Жена адвоката Ивана Павлова — об обыске, во время которого ее мать увезли в больницу
На модерации
Отложенный
ИНТЕРВЬЮ
«Моя вера в светлое будущее в России исчерпана»
Жена адвоката Ивана Павлова — об обыске, во время которого ее мать увезли в больницу
Рано утром 30 апреля сотрудники Следственного комитета и ФСБ пришли с обыском к главе «Команды 29», адвокату Ивану Павлову. Поводом стало уголовное дело о разглашении тайны следствия: Павлова подозревают в том, что он якобы нарушил закон, рассказывая в СМИ о деле своего подзащитного — журналиста Ивана Сафронова, обвиняемого в госизмене. Чтобы возбудить дело против Павлова, глава ФСБ Александр Бортников лично отправил рапорт главе СК Александру Бастрыкину. Обыски прошли в номере московской гостиницы, где остановился Павлов перед заседанием по делу Сафронова, дома у IT-специалиста «Команды 29» Игоря Дорфмана, в офисе организации, а также по месту жительства самого Павлова. В этот момент дома находилась его жена Екатерина. Она рассказала «Холоду», что происходило в тот день.
Адвокат Иван Павлов — адвокат и глава правозащитного объединения «Команда 29». Специализируется на делах, связанных с государственной тайной, госизменой и шпионажем. В частности, защищал многодетную мать из Вязьмы Светлану Давыдову, обвиненную в госизмене, а также жительниц Сочи Оксану Севастиди, Анник Кесян, Марину Джанджгаву и Ингу Тутисани, а также 77-летнего ученого Виктора Кудрявцева, умершего в конце апреля 2020 года. 26 апреля «Команда 29» объявила, что будет представлять в суде интересы «Фонда борьбы с коррупцией» по делу о признании экстремистской организацией.
Сейчас представляет интересы в том числе журналиста Ивана Сафронова; топ-менеджера «Интер РАО» Карины Цуркан и профессора Валерия Митько. Павлов участвовал в разработке федеральных законов об обеспечении доступа информации о работе судов и деятельности госорганов.
Лауреат премий Московской Хельсинкской группы и Human Rights Watch за борьбу за права человека.
— Учитывая сферу деятельности Ивана Павлова, ты ожидала, что к вам могут прийти?
— Я всегда знала, что подобное может произойти. Мы не единственные, к кому приходят с обыском. Но, понятное дело, что в конкретное утро в шесть часов ты ничего не ожидаешь. В этот день Иван был в командировке в Москве и дома я была одна. Они [силовики] обманули меня с утра: позвонили в домофон и сказали, что они поцарапали нашу машину. Сказали: «Спуститесь, мы либо оформим страховой случай, либо вернем вам деньги, решим на месте». Я надела пальто и включила камеру домофона, чтобы посмотреть, что происходит на улице. Сперва на экране появилась лестничная площадка, и я увидела, что из-за угла торчит ботинок. И поняла, что вариантов два: либо меня хотят выманить из квартиры и ограбить, либо это обыск. А потом я увидела, что пропал интернет: не было ни вайфая, ни мобильного интернета. Я поняла, в чем дело, и позвонила [адвокату «Команды 29» Евгению] Смирнову. Он сразу вызвал мне адвоката и пошел проверять, что происходит в коридоре [гостиницы, где находился Иван Павлов].
— Они угрожали выломать дверь?
— Угрожали. И читали постановление суда через дверь, понятное дело, что я в это время разговаривала со Смирновым, да и через дверь было плохо слышно. Я не знаю, планировали они выпиливать дверь или нет, но, когда они включили пилу, я почувствовала запах бензина и открыла. С этого момента я больше не могла пользоваться телефоном: мне не разрешали позвонить адвокату, спросить где он, сказали, что не обязаны его предоставлять, и пытались заставить меня подписать документы. Я подписала бумагу о том, что ознакомилась с постановлением, но больше ничего подписывать не стала.
