Политический нарциссизм в России: границы нормы

Разоряющая страну власть-нарцисс отнюдь не теряет связи с реальностью массового сознания. Она вполне достигает желаемых результатов, поддерживая массовые аффекты.

В предыдущих статьях серии речь шла о сложностях работы прежде всего с социальным нарциссом. Коллективное расстройство оставляет человеку лишний шанс отсоединиться, распознав нарцисса уже не в себе, а в объекте отождествления, будь то вождь, власть или сплоченная масса. Когда человек не столько влюблён в себя (чаще это как раз комплекс неполноценности), сколько заходится от грандиозности и всемогущества политического целого, с которым он себя отождествляет, это целое в иных обстоятельствах можно и возненавидеть – примеров много, в том числе у нас. Но есть и то, что затрудняет разрыв с общностью, помогая политическим сборкам удерживать потенциальных отступников. Кроме того, даже при выраженных симптомах диагноз неочевиден: норма здесь постоянно «плывёт», а тот же самый нарциссизм в других дозах и контекстах может оказаться вполне конструктивным.

Между характером и клиникой

Нарциссизм – удивительная тема, позволяющая человеку, исследующему отклонения в политике, лучше понять и себя, свои установки, манеры, стиль взаимоотношения с другими — с близкими, с коллегами и начальством, с государством, властью и страной, с другими этносами и народами. Поэтому разговор о власти в данном случае это ещё и зеркало для отдельных героев — сеанс терапии и бесплатная диспансеризация.

Но войти в такой диалог непросто. Нарциссы вообще крайне агрессивны по отношению к психоанализу. Чтобы не ломать и без того хрупкий контакт с пациентом, необходимо предельно аккуратно отграничивать психопатологию в собственном и строгом смысле слова от обычных завихрений характера, в целом остающихся в рамках нормы. В противном случае вас будут регулярно уличать в собственном нарциссизме с нездоровым стремлением увидеть клинику в обычном своеобразии характера (пусть несколько утрированном). Для политики и коллективов это особенно критично, поскольку норма здесь сдвинута, реакции обострены, а многие патологии настолько привычны, что как таковые вообще не распознаются.

В расхожем смысле слово «нарцисс» воспринимается не как диагноз, а всего лишь как намёк на странность, которая может быть забавной и даже оправданной (в искусстве и науке) либо неприятной (в политике и жизни), но не более. Часто это всего лишь штамп дежурного острословия; так человека в быту легко называют «шизиком», вовсе не имея при этом в виду, что он и в самом деле всерьез болен шизофренией.

Кроме того тут есть немало смягчающего. Нарциссы даже в пограничном состоянии не то же, что психопаты и сумасшедшие, хотя, например, в антисоциальном синдроме они могут впадать в дикую агрессию и ярость, не говоря о злопамятной мстительности (что в политике обычно скрыто, но страшнее по последствиям). Нарциссизм как отдельное заболевание был включён в DSM (Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders) далеко не сразу; в первых версиях DSM-V (2013 г.) нарциссическое расстройство личности и вовсе было исключено из классификации, но затем эксперты все же решили его сохранить.

Чтобы не выглядеть злопыхателем и плохим стилистом, трактующим буквально собственные метафоры и гиперболы, полезно прорабатывать и «обратную», позитивную сторону нарциссизма, когда он оправдан и даже необходим на определённых этапах становления личности, а также когда такие свойства оказываются конструктивными и позволяют добиться большего, нежели с «нормальной» психикой. В нынешней российской ситуации это особенно интересно, поскольку критерии «конструктивности» решительно сбиты, и то, что с точки зрения власти и её интересов на данном отрезке может выглядеть конструктивно, для страны часто оборачивается губительным торжеством самомнения, картонной грандиозности и фиксации на имидже. В нашей политике это все более распространённая ситуация; здесь взрослые люди (например, идеологи и комментаторы с конспирологическим бредом или авторы диковатых законов) с позиции обычного здравого смысла выглядят как типичные ненормальные, если не больные, но с точки зрения их собственных политических, статусных и материальных интересов оказываются предельно рациональными и расчётливыми. Играть роль психа при губернаторе не совсем то же, что реально подвинуться, хотя и затягивает.

И наоборот: осмысленное и стратегически ответственное поведение в нашей политике все чаще выглядит как героика помешанных и именно так воспринимается публикой. Это называется: честно, но политически нерационально (см. последние выборы).

