Сталин больше

Сталин больше не «эффективный менеджер», если судить по выступлению Дмитрия Медведева в День памяти жертв политических репрессий. Однако нанести смертельный удар по современным попыткам \"нормализации\" сталинизма у Медведева не получилось – его выступление по преимуществу являет собой набор деклараций, за которыми не последует никаких практических шагов. В отличие от мер, предусмотренных в лежащем в Думе законопроекте за болезненную для Кремля тему «фальсификацию» победы в Великой Отечественной войны.

«Мы много внимания уделяем борьбе с фальсификацией нашей истории. И почему-то зачастую считаем, что речь идёт только о недопустимости пересмотра результатов Великой Отечественной войны. Но не менее важно не допустить под видом восстановления исторической справедливости оправдания тех, кто уничтожал свой народ», - заявил президент России Дмитрий Медведев в обращении, посвященном дню памяти жертв политических репрессий.

«Преступления Сталина не могут умалить подвиги народа, который одержал победу в Великой Отечественной войне. Сделал нашу страну могучей индустриальной державой. Поднял на мировой уровень нашу промышленность, науку, культуру», - считает Медведев.

Президентское выступление – новое слово в контексте внутриполитической (подчеркнем – не исторической и даже не вполне общественной, а именно политической) дискуссии «как относиться к Сталину». Некоторые подвижки в освещении темы репрессий и отношении к ней высших лиц произошли после визита Владимира Путина на Бутовский полигон (как считается, по личной просьбе Алексия Второго). Дмитрий Медведев вербально пошел еще дальше.

Представления граждан об истории, как свидетельствуют социологи, далеки от цельной картины. С одной стороны, факт репрессий, имевших место во время правления Сталина, не отрицает практически никто. А вот дальше оценки начинают сильно разниться. Поляризация оценок, которую дают соцопросы, серьезна – примерно 40 процентов осуждает Сталина (в зависимости от опросника, жесткости формулировок), чуть меньше поддерживает. «Миф о Сталине» серьезно укоренился в общественном сознании.

Когда подвели итоги проекта «Имя Россия», организованного телеканалом «Россия», символом нации объявлен древнерусский князь Александр Невский. Однако долгое время лидером по голосованию в Интернете был Сталин. Можно ссылаться на флеш-мобы интернет-хулиганов, но, по всей видимости, популярность Сталина довольно сильна. То же говорят и социологи. По данным Левада-центра, Сталин лишь раз в 1989 году не попал в пятерку самых популярных исторических деятелей, в последних опросах он удерживает третью позицию, уступая лишь Пушкину и Петру Первому, но уверенно опережая Владимира Путина (опрос от 2008 года).

Важно разделение президентом народа и Сталина, но столь же важно было бы обратить внимание на третий элемент – режим, сформированный в годы правления Сталина. «Сталинизм – это система государственного управления, совокупность специфических политических практик сталинского руководства. На всем своем протяжении эта система, во многом эволюционировавшая, сохраняла ряд характерных черт. Но наиболее специфическая характеристика сталинизма, его родовая черта (возникшая с самого начала большевистского правления и со смертью Сталина не исчезнувшая) – это террор как универсальный инструмент решения любых политических и социальных задач», - такое определение дает известный историк Арсений Рогинский.

Проблема в том, что террор как способ решения задач многим кажется адекватным способом решения проблем, стоявших перед страной и режимом в 20-30-е годы и позднее. «До сих пор можно слышать, что эти многочисленные жертвы были оправданы некими высшими государственными целями. Я убеждён, что никакое развитие страны, никакие её успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь», - оппонирует этим взглядам президент.

Нашумевшие формулировки из пособия для учителей средней школы Филиппова-Данилина – лишь одно из подтверждений того, что существует внятный запрос – как у отдельных госчиновников и ведомств, так и у населения - на отмывание образа Сталина, его «нормализацию».

В представлении просталински настроенных идеологов репрессии были неизбежностью, а террор – адекватным методом решения задач, стоявших перед хозяйством страны. Подобный взгляд на проблему, не просто имморальный, но ставящий государство выше человека, в силу особенностей российской элиты вполне находит понимание – проектные задачи как будто были решены, стало быть и руководство страны можно признать «эффективными менеджерами».

То, что Дмитрий Медведев не просто дистанцируется, но прямо выступает против такой трактовки – вполне определенный и позитивный сигнал. Плохо другое. «Политический класс» не имеет представления о том, какие методы возможны в политике, а какие нет, а отсюда и амбивалентность представлений о Сталине. Конечно, традиции сталинской кадровой политики в прошлом – нынешняя элита, как и постсталинская не готова к постоянному страху, не столько за место, сколько за свободу и жизнь – к неизменному атрибуту кадровой политики эпохи зрелого сталинизма. Но элита боится, категорически не хочет жестко отмежеваться от государственной власти – пусть и на другом этапе истории страны.

Важна и непроста возникшая в выступлении президента тема фальсификаций. Фальсификация - подделка, сознательное искажение, подмена (подлинного, настоящего) ложным. В случае с темой политических репрессий говорить о фальсификациях говорить можно – попытки замолчать доказательства прямого участия политического руководства в их организации имеют место. Но еще до того, как заниматься проблемой фальсификаций, необходимо решить проблему подлинных источников по истории сталинизма – проблему нарушения российского законодательства об архивном деле и о государственной тайне путем сокрытия больших массивов документов о репрессиях. Вместо того, чтобы архивные документы были изъяты из ведомственных архивов, были переданы на открытое хранение в государственный архивный фонд, с засекречиванием специальными решениями лишь отдельных документов, мы имеем дело с ситуацией, когда в год №по чайной ложке» идет рассекречивание, а заметная часть документов, открытых в начале 1990-х годов, опять оказалась скрыта от исследователей и общества. Если выступление президента станет поводом для исполнения российских законов и открытия архивов – прекрасно, но в этом нет никакой уверенности.

Эти вопросы решаются куда дольше, нежели создается Комиссия по фальсификациям или разрабатываются проекты поправок в УК, устанавливающих ответственность за «объявление преступными действий стран - участников антигитлеровской коалиции». Но к таковым можно считать, скажем, и массовые депортации в ходе войны, проведенные руководством СССР. Таким образом, логика борьбы с фальсификацией итогов войны вступает в противоречие логикой борьбы с фальсификацией истории репрессий. Если уж водить наказание за отрицание преступного характера фашистских режимов и их союзников, логичным бы казалось симметричное ввести и, скажем, уголовную ответственности за отрицание преступлений сталинизма. Но на это, как и вообще на признание преступным сталинского режима руководство России вряд ли пойдет. Например, из-за возможных исков с требованием реституции отнятого «преступниками» имущества. Нет бюрократической инициативы и механизма (статьи УК) – и прекрасные слова президента становятся просто словами.

«Нельзя допустить оправдания тех, кто уничтожал свой народ», - сказал президент. Но пока проблема в другом – «тех, кто уничтожал свой народ» никто юридически и политически не обозначил как преступников. А слов о том, что их необходимо осудить – хотя бы судом истории – Дмитрий Медведев не произнес. По словам Арсения Рогинского, «память о сталинизме в России – это почти всегда память о жертвах. О жертвах, но не о преступлении. В качестве памяти о преступлении она не отрефлексирована, на этот счет консенсуса нет». А без преступления не бывает и наказания.