Сны о Грузии на фоне поэтической яви

Несколько дней назад я вернулась из Тбилиси с V международного русско-грузинского поэтического фестиваля — «Сны о Грузии», — это строчка из стихов Беллы Ахмадулиной («Сны о Грузии — вот радость…»), и памяти Беллы, так упоительно прекрасно переводившей грузинских поэтов, и был посвящен нынешний форум.

Я уже и забыла, как это делается в Грузии: русские поэты из Литвы, Латвии, Франции, Австрии, Германии, Швеции, Финляндии, Испании и Дании прилетели почти одновременно — в пять часов утра.

Нас моментально погрузили в автобус и повезли в Батуми, где должны были начаться чтения и круглые столы, но по дороге мы остановились на короткий завт­рак: в начале шестого столы на огромной террасе рос­кошного ресторана были заставлены хаши и паштетами, хачапури и шашлыками, хинкали и пронзительной зеленью в каплях влаги.

Вино полилось в бокалы, зазвучали тосты, и нас, полусонных, называющих хинкали пельменями, а хаши — супом, уже включили в вечный грузинский праздник гостеприимства, поэзии и красноречия.

Итак, на поэтический праздник, организатором которого является президент «Русского клуба», учредитель и официальный представитель международной федерации русскоязычных писателей Грузии, заслуженный деятель искусств РФ Николай Свентицкий, съехались русские поэты в возрасте от 30 до 80 лет, живущие в более чем тридцати странах мира.

Поэтические вечера, дискуссии, круглые столы, творческие встречи вели прославленные и знаменитые поэты: Евгений Рейн, Юрий Ряшенцев, Юлий Ким; главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин, президент Международной федерации русскоязычных писателей и один из создателей фестиваля Олег Воловик…

Перекрестная рифма

Боже мой, как разбросало по свету русскую литературу в последние двадцать лет! Поэты Лидия Григорьева и Равиль Бухараев представляли русскую Великобританию; поэтесса и бард Манана Менабде, грузинка, актриса московского театра «Мастерская Петра Фоменко» представляла Германию; Елена Игнатова — Израиль, Алексей Цветков, только что выпустивший новый перевод на русский язык «Гамлета», в котором он хотел превзойти Лозинского в художественности, а Пастернака в точности, — США; Юрий Юрченко — Францию…

Мы читали стихи в переполненных залах от Батуми до Тбилиси; с нами выступали известные грузинские поэты и переводчики — Като Джавахишвили, Шалва Бакурадзе, Давид Чихладзе; молодые русские поэты по подстрочникам и с помощью авторов стали переводить грузинских коллег. И везде нам говорили, что русскую и грузинскую поэзию связали гении, и было бы преступлением разрушить эти связи.

Русская стихия

Меня, признаюсь, больше всего волновал вот какой вопрос: как и кем чувствуют себя сейчас русские поэты в тех странах вне России, где им волею судьбы или по сознательному выбору довелось оказаться?

Русскоязычные писатели Грузии, несомненно, считают себя частью грузинской культуры, все без исключения — двуязычные, все без исключения занимаются переводами и считают это своим высоким долгом.

Молодые поэты, оказавшиеся в разных странах Европы, даже не понимают, в чем смысл моего вопроса: разумеется, они моментально выучивают язык, знакомятся с коллегами, начинают переводить, изучать тонкости и нюансы, культурные традиции, все, чем живет их новое литературное пространство. Сохраняют ли они в этой обстановке собственно русские поэтические традиции?

Слушая выступления многочисленных своих коллег, я пришла вот к какому выводу: есть поэты, — в какой бы стране они ни жили, — которые чувствуют себя частью единой русской поэзии. У них нет соблазна стать первым или видным поэтом крошечного мирка эмигрантского клана; они существуют в живом пространстве современного русского языка, традиций и исканий русской поэзии.

Вторую группу поэтов составляют те, кто совершенно подчинился ино­язычной стихии. Пишут так, как пишут их коллеги в Австрии или Дании, Финляндии или ... (выберите любую европейскую страну): некий вялый, почти ленивый прозаический текст с легким оттенком философической эссеистики; нечто, написанное в столбик, иногда даже очень милое, но все-таки очень далекое от того, что принято называть русской поэзией.

И наконец, третья группа — поэты, отстаивающие букву русских законов стихосложения; с довольно архаичной лексикой, усредненными приемами, отгородившиеся от всего мира, застывшие в пространстве двадцати-тридцатилетней давности. Им, может быть, кажется, что они подражают Есенину, но получается у них, как, примерно, у Эдуарда Асадова.

На круглом столе «Поэзия прежде всего» Сергей Чупринин предложил дискуссию такого свойства: почему в современных стихах нет космоса, почему нет стихов о любви, почему нет простых и понятных стихов?

Темы были вполне провокативные, и пока замечательный поэт Борис Херсонский пытался разобраться в сути явлений, выстроилась очередь из поэтесс, желавших доказать наличие любовной лирики на примере собст­венных сочинений, а один из вольнослушателей прямо сказал: «Я сейчас прочту стихи о первом поцелуе. Как о нем напишешь сложно?!»

Соединив поэтов разных поколений, разных стран, вкусов, уровней, взглядов, фестиваль в Грузии создал пространство, где поэзия еще востребована, где споры о ней могут довести до криков и клятв, где читают стихи до утра… Как писала Белла Ахмадулина:

Малым камушкам во Мцхета

воздаю хвалу и честь.

Господи, пусть будет это

вечно так, как ныне есть.