Важен также набор критериев, устанавливающих грань между умеренным, терпимым отклонением и расстройством, реально разрушающим жизнь и личность («злокачественный нарциссизм» по Отто Кернбергу). Это значимо и в бытовой, личностной психопатологии, и в социально-политической. Так, применительно к нынешней политике в России важно понять, где особого рода «стиль», обусловленный обстоятельствами личностного и организационного характера, начинает перерождаться в разрушительную патологию с провалами в коммуникации, эмпатии и жизнеобеспечении, вплоть до сакраментального влечения к смерти. Когда-нибудь про этот режим напишут: и принял он смерть от имиджа своего.

Нарциссизм переходный и конструктивный

Сразу перепрыгнем через возрастной нарциссизм, свойственный ранним этапам индивидуальной психоэволюции: об этом позже и специально. Отметим лишь, что в политике подобную стадию нередко проходят неоднократно: социум, режим, а с ними и само сообщество время от времени, особенно после революционных встрясок, «вновь рождаются», едва ли не с нуля осваивая мир и себя в нем. Здесь повышенная сосредоточенность на себе нормальна и даже необходима: взрослым людям, как детям, приходится с чистого листа решать проблемы самоидентификации, адаптации, первичной социализации. И то, что случилось в России в начале 1990-х годов, в категорию таких «рождений заново во взрослом состоянии» как раз и попадает. Нынешний нарциссизм российских элит и масс во многом объясняется этим «трудным детством», обделённым любовью, признанием и самоуважением.

Принято считать, что в известных пределах особо трепетное чувство, которое индивид испытывает к себе, не вызывает опасений и даже играет позитивную роль. В динамической психиатрии этот эффект описывается так: «Личность с конструктивным нарциссизмом характеризуется адекватно высокой самооценкой, чувством собственного достоинства, высокой самодостаточностью, здоровым честолюбием, открытостью, способностью наслаждаться полнотой жизни […] и получать ощущение радости от растущих возможностей самореализации; умением искренне прощать ошибки и промахи себе и другим». Из поведенческих характеристик можно добавить эмоциональную и духовную зрелость, уверенность в себе и самоконтроль, способность находить интуитивные решения, действуя самостоятельно и ответственно, не поддаваясь внешнему давлению и попыткам манипуляции.

Отмечают также реализм самовосприятия, терпимость к собственным слабостям и недостаткам других. Перечень можно продолжить, подчеркнём лишь, что эти замечательные качества конструктивный нарциссизм усиливает в сравнении с «нормой».

Показательно также известное распределение выдающихся нарциссов по разным поприщам. Конструктивные ближе к творчеству: Ницше, Дали, Борхес. Иначе в политике: Нерон, Иван Грозный, Робеспьер, Муссолини и Гитлер, Ким Чен Ир, Пол Пот и Иди Амин, Мугабе, Менгисту Хайле Мариам, Тан Шве, Омар аль-Башир, Мобуту, Хусейн, Каддафи…

Вообще принято считать, что авторитаризм и диктатуры нарциссичны по природе: они и подпитаны самовлюбленностью, и культивируют её. Со временем единоличная власть лишь обостряет исходное расстройство, и противостоят этому лишь поистине великие люди.

Деструктивное и злокачественное

Деструктивный нарциссизм по своим свойствам, естественно, зеркален конструктивному: грандиозная переоценка собственной важности, всемогущественные потуги и иллюзии; гипертрофированные представления о своих способностях и фантомы гениальности; фантазии безграничного успеха, влияния, блеска; маниакальная вера в свою избранность и уникальность, потребность в демонстративном признании и восхищении. В отношении к другим это грубо потребительские стратегии с полной неспособностью к эмпатии, игнорирование чувств и интересов окружающих, проявления гордого невежества, надменности, пренебрежительности. Такая мания мешает реальным достижениям (например, в карьере и личной жизни или в экономике, знании и технологиях), фатально портит отношения с людьми (а также с другими странами и с мировым сообществом). Отдельная статья – дикие растраты на «картинку», на постановки триумфа и театрализованного обожания. Император Бокасса ухлопал половину бюджета страны на свою коронацию, в ходе которой он восседал на троне из чистого золота в короне и мантии, скопированных с коронации Наполеона. У нас все не столь помпезно и не так безвкусно, зато на порядки дороже.