— То есть ты не давала расписку о неразглашении?
— Нет, я не давала подписку, потому что на тот момент адвокат еще не приехал, он прибыл спустя 50 минут после начала обыска. Так что следователь просто указал в каком-то акте, что я отказалась дать подписку.
— О каких деталях обыска ты не можешь рассказать?
— Насколько я понимаю, я не могу говорить, какой состав, какая команда ведомств меня обыскивала, что искали, что у нас забрали, cодержание протокола обыска, который я подписала. Я спросила следователя: «Если вы захотите забрать мой компьютер, то имейте в виду, что на нем моя диссертация, над которой я работала несколько лет. Если мой научный руководитель спросит меня, где текст моей работы, что мне ему ответить?». Следователь сказал: «Скажи всем, что у тебя сломался компьютер и телефон». Я ответила: «Хорошо, я тогда всем буду говорить, что телефон и компьютер сломались во время обыска».
— Сколько длился обыск?
— Он закончился около шести часов вечера, а потом до 20:30 составляли и подписывали документы.
— Сколько времени они пытались попасть в квартиру?
— Примерно 40 минут: они пытались уговорить меня выйти, но я не вышла и за это время успела поговорить с Евгением Смирновым.
— У тебя был собран тревожный чемоданчик на такой случай?
— Нет, я просто знала, что ничего и никогда нельзя подписывать без адвоката и обязательно использовать любую возможность, чтобы позвонить адвокату, сообщить ему о проблеме и попросить приехать. Когда силовики войдут в квартиру, это делать уже будет поздно, так что нужно позвонить заранее. Ну и когда я поняла, что Ивана задержали, первое, о чем я начала думать, — что ему нужны лекарства и что нужно позвонить родителям.
Фото: личный архив Екатерины Павловой
— Когда и как ты узнала об обыске и задержании Ивана?
— Я поняла, что у него проходит обыск, потому что пришли к нам в квартиру, значит, к нему в гостиницу пришли еще раньше. О том, что его сразу не задержали, мне сказал мой адвокат. Несколько раз звонил [уполномоченный по правам человека в Санкт-Петербурге] Александр Шишлов, и следователь позволил моему адвокату с ним поговорить, потому что у них была назначена встреча. Больше ни с кем разговаривать было нельзя, я только после обыска узнала, что СМИ уже все знают. Все это время я находилась в информационной изоляции.
— Расскажи, что произошло с твоей мамой во время обыска?
— Утром где-то ближе к 9:00, не помню как, но я поняла по их поведению, что пришла моя мама. Когда она оказалась под дверью, началась какая-то суета, но они мне не сказали, что она пришла. Она была не одна, а с моей подругой. Я попросила следователя дать мне поговорить с мамой, он мне отказал. Я спросила: можно я хотя бы через дверь ее успокою? Они меня подпустили и разрешили сказать, что все нормально. Но через дверь слышно плохо, и мне пришлось повысить голос, так что я громко сказала: «Мама, со мной все в порядке, у меня здесь адвокат». А с Сашей Мелешко она знакома лично. Я смотрела в глазок, видела, что она не в очень хорошем состоянии, и повторила несколько раз, что со мной все нормально. Они сказали, что я сама довожу ее своими истерическими криками и что мои слова о том, что все в порядке, звучат неправдоподобно. Я тогда спросила, может ли адвокат выйти и поговорить с мамой, но они не разрешили, сказали, что с моей мамой все в порядке.
Но я-то знаю, когда ей плохо, даже если вижу ее только в глазок. Я знаю, какие у мамы проблемы со здоровьем: у нее астма, и, когда она нервничает, то начинает задыхаться. В глазок я увидела, что она очень часто и коротко дышит. Я хотела просто ее обнять, сказать два-три слова — у меня нет никакого статуса в деле, я не свидетель, не подозреваемая. Я ему [следователю] говорила: «У нее сейчас будет приступ, и она не дай бог умрет, я знаю, что может с ней произойти. Пустите меня к ней». Мне до сих пор непонятно, почему следователь не дал мне этого сделать. Никакой угрозы интересам следствия здесь не было.
