Горящие машины — результат поляризации общества

Свен-Йоран не бросает борьбу против экстремизма в Эребру.

Можно поспорить, с чего именно начинать рассказ о том, как район Вивалла в Эребру начал ассоциироваться с радикализацией и экстремизмом. Может быть, с декабря 2001 года, когда Мехди Гезали (Mehdi Ghezali) был схвачен полевыми командирами в Афганистане и переправлен в американскую тюрьму на базе Гуантанамо. Или с 2009 года, когда Гезали вместе с несколькими товарищами, например, Муниром Авадом (Munir Awad), попал в плен в пакистанской провинции Вазиристан. Авада позже осудили за подготовку теракта в Копенгагене.

Конечно, можно сказать, что история началась в сентябре 2013 года, когда СМИ Эребру сообщили, что пятеро молодых людей из Виваллы отправились в Сирию, чтобы воевать на стороне повстанцев. Тогда еще никто не знал об ИГИЛ или халифате.

«Тогда не говорилось о религиозном экстремизме. Прежде всего, это было дело полиции безопасности», — говорит участковый полицейский из Виваллы Фредрик Мальм (Fredrik Malm).

Я встречаюсь с ним, Эммой Филби (Emma Filbey) из социальной службы и Свеном-Йораном Веттербергом (Sven-Göran Wetterberg), муниципальным координатором Эребру по борьбе с насильственным экстремизмом, в Доме знаний. Это название немного сбивает с толку, поскольку ожидаешь увидеть здание, а не группу сотрудничества полицейских и муниципальных властей, носящую такое имя.

Когда молодежь Эребру в 2013 году устремилась на гражданскую войну в Сирии, проблема экстремизма быстро стала актуальной.

«Для меня как участкового инспектора полиции — это местная проблема», — говорит Фредрик Мальм.

Радикализация и вербовка в террористические группировки оказала то или иное влияние на весь район. Родственники были встревожены и чувствовали свое бессилие.

«В действительности, проблема затронула еще больше людей. Соседей, родственников, семью, друзей, знакомых и многих других. И последствия распространяются далеко за пределы одного жилого района», — объясняет Эмма Филби.

Она занимается насилием в отношениях близких людей. В первую очередь, речь идет о поддержке женщин, но также мальчиков и мужчин, которые становятся жертвами оскорблений чести и достоинства. Связи с радикальной средой довольно быстро стали очевидны.

«Нельзя иметь параллельные общества и параллельные правовые системы», — говорит Эмма Филби.

Скоро стало понятно, что все происходящее в Эребру и Вивалле — часть более масштабного явления. В других населенных пунктах Швеции и Европы молодые люди также бросали все, чтобы отправиться на священную войну.

Как и в датском Орхусе, в Эребру важно, чтобы борьба против насильственного экстремизма одновременно была работой в пользу демократии. Здесь это называется инклюзивной демократией.

«Защита демократии легко становится штампом. Но в нашем случае действительно необходимо избегать поляризации и разделения общества», — комментирует Свен-Йоран Веттерберг.

Если начало истории насильственного экстремизма в Вивалле установить сложно, то история интереса Яна Бьёрклунда (Jan Björklund) к этому району не вызывает вопросов. Можно точно сказать, когда Вивалла попала в поле зрения лидера партии шведских либералов. В конце января 2015 года он заявил, что меры, которые муниципалитет Эребру принимает против насильственного экстремизма, — это «неприемлемое потворство».

У Бьёрклунда нашлись единомышленники. В течение нескольких недель руководство муниципалитета терпело бурную общественную реакцию, узнав на себе, каково выносить прямые нападки национальных и международных СМИ. Были и угрозы местным политикам и, конечно, антимусульманские протесты.

Мусульманское сообщество Виваллы чувствовало себя под подозрением. В июне было сделано заявление для прессы, в котором подчеркивалось, что местную мечеть не следует связывать с экстремизмом.

Что в действительности произошло? Что сделал муниципалитет Эребру?

«Могу точно сказать, в чем было дело», — заявляет Фредрик Мальм.

В начале 2014 года вернулись некоторые из юношей, воевавших в Сирии. У полиции Эребру не было информации о том, что они сделали нечто подсудное. Тогда не существовало общего запрета на так называемые террористические поездки.

А родители беспокоились, они хотели, чтобы сыновья привели свою жизнь в порядок.

По их мнению, для этого требовалась работа. В духе «постригись и найди работу». В муниципалитете имелись рабочие места. В основном, это была уборка.

Немного поработав в Вивалле, один из парней снова уехал в Сирию и остался там навсегда.

«Сейчас я думаю, что нам следовало делать больше. Надо было спросить у них, почему они уехали и почему вернулись», — размышляет Фредрик Мальм.

Проблема, как она выглядит в действительности, — это не «потворство» и не какие-то специальные условия в обществе для мусульман. 

Реальная проблема была в том, что делалось слишком мало по причине отсутствия опыта и практических инструментов.

«В нашем обществе ни для кого нет специальных условий», — говорит Свен-Йоран Веттерберг.