Возможны и более жёсткие ситуации. Синдрому злокачественного нарциссизма, объединяющему нарциссические и антисоциальные расстройства, свойственна сильная параноидная ориентация, эго-синтонная агрессия (соотнесённость исключительно со своими собственными стандартами при грубом игнорировании всего остального), садизм, направленный против окружающих или выражающийся в специфическом типе «торжествующего самоповреждения» вплоть до попыток суицида. В выраженных случаях это прослеживается в нарциссической ярости (причём одновременно в официальной политике и в настроениях агрессивно-самодовольный массы, готовой растерзать мирных и сравнительно безобидных «либерастов», неправильных режиссёров, фотографов и кураторов выставок вместе с экспонатами). Грандиозность на ровном месте и мелкое всемогущество (например, офицеров России с мочой наперевес) – тема острая и жизненная, но требующая отдельного анализа.

Гибридные эффекты

Если в индивидуальных случаях раскладка между нормой и патологией, а также между конструктивным и деструктивным носит линейный характер и в целом понятна, то в коллективном и политическом нарциссизме все сложнее и совсем не однозначно. Здесь это скорее похоже на объемную матрицу, в каждой из ячеек которой нет прямого ответа на целый ряд вопросов: кто именно является носителем наблюдаемой по симптомам патологии; как в этой видимости сочетаются реальные расстройства и сухой политический, идеологический и пропагандистский расчёт; по каким критериям и с чьих позиций надо оценивать эти аффекты как конструктивные, деструктивные или злокачественные?

Проще всего с нарциссизмом политизированной массы, одновременно и расположенной к такому расстройству всей травмирующей биографией последних десятилетий и лет, и искусственно заведённой целенаправленной пропагандой. Но уже во власти вся эта симптоматика может ничего не отражать: в политике «строить образ» можно, вовсе в него не входя, даже если разыгрывается потребный массе нарцисс или почти мнимая, но опасная ненормальность, заставляющая другие страны вести себя «корректнее» – с поправкой на возможные эксцессы и рецидивы (как с КНДР).

В этом отношении и сама власть может быть крайне неоднородна. Если для одних это психоделический расчёт, то для других – реальные дефекты их собственной психики и фантомы сознания. Под одной и той же внешне нарциссической оболочкой во власти могут уживаться и искренние нарциссы, ненормальные патриоты и маньяки вечного величия, и унылые фаталисты, видящие эту страну издавна пропащей, вновь опозоренной, разорённой и навеки обреченной тащиться в «колее». В этом плане могут разительно различаться «башни Кремля», кланы и группы влияния, силовики и тактики, гордые ястребы и знающие наш истинный потенциал реалисты. Даже в каждой из групп в этом отношении есть весьма разные люди. Функционеры во власти могут пребывать в ужасе от происходящего, но поддерживать политику авантюрной гордыни с почти мистической верой в её везучесть.

Не менее интересна двойственность в конструктивно-деконструктивных отношениях. Считается, что патологический нарцисс уходит в мир самовлюблённых фантазий, теряя при этом связь с реальностью, способность к действию, эмпатию и коммуникацию. Все это может иметь место, но при этом не исключать конструктивности в иных смыслах. Разоряющая страну власть-нарцисс отнюдь не теряет связи с реальностью массового сознания, ею же заведённого. С этим сознанием она легко коммуницирует и входит в эмпатию. Наконец, не выходя из потока иллюзий и разрушая экономическую и пр. реальность, она, тем не менее, вполне достигает желаемых результатов, поддерживая элитные и массовые аффекты и рейтинги, обеспечивающие воспроизводство господства. С точки зрения внутренней политики, основанной на эмоциях и предубеждениях, язык не поворачивается назвать этот нарциссизм деконструктивным. Скорее наоборот, приходится отказывать в текущей политической конструктивности как раз позициям ответственным и реалистичным, с чувством «земли».

Весь этот комплекс идеально раскрывает финальная фраза из замечательной книги о правлении Мэйдзи: «Японский этнонарциссизм не был пассивным, он привел в действие громадные людские массы, которые убивали друг друга, которые умирали, считая свою смерть достойным вкладом в общенациональное дело. Возразить на это было нечего, потому что любая страна, в конечном итоге, уникальна. И заставить ее потерять свою уникальность еще труднее, чем приобрести её».

У нас пока почти не убивают друг друга, но зато убивают экономику, науку, культуру, сознание. И на эту «уникальность» есть что возразить.