пояса на государственном борту и керосине. Тем более с монархическим подтекстом. Это нигде не записано, но все это чувствуют. Иное уже является политическим сигналом. Здесь даже сделанный «по-царски» шаг вниз может сработать на высоту положения. Так, иногда Путин превращается в Шойгу — только чтобы показать, что он тоже Медведев.

Медведев не превращается в Шойгу: технический уровень уже занят…

Малый и Большой академические театры российской политики

Теленовости — малый театр российской политики.

Или центральный детский, ТЮЗ, кукольный (эти технологии работают на инфантильности и на инфантильность). Но здесь, как в капле воды, отражается весь наш политический космос.

Дальше — все по-взрослому: большой театр большой политики в России, плюс театрализация реальности и отношений при невнятной идентичности институтов и практик. Все есть, но все не вполне настоящее. Не вполне демократия и не совсем выборы, не вполне парламент, партии, суды, законы, сама Конституция. Даже президент не вполне президент, а премьер в России больше, чем премьер. Третий срок — и в нашем театре появится новое верховное амплуа: местоблюститель.

Теократии, монархии и тоталитарные диктатуры театральны по природе. Театр не мешает им оставаться собой. Демократия строится на прозрачности и правде жизни. Такова грубая цена свободы. Превращаясь в театр, демократия вырождается. Ее суть в том, что народ не зритель: его не обманывают, и он не сторонний наблюдатель чужой постановки. И вместе с тем борьба за электорат как нигде провоцирует театральность, превращая народ в публику, которую надо развлекать и можно развращать. Чтобы подорвать демократию, достаточно выбить хотя бы один из ее устоев. Взяв под контроль СМИ (хотя бы ТВ), можно спокойно проводить «честные» выборы. Это как приватизировать километр государственной границы. Подтасовки говорят только о том, что эти политтехнологи не способны на результат даже при оккупированном ТВ, что уникально в истории профессии. Этот наш театрик еще и малохудожественный — так, шалман, вертепчик. Где-то между Церетели и Людой Реммер.

Театр-зеркало

Пространство жизни прозрачно и однородно. В театре сцена тут же делит пространство на закулисье и зал. Обычно в театре видят только сцену и зал; какое огромное и трудное пространство живет по ту сторону задника, знают только архитекторы, театральные технологи и пожарные. Закулисье в жизни — также зеркало сцены. Как только появляется парадный подъезд, тут же возникает черный ход. Если приукрашивают — значит, и скрывают. Грим — и украшение, и маскировка; макияж — отчасти и камуфляж.

Демонстративное плодит тайное, показуха — злоупотребления.

Это бывает хроникой. (Сейчас — очередное обострение.) В России всегда был вопиющий разрыв между блеском столиц и запустением окраин, сиянием окон в Европу и немытостью территории. Фатальный перепад между высотами духа и падением нравов, между прозрениями морали и низостью жизни, между героикой самопожертвования и нормальной бытовой подлостью, мелочным эгоизмом повседневности. Культура-фасад, цивилизация-театр, страна как зрелищное здание. В СССР иностранцев не пускали за 40-й км не из-за оборонных объектов, а пряча главную государственную тайну — состояние страны вне витрины. Контакты с иностранцами пресекались, чтобы шум в зале не портил спектакль «на экспорт». И сейчас под Москвой вросли в землю такие избы и деревни, что слово «инновации» застревает в горле.

Закулисье склонно к неконтролируемому росту и проникновению. Искусственно «светлая» экономика плана породила экономику «тени» и криминал во власти. Наш нынешний политтеатр так же органично наращивает закулисье в экономике и администрировании, в социальной сфере и повседневной «морали». Даже в культуре помпа и сервилизм прикрывают распил объектов и средств. Большой театр, гостиница «Москва», Музейный городок — за каждой из этих декораций скрыты дебри сугубо частных интересов. Когда сгорел Манеж, знакомые поинтересовались размещением заказа на восстановление ферм Бетанкура. Позвонил своим. Ответили, что заказ был размещен до пожара. В этой шутке — доля шутки. Начало века вообще выдалось в России особо театральным: мало кто знает, насколько больше разворовано и убито за кулисами нулевых, чем на открытой площадке «лихих» девяностых. С залом тоже не просто. Публика вся в пьесе. Она смеется, плачет и рукоплещет. Она завороженно зрит кумиров и ненавидит театральных злодеев, как живых. Большой политический катарсис.

Единение в искусстве сохраняется, пока в зале не каплет с потолка, а в буфете нет перебоев с едой и выпивкой. Но при малейшем дискомфорте очарование сцены исчезает, замки рушатся, карета превращается в тыкву, политические кумиры — в объекты сначала насмешек, потом — тяжелой ненависти. В театре публику не злит то, что в жизни их кумир — не тот, что на сцене. В политическом театре разоблачения фатальны. Политик играет «правду жизни». Здесь «Не верю!» обрушивает самые тефлоновые рейтинги. Еще один эффект отражения — зал как зеркало сцены. Сцена играет — но играет и зал. Он играет веру в игру, восхищение постановкой и труппой. Встречный спектакль доверия и обожания. Глядя в отчеты карманных социологов, руководство убеждает себя и всех в эффективности этой политики. А зря. Ведь даже там, где цифры опросов почти достоверны, мало кто знает, что на деле таят в головах и душах капризные респонденты. Вы им дуете во все уши — а между ушами там своя голова. В итоге власть рискует нарваться на «эффект Михалкова», особенно если политтехнологи не выговаривают слов «фальстарт» и «перекормить».

