Больше, чем ковид: почему Россия проигрывает борьбу с пандемией

Россия столкнулось с третьей и, видимо, самой сильной волной эпидемии. Парадоксальность ситуации состоит в том, что Россия одной из первых в мире создала и запустила в серийное производство вакцину от коронавируса. Несмотря на это вакцинация населения провалена, и сегодня страна сталкивается с крайне высоким уровнем ежедневной смертности. Эта ситуация ставит вопрос о том, каков был общий ответ российского государства и общества на вызовы эпидемии и что стало причиной этой ситуации? Почему Россия терпит поражение в борьбе с пандемией?

Ответы на эти вопросы – главная задача очередного экспертного доклада «Либеральной миссии» «БОЛЬШЕ, ЧЕМ КОВИД: АВТОРИТАРНЫЙ РЕЖИМ И РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО ПЕРЕД ЛИЦОМ ПАНДЕМИИ»
(авторы – Олег Буклемишев, Евсей Гурвич, Татьяна Михайлова, Кирилл Рогов).

Мы проанализировали ограничительные меры, принимавшиеся правительством в России, и их динамику в сравнении с динамикой мер в других странах. Построили собственную модель, позволяющую более точно рассчитать избыточную смертность с марта 2020 по май 2021. Проанализировали экономический ответ российских властей на эпидемию, а также реакцию населения на эпидемию и меры властей в разных фазах. Что позволило обрисовать целостную картину ответа российского государства и общества на эпидемию.

Согласно нашей модели, избыточная смертность с марта 2020 по май 2021 составила 530 тыс. чел. и на 26% превысила уровень естественной смертности. При этом за первые семь месяцев эпидемии этот уровень составлял 15%. Если бы была выбрана другая стратегия реакции на эпидемию, и такой уровень избыточной смертности сохранился, общие человеческие потери от эпидемии были бы ниже примерно на 220 тыс. Гораздо ниже был бы, вероятно, и уровень смертности третьей волны.

Первый ответ правительства на эпидемию в марте 2020 г. был эффективным и своевременным: режим ограничений в России был выше, чем в большинстве стран мира и большинстве европейских стран. В результате вплоть до мая избыточная смертность фактически отсутствовала. Однако в мае — июне правительство начало не только ослаблять ограничения, но и систематически манипулировать как самими ограничениями, так и статистикой эпидемии и смертности. Главными мотивами были – желание провести голосование по поправкам, снимавшим ограничения по президентским срокам для Путина, и нежелание расширять экономическую помощь населению и бизнесу.

В результате, уже в июле избыточная смертность достигла уровня 27%. При этом население получало противоречивые сигналы относительно опасности эпидемии. С одной стороны, 60% были уверены, что эпидемия спадает, с другой стороны, было подорвано доверие к информации об эпидемии (ей доверяли лишь 30%) и мерам властей, которые демонстрировали отношение к ней как к «манипулятивной» угрозе. Это, в частности, сформировало и крайне скептическое отношение к российской вакцине, проявившееся уже в августе 2020 г. и сохранившегося вплоть до начала третьей волны.

В результате, люди запоздало отреагировали на начало второй волны осенью 2020 г., а правительство приняло решение не повторный карантин.

В отличие от европейских стран, Россия выбрала «одногорбую» модель реакции на пандемию. В результате, избыточная смертность в октябре – ноябре достигала 40%, а в декабре – 60%. Главным мотивом этого решения стала экономия. В отличие от развитых стран и части развивающихся, принявших стратегию наращивания государственного долга для оказания широкой помощи гражданам, российское правительство не только очень ограниченно увеличивало долг, но и поставило целью сохранить средства Резервного фонда, что и было успешно сделано.

В целом, можно выделить две основные социальные модели ответа на вызовы эпидемии: «солидаристскую» и «абсентистскую». Первая предполагает жесткую связку нескольких условий и решений:
1) строгие ограничения в ходе второй волны (осень 2020 – весна 2021),
2) широкое и достоверное информирование населения о течении эпидемии и масштабах смертности,
3) формирование консолидированной группы поддержки строгих ограничений и лояльности им, а также
4) широкую экономическую помощь населению и частному сектору, без которой второй длительный карантин невозможен.

Вторая – абсентистская – модель формируется в условиях отсутствия этой связки факторов и усилий. В этой модели строгие меры не вводятся или не исполняются, реальная статистика смертности отсутствует или игнорируется. Эпидемия и связанные с ней потери выглядит для населения «неизбежным злом», частным и фатальным невезением, которое переживается в ожидании «естественного» окончания эпидемии. Первая модель реакции характерна для европейских стран, вторая – для стран Латинской Америки и России и, в целом, для более бедных стран с более низким уровнем индекса человеческого развития.

Нельзя не отметить роли специфических черт российской социально-политической модели в том, как страна проходила эпидемию. Это прежде всего низкая подконтрольность власти со стороны общества, позволявшая принимать произвольные решения и выбирать приоритеты и стратегии, которые вряд ли были бы выбором большинства и которые могли бы быть по меньшей мере скорректированы. Это, кроме того, широкие возможности и привычка фальсифицировать данные и манипулировать информацией и общественным мнением. Это отсутствие парламентской оппозиции, способной отстаивать альтернативные приоритеты и политики, а также идеологический монополизм и цензура в общенациональных средствах массовой информации, что не позволило обществу сформировать адекватное и консистентное представление о происходящем. Наконец, это административные провалы, связанные с приспособленностью «вертикали власти» к решению скорее политических, чем собственно административных задач, и с высоким уровнем недоверия к намерениям и действиям властей со стороны населения. Что сполна проявилось в вакцинационном абсентизме.