Прошло минут 20, и после этого они попросили принести стакан воды. То есть все это время она была на лестнице, ей было плохо и она стала терять сознание. Они в ответ начали над ней глумиться и сказали ей, что она, как выпускница Щукинского училища, устроила спектакль. Она упала, но они даже не помогли ей подняться. Об этом мне рассказала моя подруга, которая находилась с ней в этот момент. Она же вызвала скорую, и маму увезли в Мариинскую больницу в состоянии средней тяжести. И я считаю, что вина за это лежит, в первую очередь, персонально на следователе, который не дал возможности нормально поговорить с мамой. Получается, у нас мнимые интересы следствия важнее человеческой жизни и здоровья.
— А когда они попросили стакан воды, ты поняла, что это для мамы?
— Конечно, поняла. Я просила выйти к ней, чтобы понять, что происходит, но меня никто не пустил. И весь день я просила позвонить родителям, сказать, что со мной все в порядке, и узнать, как они. Я не могу понять, почему при них же я не могла позвонить маме по громкой связи или поговорить с ней в их присутствии? Их поведение по отношению к ней было совершенно недопустимо.
— В новостях писали, что твоей маме диагностировали микроинсульт.
— В справке написано очень много медицинских терминов, я не очень понимаю, что они значат.
Полностью раскрывать весь список я бы не хотела (в выписке указано, что в больницу ее доставили в состоянии средней степени тяжести с признаками нарушения кровообращения мозга. Инсульт диагностирован не был. — Прим. «Холода»). Но она до сих пор очень переживает: и вчера плакала, и сегодня тоже плачет. Я пытаюсь у нее узнать подробности того, что произошло, и она плакала, пока рассказывала. Насколько жестоко нужно поступить с человеком, который вообще ни при чем?
— Почему она отказалась от госпитализации?
— Когда ты лежишь в больнице, это непривычная обстановка, в которой тебе лучше не становится, если ты переживаешь. Она поехала домой и начала делать уборку, отвлекать себя делами. К ней пришла знакомая, с которой они поговорили, ей было так легче переключиться, чем если бы она осталась лежать в больнице. Если тебя трясет от ужаса, лучше оказаться в привычной для тебя среде и состоянии.
— Когда ты смогла ее увидеть?
— Когда обыск был закончен, а протоколы подписаны, где-то в 21:30 я была у нее. То есть 12 часов она была без связи со мной.
— C ней живет твой отчим, у которого тоже проблемы со здоровьем. Как он перенес ситуацию с обысками?
— Перенес спокойно, но я за него переживала очень сильно, потому что он принимает лекарства, чтобы не нервничать, поскольку из-за стресса у него поднимается давление. А у него проблемы с сердцем.
— Как ты чувствовала себя после обыска и после того, как прочитала новости после ухода силовиков?
— По разговорам в комнате я примерно понимала, что происходит, мой адвокат сразу мне пояснил, что такое 310 статья УК и что хотят от моего мужа, но, как мне кажется, ФСБ интересует не то, что он что-то разгласил. Больше всего им было интересно посмотреть на нашу жизнь, обыскать, вытащить все, что им было нужно, и касательно возбужденного дела и в целом по деятельности Павлова. С Иваном я вышла на связь, только когда он уже приехал домой, это было примерно в полчетвертого утра. Я была просто очень сильно уставшей.
Фото: личный архив Екатерины Павловой
— Как силовики вели себя по отношению к тебе?
— Они вели себя более менее корректно, у нас дома порядок. Я видела фотографии из офиса «Команды» после обыска, и там, конечно, себя так тактично никто не вел. У нас дома они вытаскивали коробки, перебирали их и все ставили на место, вытаскивали документы и книги и ставили все в том же порядке, в котором доставали. В целом, они вели себя вежливо, не грубили, а когда один из них хотел рассказать пошлый анекдот, он спросил у меня разрешения, но я отказалась.
— Как ты сейчас себя чувствуешь?
— После обыска я дождалась Ивана, мы поговорили с ним, легли в полшестого утра. Я просыпалась несколько раз, все тело было напряжено, но на следующий день после обыска мы уже более или менее нормально уснули. Сначала было ощущение, что ты на пределе, а в субботу уже отошли немного.
— Ты опасаешься сейчас за свое будущее, думаешь об эмиграции?
— В принципе я бы хотела уехать, потому что моя вера в светлое будущее в России исчерпана, но я понимаю, что мой муж не очень готов к этому и он, наверное, не очень хочет уезжать. Есть мечты о жизни в другой стране с мягким климатом, но пока мы никуда не собираемся. Да и новую профессию я выбрала такую, чтобы можно было работать из любой точки мира. Но мысли о переезде есть не потому, что страшно жить здесь, — нет, просто есть желание, как и у любого современного человека, пожить в разных местах и, наверное, мне бы хотелось, чтобы мои дети росли в другой стране.
— Ты бы хотела, чтобы твой муж сменил работу на более безопасную?
— Я бы просто хотела, чтобы у него была менее нервная работа, потому что ему 50 лет, и я бы хотела, чтобы он меньше переживал, чтобы он был менее занят. Сейчас у него тяжелая работа с большой нагрузкой на здоровье. Было бы здорово через 10 лет уехать в Италию, жить у моря. Но это тоже не из-за страха жизни в России, а просто хочется улучшить качество жизни: стабильно зарабатывать и поменьше работать. Хотелось бы развиваться не в борьбе, а в какой-то мирной обстановке.
— Расскажи, кем ты сейчас работаешь?
— Сейчас я работаю персональным стилистом, прохожу повышение квалификации и параллельно работаю помощником у известного европейского стилиста. Это созидательная деятельность, не связанная с политикой, и это для меня важно, потому что, думаю, красота убила гораздо меньше людей, чем политика. Мне нравится радовать людей, открывать в них много неожиданных качеств, помогать им найти себя. Это возможность сделать каждого отдельного человека чуть-чуть счастливее.
— Кем ты работала до этого?
— Я работала помощником генерального консула в Генеральном консульстве Норвегии.
Фото: личный архив Екатерины Павловой
— Какие у тебя политические взгляды?
— Они во многом совпадают с политическими взглядами моего мужа. После окончания университета я работала в аналитическом отделе аппарата петербургского омбудсмена Александра Шишлова. Эта работа напрямую связана с демократическими и либеральными ценностями. Но я никогда не вступала ни в какую публичную полемику. Одно дело — спорить на эту тему в профессиональном сообществе, другое дело — на фейсбуке разводить бессмысленные дискуссии. У меня никогда не было желания обсуждать даже новости в соцсетях, потому что я не вижу в этом никакой практической ценности. Как профессионал, я выражала свою позицию на научных мероприятиях, а на днях я прошла предзащиту кандидатской диссертации в Высшей школе экономики на тему «Экспертное участие в принятии политико-управленческих решений в сфере прав человека».
— Что ты сейчас думаешь о ситуации в стране?
— Я считаю, что у нас гибридный режим, который ограничивает возможность гражданского участия и обратной связи от граждан к власти. Полное отсутствие диалога. Да, он активно имитируется с помощью всяких общественных советов и так далее, но это не имеет ничего общего с реальными демократическими механизмами. И, конечно, в этом плане мне мало что нравится. Я хожу на выборы и считаю, что только при сменяемости власти возможно соблюдение прав человека и законодательства в целом.
— Как вы познакомились с Иваном Павловым?