Завтра на ее художества просто никто не придет. Утомленные пиаром — страшные люди.

Есть знаменитая J-кривая Бреммера (график напоминает иностранную букву «J»). В моменты реформаций стабильность сначала опасно падает, но потом надежно возрастает. О таких рисках хорошо написали И. Бусыгина и М. Филиппов («Возвращение федерации»). Однако есть и ?-кривая Рубцова. Режимы и лидеры, поддержка которых строится на театрализации, сначала «вертикально» набирают популярность, затем фиксируют ее на уровнях, близких к предельным, но с обрушением декораций теряют поддержку тоже «вертикально».

Кривая J мне нравится больше, хотя она не моя.

Жизнь после театра, или Детеатрализация всей страны

Театр не может стать жизнью: любая постановка рано или поздно кончается. Даже при новейших средствах массового поражения сознания. Именно ради стабильности и «десятилетий спокойного развития» надо сворачивать спектакль, разбирать декорации и начинать строить жизнь. Без красот, как «за зубцами» или в «белом тракторе», в ТВ или в Сколкове, но с чистыми подъездами и отношениями. Без букетов массовых эмоций, но с прозрачностью дел и понятий. Надо заканчивать с политическим кокетством, сходить с котурн и счищать «штукатурку» с образов, выходить из роли и входить в суть, выключаться из игры и включаться в работу. Сводить показное к приличному минимуму и разгребать неприличное в идеологии и сознании. Убирать грязь в сростке политики с экономикой, в произволе «вертикали», в наглом бизнесе на распределении и регулировании, контроле и надзоре, в повседневном хамстве власти и в неустроенности бытовых отношений граждан с низовыми структурами государства.

Это будет трудно: необходимо опережающее изменение сознания — этоса и психологии, причем не только власти, но и публики. И не только в политике, но и в жизни. Для нас это хуже всего. Мы привыкли побеждать что угодно и кого угодно — а тут надо победить себя, свою женственно-эмоциональную, кокетливую, впечатлительную и податливую натуру, свою вечно неухоженную гордыню. Мы можем сделать «всё» — но при этом с трудом осваиваем простые мелочи, которые другие делают ежечасно и автоматически. Для великой нации это не мелко. Для нас это как раз сверхмасштабно, ибо почти невозможно. Это была бы действительно Великая Победа, почти нереальная. Победа над собой, на уровне Национальной Идеи.

Тело общества чистят с головы, голову — с макияжа. Начинать надо именно с первых минут новостей, с образов руководства страны. Это называется «начать с себя». Ввести высочайший мораторий на использование служебного положения и госбюджета в целях политической саморекламы. Прилюдно, в эфире дать соответствующие указания Эрнсту и Ко. Собрать этический комитет из вменяемых политиков, моральных авторитетов и злобных журналистов с заданием отслеживать поползновения к некорректной саморекламе и с полномочиями это пресекать, в том числе публичными заявлениями через те же каналы. Подключить юристов, готовых профессионально и невзирая на лица объяснять, где тут нечистоплотность переходит в правонарушения. Наконец, выступив с яркой инициативой на самом верху шаткой вертикали, начать искоренение таких нарушений в регионах и по всем этажам властной иерархии.

Много времени и сил во власти освободится для реального дела. Толпы прожженных политтехнологов освободятся для реального бизнеса и уборки территорий. На фоне экономии в постановочных ресурсах и перелетах сразу резко возрастут стимулы для власти работать на реальные улучшения и сдвиги, на неимитационные достижения. Политики не могут не работать на имидж. Но тогда им придется каждый день готовить нечто настоящее: сделанное, а не перераспределенное. Причем сделанное самой властью, а не кем-то, кому власть это делать мешает. Придется заполнять информационные амбразуры наведением порядка в самой власти: сокращая функции и ограничивая полномочия, свертывая поборы на регулировании и контроле. Рациональное самоограничение — красивая и великая вещь! Если запретить политикам показывать себя на фоне катастроф, аварий станет меньше. Если запретить власти пиариться на запуске дорогих инноваций, ей придется делать саморекламу на устранении в себе того, что убивает инновации, возникающие у нормальных людей без государства.

Это стало бы подлинным культурным шоком, взрывающим представления и архетипы. Для России это был бы поистине цивилизационный сдвиг. Страна и в самом деле начала бы становиться современной, освобождаясь от тотальной мифологии, театрализации и эмоциональной лабильности, свойственной примитивным обществам, проще говоря — дикарям.

Это и называется модернизация.

НОВАЯ ГАЗЕТА - Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН