Россия — Иран: почему стратегическая игра уступает место "тактической возне"?

Сегодня президент Ирана Хасан Роухани начал двухдневный (27–28 марта) официальный визит в Россию. В ходе поездки он обсудит с российским президентом Владимиром Путиным целый ряд вопросов. Однако это вряд ли приведёт к улучшению российско-иранских отношений. И, чтобы проанализировать кризис российской дипломатии с крупнейшей страной региона, а также текущую повестку отношений Россия-Иран, важно оттолкнуться от актуального ирано-американского контекста.

США: «БЫЛА БЕЗ РАДОСТИ ЛЮБОВЬ, РАЗЛУКА БУДЕТ БЕЗ ПЕЧАЛИ»

В ответ на недавнее пополнение американцами санкционного «стоп-листа»: списка иранских предприятий, официальных и должностных лиц, в отношении которых действуют санкции Вашингтона, Министерство иностранных дел ИРИ распространило заявление, в котором говорится о введении санкций против 15 американских компаний, поддерживающих связи с Израилем. Но, как обычно в таких случаях и бывает, это лишь внешняя, видимая сторона ситуации. Есть и другая, менее заметная, но куда как более важная, свидетельствующая, что недолгая оттепель в отношениях между Тегераном и Вашингтоном завершилась окончательно, и иранское решение — это такая официальная и жирная точка в недолгом периоде совместных надежд на лучшее.

Что ж, как писал Лермонтов, «была без радости любовь, разлука будет без печали». Но уместнее вспомнить другие стихи, народного сочинения: «Между нами все порвато-поломато, так давай с тобой расстанемся без мата».

А вот без «мата» совершенно не получится. Что сейчас совершенно очевидно для Тегерана? Что Трамп взял курс на максимальное восстановление тесных отношений с Израилем и Саудовской Аравией, изрядно подпорченных при Бараке нашем Обаме. Последствия этого для региона очевидны: Тель-Авив начинает второй этап своей сирийской стратегии — жесткое вытеснение Ирана из Сирии и Леванта и нанесение максимального урона его союзнику, движению Хизбалла. Эр-Рияд, в свою очередь, получает из Вашингтона поддержку своих амбициозных притязаний на гегемонию в регионе. То есть — шиитский полумесяц, «стратегическая глубина» Ирана оказывается под серьезной угрозой. Стоит ли в таком случае сохранять надежды на возможное улучшение отношений с США? Вот Иран и отказался это делать, недвусмысленно дав понять, что больше не питает иллюзий в отношении намерений США.

Интересно, что чем жестче политика Вашингтона, чем драматичнее накал страстей в двухсторонних отношениях, тем ниже шансы иранских реформаторов и либералов сохранить Роухани в президентском кресле на второй срок. Но, похоже, что новую американскую администрацию ни это обстоятельство, ни возможность возвращения к власти консерваторов, ничуть не беспокоят. Что, как ни странно, тоже вполне логично. Важно подчеркнуть, что ближневосточная стратегия Трампа еще до конца не оформлена, но и того, что уже известно — вполне достаточно для того, чтобы сделать вывод: Ирана как ключевого и системного игрока в ней нет. Есть Иран — противник американской политики, и только эта роль ему отводится в планах американских ястребов.

К чему приведет такой подход — тема отдельного разговора. И здесь стоит ограничиться лишь констатацией, что укреплению безопасности в регионе разрабатываемые для региона американские стратегии не будут способствовать от слова «совсем».

РОССИЯ: РАЗМЕННАЯ КАРТА И ИГРА НА ПРОТИВОХОДАХ

Чего ждут иранцы от России? Начиная с 2009–2010 годов, одной из целей иранской внешней политики являлось создание стратегического партнёрства с Россией. То есть — полномасштабного взаимодействия, включающего в себя экономическую составляющую, военно-техническое сотрудничество, координацию неких политических усилий на Ближнем Востоке и в Центральной Азии.

Этот курс был начат администрацией прежнего президента Ирана Махмуда Ахмадинежада. Но, поскольку, устремления иранской стороны, по ряду причин, не встретили понимания Кремля, то сейчас приоритеты Тегерана несколько изменились. Сегодня для администрации действующего президента Ирана Хасана Роухани задача выглядит следующим образом: будет стратегический союз с Москвой — замечательно, нет — найдём других партнёров и сыграем на противоходах.

