Смерть Ямадаева вызывает болезненные вопросы

В воскресный день, 5 апреля 2009 года, история ямадаевского инцидента получила новый неожиданный поворот. Начальник дубайской полиции Дахи Хальфан Тамим на специально созванной пресс-конференции выступил с сенсационным заявлением. По словам полицейского генерала, руководимая им структура обладает информацией о причастности к преступлению, совершенному в Дубае, Адама Делимханова.

Таким образом, мишенью для критики оказался действующий депутат российской Государственной думы, представляющий правящую партию «Единая Россия», бывший вице-премьер правительства Чечни (занимал эту должность с 18 июля 2006 года до своего избрания в депутаты нижней палаты российского парламента в декабре 2007 года). В российских изданиях можно при желании найти сведения про его родственные связи с президентом Чеченской Республики Рамзаном Кадыровым (он назывался его двоюродным братом). Но даже если не переоценивать чеченский традиционализм (что сплошь и рядом имеет место), то и без всяких линий родства очевидно: Делимханов является фигурой близкой к действующему президенту Чечни, а также одним из наиболее влиятельных лоббистов республиканских интересов в Москве.

Сегодня невозможно делать какие-то однозначные выводы. Дубайская полиция выступает со своей версией, а обвиняемый ею Адам Делимханов категорически отвергает свою причастность к покушению на Сулима Ямадаева. В этом Делимханова поддерживают и его коллеги по Государственной думе.

Но как бы то ни было, а заявление генерала Тамима уже попало в фокус информационного внимания как в России, так и за рубежом. Жадные до сенсации журналисты заговорили о «втором деле Литвиненко» или «втором Луговом». Остроты ситуации добавляет то, что фамилия Делимханова уже фигурировала в российских СМИ в конце 2006 года в связи с другим инцидентом — милицейской операцией в Москве, в ходе которой был убит бывший командир оперативно-боевой группы ФСБ «Горец» Мовлади Байсаров.

Однако в отличие от ищущего сенсации журналиста для эксперта строить какие-то версии покушения на Сулима Ямадаева вряд ли целесообразно. Наверное, придет время, когда мы будем выбирать между несколькими наиболее достоверными гипотезами. Но сегодня, не имея на руках достаточного набора источников и надежных доказательств, мы рискуем превратить обсуждение важной политической проблемы (а этнополитическая ситуация на российском Северном Кавказе — это, без преувеличения, ключевая проблема для РФ в целом) в досужие спекуляции.

А потому, принимая во внимание информационный контекст нового поворота в истории дубайского инцидента, следует сосредоточиться на определении политических последствий этого события и для Чечни, и для России в целом.

Во-первых, сенсация от начальника дубайской полиции снова сделала чеченский вопрос проблемой международного уровня. Между тем эта проблема после 11 сентября и в особенности после бесланской трагедии, казалось, полностью ушла в тень. Ведущие эксперты и политики как на Западе, так и на Востоке фактически смирились с тем, что Чечня является неотъемлемой частью Российской Федерации, у которой нет шансов стать независимым государством. Проблема соблюдения прав человека в этой республике перешла в разряд маргинальных, волнующих в первую очередь европейских правозащитников и журналистов. Скорее всего, дальнейшее расследование всех обстоятельств дубайского инцидента не будет способствовать тому, что территориально-государственная принадлежность Чечни будет пересмотрена ведущими мировыми игроками. Однако в центре внимания окажется цена вопроса, то есть издержки процесса инкорпорирования республики. Многие политики и на Западе, и на Востоке будут задаваться не слишком приятными для нас вопросами. Насколько Москва реально контролирует Чечню? Не является ли Чечня тем хвостом, который вертит собакой, и не станет ли чеченская модель стабилизации образцом для всей России? При ответе на все эти вопросы очень легко усомниться и в силе выстроенной «вертикали», и в эффективности российского государства как института.

Ведь откуда берутся подозрения о возможной причастности республиканского руководства Чечни к неприятным инцидентам разного рода?

Они базируются на представлениях о внутриполитической ситуации в северокавказской республике, для которой характерны отсутствие публичной политики, неформальные отношения местной элиты с Кремлем и периодически возникающие конфликты между различными группами влияния. Конфликт братьев Ямадаевых с Рамзаном Кадыровым (известный как «дорожный инцидент») от 14 апреля 2008 года оказался в фокусе информационного внимания. И сегодня непросто составить объективную картину того, что произошло тогда в Гудермесе. Но главное в конечном счете не точное описание деталей. Главное — фиксация самого факта такого инцидента, а также противостоящих друг другу сил. Это было столкновение между военными, находящимися под юрисдикцией Минобороны РФ, то есть не подчиняющимися республиканским властям напрямую (хотя назвать их в полном смысле слова военнослужащими было бы большим преувеличением), и силовиками, имеющими республиканское подчинение. В апреле победили «местные». Тогда поход Кадырова на «Восток» увенчался успехом, а влияние братьев в республике было минимизировано. При этом федеральное вмешательство во внутренние дела Чечни, как правило, минимально. Москва уже давно выбрала модель «одного окна» во взаимоотношениях с республиканской элитой, а потому стремится не разводить по углам оппонентов, а поддерживать только одну силу. В итоге прошлогоднего инцидента Сулим Ямадаев был отстранен от командования «Востоком» и даже объявлен в федеральный розыск. Правда, 22 августа прошлого года (то есть после «пятидневной войны», в которой Ямадаев принял участие) постановление об объявлении в федеральный розыск было отменено.

Дубайский инцидент заставляет вспомнить гибель в Катаре в феврале 2004 года одного из лидеров чеченского сепаратизма Зелимхана Яндарбиева. С одной стороны, здесь трудно усмотреть параллели. В одном случае речь идет о покушении на Героя России и командира батальона ГРУ, в другом — о смерти сепаратиста, выбравшего путь борьбы против российского государства. Однако в этой связи возникает вопрос: почему Герой России, участник «пятидневной войны» и пока еще не отмененной контртеррористической операции в Чечне вынужден искать приют на чужбине так же (или почти так), как временно исполняющий обязанности президента непризнанной Ичкерии? Но даже за пределами России он не находит этого убежища! Где его лавры, заслуженные в «пятидневной войне»? Что повлияло на решение об объявлении в федеральный розыск Героя России, а потом на пересмотр этого решения? И есть ли гарантии того, что другие люди, рангом поменьше, избравшие путь служения России, не повторят путь командира «Востока», то есть не будут объявлены в розыск, не окажутся в эмиграции или в заключении?

В этой связи неочевидным кажется ответ на вопрос «Что будут думать люди в Чечне, принявшие непростое решение стать на сторону Российской Федерации, если это государство не в состоянии защитить своих же героев (оба брата Ямадаевых были Героями России)? Куда направят свои стопы люди, служившие под крылом Ямадаевых в батальоне «Восток» (официально расформирован 8 ноября прошлого года)? Каких новых покровителей они будут искать? И это не праздный вопрос, учитывая, что служащие батальона фактически владеют только одной профессией — военной. И не просто прекрасно владеют ей (что доказала та же Южная Осетия), но и имеют свои счеты с боевиками (впрочем, это взаимно). Насколько эти люди защищены государством? Кто занимается сохранением этого пророссийского потенциала? Эти вопросы сегодня остаются без ответа. И до тех пор пока эти вопросы не получат своего разрешения, а политика на Кавказе не перестанет быть совокупностью разрозненных реакций на отдельные события, мы будем снова и снова строить версии по поводу очередных громких покушений.