Мировой кризис ликвидности и Россия

Вхождение мировой экономики в кризис не могло не повлечь соответствующих неприятных последствий для экономики российской, которая есть часть мировой. В соответствии с вечными законами политической борьбы оппозиция пожелала использовать эти неприятности для сведения счетов с властью.

Такова жизнь, и ничего удивительного в том, что экс-премьер М. М. Касьянов тут же указал: «В другой стране, конечно, был бы наиболее оптимистичный сценарий», — до которого Россия не дозрела, хотя он и очевиден, — «…требовать досрочных выборов, требовать изменения политического курса на иной, который может улучшить ситуацию в короткое время. А такой курс существует». Перед нами тот случай, когда американцы могут не без оснований позавидовать русским. Гражданам США сегодня даже не надо требовать досрочных выборов — 4 ноября у них и так выборы, между тем спасительный курс, который может улучшить ситуацию в короткое время, там никем не просматривается. Вероятно, потому что в числе кандидатов нет М. М. Касьянова, знающего, как на раз преодолеть глобальный кризис.

Сходным образом вполне естественно прочитать в «Дорожной карте» очередного демократического движения, что «популярность существующей власти неизбежно пойдет на спад» и в это время будет развернута «непрерывная агитационно-просветительская кампания, разъясняющая гражданам провалы в политике действующей власти и необходимость демократизации страны». Естественно, поскольку о резком ухудшении экономической конъюнктуры как единственной надежде на вразумление России и возвращение ее к движению европейским шляхом открытым текстом говорят уже не первый год.

Как замечал еще в начале 2007 г. адвокат М. Б. Ходорковского Ю. М. Шмидт: «Раздутая цена на нефть — это подарок для Путина от самого черта». Последние сводки с фондовых и сырьевых бирж явно свидетельствует о том, что черт исправился и теперь делает подарки не В. В. Путину, а его оппонентам. У последних, так долго ожидавших этого светлого часа, подарок исправившегося черта вызывает предсказуемо возбужденную реакцию: «Ну наконец-то».

К несчастью, подарки черта сопровождаются такими мелкими деталями и условиями, которые сильно снижают пользу от даров нечистого. Беспорядок на бирже, проблемы банковской системы, падение цены на нефть — это вроде бы именно то, что доктор прописал, когда бы не один нюанс. Биржи и банки трясет по всему миру, и первопричиной наблюдаемого содома считается деятельность Уолл-стрит, благодаря которой содом приобрел глобальный масштаб.

Причем дело не в Уолл-стрит, а именно в глобальности содома. Которая делает несколько преувеличенными надежды на непрерывную агитационно-просветительскую кампанию. Возможно, в 1929–1933 гг. такой кампании не было, но вряд ли одним только недостаточным рвением непрерывных агитаторов можно объяснить тот факт, что к 1933–1934 гг. число не то что демократических, но хотя бы умеренно-авторитарных режимов в Европе резко сократилось, а число неумеренных соответственно возросло. От мирового экономического кризиса укрепляется социализм, получающий столь нужные ему примеры несостоятельности рыночной системы, но в первую очередь умножается фашизм, т. е.

система, основанная на коллективизме, корпоративизме, активном вмешательстве государства в хозяйство (при формальном сохранении частной собственности) и режиме сильной личной власти. Фашизм, устанавливающийся после великих хозяйственных катаклизмов, может быть относительно мягким (Новый курс Рузвельта), может быть крайне жестким (Третий рейх Гитлера), может быть средней степени отвратительности (режимы Восточной Европы в 30−е гг.), наконец, немногие страны с грехом пополам (причем с немалым грехом и очень пополам) удерживаются в рамках прежних установлений, однако разговаривать о мировой депрессии как о стимуле демократизации можно разве что во сне.

Причем от закономерности 30−х гг. нельзя отмахнуться указанием на уникальность эпохи и недостаточность эмпирического материала — в том смысле, что у нас-то будет все иначе. Никто не отменял того суждения, что демократия — весьма неплохой способ для решения несложных проблем, тогда как проблемы глобального кризиса таковыми, к несчастью, не являются и если как-то решаются, то, скорее всего, не слишком либерально и не слишком демократически. Одним из следствий депрессии, перешедшей в фазу «Спасайся, кто может», является торжество национально-государственных эгоизмов, т. е. фрагментация прежней глобальной системы и замена ее на систему закрытых рынков, неконвертируемых валют, непроницаемых границ etc. Адекватным политическим оформлением такой фрагментации является уж точно не либеральная демократия, но именно фашизм — и дай Бог, чтобы еще не в самом брутальном изводе.

Дело здесь может быть в добросовестном незнании истории Европы и Америки 20–30−х гг. К знанию сказанного периода не всякий и стремится, поскольку ни Европу, ни США он особо не украшает, а то, чем был СССР этой эпохи, не может служить полной индульгенцией для прочих держав. Куда проще выбирать из истории более приятные для себя страницы, к которым относится рубеж 80–90−х гг. XX в., когда идея о том, что демократия является неиссякаемым источником колбасы, всецело овладела массами. Сегодня мы видим искреннюю надежду на то, что колбаса исчезнет, после чего идея снова овладеет.

Между тем тогдашняя вера в плодотворящую и гастрономическую силу демократии была следствием многодесятилетнего разделения: «два мира — две системы». Из того факта, что в одном мире есть и демократия, и колбаса, а в другом и с демократией, и с колбасой наблюдаются временные трудности, граждане делали вывод, что надо переменить мир-систему, после чего сказанные блага изольются нескончаемым потоком. Мировая депрессия — это тот совершенно другой случай, когда один мир и одна система и в этом мире-системе с демократией у всех по-разному, но с колбасой одинаково плохо, а надежный источник колбасы если и видится, то никак не на либерально-демократических путях.

Склонить к мысли, что вот именно тут и настанет самое благоприятное время для пропаганды демократических ценностей, мог разве что черт, которому искони присуща склонность всячески соблазнять и обманывать род людской.

Максим Соколов