— Мы познакомились в суде, когда я работала в аппарате Шишлова, когда Фонд свободы информации оспаривал признание его иностранным агентом. Мы вместе с начала 2016 года и поженились осенью 2017 года. Когда меня спрашивают о том, как я познакомилась со своим мужем, я говорю: «Где же еще можно познакомиться с адвокатом, если не в суде?». Я тогда ходила просто наблюдать за процессом как сотрудник аппарата омбудсмена. Помню, что тогда очень сильно переживала, потому что все аргументы были в пользу фонда, и я была уверена, что суд признает действия Минюста незаконными. Помню, как Иван поразил меня своими блестящими выступлениями. И когда этого не произошло, я поняла, что в нашей стране происходит на самом деле. Мне было 24 года.
Для меня это было большим шоком: я как раз специализировалась на правах НКО, это была моя тема, с которой я работала в аппарате, и я свято верила, что ситуация не будет такой печальной. Но тогда я поняла, что все наши усилия полностью игнорируются властью, и у меня пропал интерес к работе в сфере прав человека в государственной структуре.
И в этот кризисный период мы как раз и познакомились с Иваном. Летом 2016 года я ушла из аппарата, потому что поняла, что моя работа там не имеет никакого смысла. Я подумала, что в дипмиссии будет гораздо легче строить мосты между людьми, но я ошибалась.
— Почему?
— Потому что я считала, что многие миролюбивые инициативы направлены на сотрудничество — например, мы организовали с омбудсменом и консульством Нидерландов круглый стол по Стамбульской конвенции и правам женщин — и здесь можно найти диалог, перенимать практики о том, как разрешить конфликты, защищать женщин. У нас политика вроде ориентирована на защиту материнства и детства! На том мероприятии никто и ничего не навязывал, все было совершенно дружелюбно и дипломатично. Но после этого вышел телесюжет, очерняющий консульство, о том, что мы пытались навязать [западные ценности], что Норвегия ведет себя недружественно по отношению к России и чуть ли не пытается отвоевать себе Архангельскую область. Пропагандисты постоянно преследовали моих руководителей, и меня тоже показывали по телевидению в неприятных сюжетах. И я поняла, что даже в сфере защиты женщин и детей наше государство не настроено общаться ни с кем.
Автор
Софья Вольянова
Редактор
Таисия Бекбулатова
При участии
Михаил Зеленский
Комментарии
Кого воспитала,тот и вырос.Значит сама такая же.Яблоко от яблони не далеко падает.
Комментарий удален модератором
Адвокаты,это что,каста неприкасаемых стоящих над законом?
Демагог иди в попу.
Одна надежда у власти-коронавирус!.
Производство: Германия, телеканал ZDF ©
Автор фильма: Флориан Хубер.
Мы благодарим телеканала ZDF за возможность показа фильма российской аудитории. Фильм переведен и озвучен по инициативе Ильи Яшина при поддержке Сергея Медведева (Берлин).
https://www.youtube.com/watch?v=nRWk0t0M8Eg
/Илья Яшин/
Почему бы и нет.
так ее ж мать, у поцов матерей нету, у их и атэц и мать - цар с бортиком.................
-эти тролли будут бегать среди народа и орать-закидаем камнями жандармов..
=тролли-профессиональные провокаторы..
=они отлично провоцируют ослов их читать и им писать...
И ответ "матрасову" на его фотку - и где теперь Сев. Корея? Наверное ты туда же стремисся?
Пострадавший рассказал, что в комнате его «хорошенько избили», а свои действия сотрудник по имени Стас объяснил, что они «все на эмоциях» и «весь день работали».
Заплечных дел трудяга Стасик, тогда мозгами занемог...
Когда граждане надеяться на качественную правовую помощь адвокатов то не могут не понимать что это закономерно влечёт то что эти адвокаты всегда будут , мягко говоря, неудобны тем что они руководствуются действующим законодательством , своими знаниями, опытом и соображалкой, а не дружбой и тд