То есть и популярность России, и популярность президента Владимира Путина, и заинтересованность в российско-иранском сотрудничестве в Тегеране сейчас гораздо слабее, чем хотя бы даже два года назад.

Это очень сильно ощущается даже на уровне общения с иранскими экспертами и политиками, в разговоре с которыми отчётливо слышаться совсем другие интонации, чем ещё несколько лет назад.

В немалой степени в сложившейся ситуации негативную роль сыграла, конечно, Сирия. Поскольку, что бы там не говорилось о российско-иранской, либо российско-ирано-турецкой оси, на самом деле ситуация выглядит совершенно противоположным образом. Интересы Москвы и Тегерана в отношении Сирии всё более и более расходятся.

К этому добавились и инциденты с сирийской авиабазой «Хмеймим», и трагические события в сирийском Хан-Тумане, когда из-за отсутствия поддержки российской авиации иранцы понесли значительные людские потери, откровенное подыгрывание Израилю со стороны Кремля и целый ряд других факторов, которые всё больше и больше отдаляют Иран от России.

С объективной точки зрения, если исходить из национальных интересов страны, Москва нуждается в более тесных контактах с Ираном. Хотя бы потому, чтобы иметь возможность использовать «иранскую карту» в своих переговорах и манёврах в отношении и США, и Евросоюза, и суннитских государств Ближнего и Среднего Востока. Однако, по факту, стратегическая игра уступает место тактической возне, в ходе которой Тегеран становится для Кремля некой разменной монетой. В Иране это прекрасно понимают. Как понимают и то, что в один прекрасный момент Москва без зазрения совести «кинет» Тегеран в обмен на какие-то уступки Кремлю со стороны Запада. Что, собственно, уже неоднократно бывало. Отечественные средства массовой коммуникации и пропаганды, как обычно, уже преисполнены всевозможных восторгов и розовых надежд в отношении этой встречи, но лично я предпочитаю исходить из фактуры.

А она на сегодняшний день заключается в том, что товарооборот между Россией и Ираном в сравнении с показателями 2010 года сократился в пять раз. И я не вижу оснований, чтобы до конца текущего года он дотянул хотя бы до 1 млрд долларов. Это — первое.

Второе — все планы военно-технического сотрудничества сегодня существуют исключительно на бумаге. В том числе вопрос по поставке в Иран российских зенитно-ракетных комплексов С-300 до сих пор так и не решён.

И, наконец, третий момент. Российские банки не восстановили и продолжают сдерживать любые контакты с Ираном. То есть, финансов-банковских связей между нашими странами по-прежнему нет. О чём в такой ситуации вообще можно говорить?

В Тегеране всё это прекрасно видят. В этой ситуации большую роль играет ещё и то, что в Иране приближаются президентские выборы, которые пройдут 19 мая. Успех участия в них Роухани не очевиден, так как ему по ногам, рукам и по рейтингу серпом прошёлся Дональд Трамп. И победа на выборах Роухани выглядит не такой уж безоговорочной, как это представлялось ещё каких-то несколько месяцев назад.

Поэтому иранцы тоже не прочь «поиграть» с американцами, «припугнуть» их своим возможным сближением с Россией. Но не думаю, что этот визит и встреча Хасана Роухани с Владимиром Путиным окажут сколько-нибудь серьёзное влияние на наши двусторонние отношения. Будет не жарко-не холодно, и иранская политика Кремля так и останется «качелями». То есть, то к Тегерану, то к Вашингтону — в зависимости от экономической конъюнктуры.

 Насколько я знаю, тот пакет документов, который подготовлен для обсуждения в ходе визита, не включает в себя конкретные соглашения — это, в основном, меморандумы и протоколы о намерениях. То есть то, что предстоит ещё долго-долго согласовывать, и что из этого, в конце концов, получится — очень большой вопрос. На обсуждения вынесены вопросы, касающиеся атомной энергетики, которая у нас подвисает, Каспия, взаимодействия в газовой сфере и сотрудничества в области модернизации иранских железных дорог. Ну, и, конечно, будут затронуты политические вопросы, о которых я уже говорил.