В принципе, в Эребру было сделано то же самое, что и в Орхусе, кроме, возможно, программы наставничества. Муниципалитет запустил в сотрудничестве с полицией систематические меры по предотвращению радикализации. Велась работа с вернувшимися с войны. Сейчас считается, что вербовке ИГИЛ в Эребру положен конец. Как и в Орхусе, больше не регистрируются случаи отъезда. Речь идет о шаблоне, актуальном по всей Европе.

Амир Ростами (Amir Rostami) из Национальной координации против насильственного экстремизма сообщил Dagens Nyheter, что ни один шведский гражданин в последние месяцы не присоединился к террористическим группировкам в Ираке и Сирии. Вопрос о причинах остается открытым. Может, больше некого вербовать, или от группировок отвернулась военная удача, или Турция, наконец, усилила пограничный контроль.

В ходе работы по борьбе с насильственным экстремизмом был получен опыт и разработаны методы на основе интеграции или, как чаще говорят в данном контексте, инклюзивной демократии.

«Несмотря ни на что, главная проблема — это поляризация», — говорит Свен-Йоран Веттерберг.

Конечно, нет никаких гарантий против терактов, подобных парижским или брюссельским. Сделать открытое общество абсолютно безопасным невозможно. Но практические меры по предупреждению преступности и местное сотрудничество, как в Эребру, всегда доступны.

«Надеюсь, что наши методы работы укоренятся, прежде чем случится атака или террористический акт», — резюмирует Фредрик Мальм.

Кеннет Нильссон (Kenneth Nilsson) — член муниципального совета, социал-демократ и председатель городского совета Эребру.

«Задача муниципалитета — сделать так, чтобы общество функционировало».

Как и все, с кем я беседовал, он считает, что преступления надо расследовать, а виновные должны быть наказаны. Но когда бушевали дебаты о борьбе Эребру с экстремизмом, не существовало даже закона, запрещающего террористические поездки.

Так и хочется сказать, что ради такого закона потребовалось, чтобы Ян Бьёрклунд покинул правительство.

Кеннет Нильссон подчеркивает, что стабильное и безопасное общество подразумевает инклюзивность. Экстремизм — результат социальной тревоги, которую надо успокаивать политическими методами.

«Мы стараемся создать общество с тесными внутренними связями», — поясняет Нильссон.

В региональной политике меры против насильственного экстремизма никогда не были чересчур спорными. Критика обрушилась извне.

«Традиционные партии придерживаются примерно одних и тех же взглядов на уровне муниципалитетов. Все сходятся в том, что лучше всего тратить ресурсы на школы и превентивную работу», — говорит Кеннет Нильссон.

На прошлой неделе множество пригородов по всей стране попали в заголовки газет. На этот раз речь шла не о радикализации и экстремизме.

Мы читали о районах Черна Энгар в Бурлэнге, Клокареторпет в Норрчёпинге, Альбю в Будчюрке. Обычно им нет места на новостных радарах, но теперь их будут ассоциировать с горящими машинами, порезанными шинами и бросанием камней. Полицейским и экстренным службам не давали работать, на них нападали. Все было почти так же серьезно, как во время беспорядков в Хусбю два года назад. Svenska Dagbladet требовала жестких мер, Стефан Лёвен (Stefan Löfven) назначил министра по вопросам координации, чтобы уменьшать социальную пропасть, а Анни Лёф (Annie Lööf) заявила, что надо ужесточить наказания за нападение на экстренный персонал, если кого-то вообще осудят.

Но, как всегда, больше всех досталось тем, кто живет в Клокареторпет и Черна Энгар. Это их машины горели, это они боялись выйти на прогулку с собакой, они стали жертвами угроз и насилия по пути с работы домой.

Вряд ли кто-то стал бы защищать или оправдывать вандализм и разрушения. Любой, кто угрожает другому человеку или уничтожает чью-то собственность, должен предстать перед судом и понести наказание.

Но достаточно ли этого?

Нам хорошо известно, что муниципалитетам, полиции, жилищным органам и разным организациям надо вести превентивную работу, если мы хотим, чтобы в таких районах, как Черна Энгар, Клокареторпет или Вивалла, можно было жить и растить детей.

Как выразился Аллан Орслев (Allan Aarslev) в Орхусе, как можно не сделать того, что может сработать?

Как и в борьбе против экстремизма, надо принимать индивидуальные меры в отношении каждого, кто находится в зоне риска. Но также надо строить единое общество. В таком обществе нет районов или групп населения, изолированных в результате безработицы или других социальных проблем. Как верно сказал Свен-Йоран Веттерберг, основная проблема — в поляризации.

Как и в борьбе против экстремизма, проблема вандализма требует безопасности, расследования преступлений и наказания преступников. Полиция и законы должны действовать. С другой стороны, надо предотвращать такие проявления, помогая молодым людям, которые в противном случае станут еще большей угрозой — как для окружающих, так и для самих себя.

Эмма Филби отмечает, что и экстремизм, и радикализация, и уличное насилие затрагивают целые районы.

С одной стороны, необходимо сразу установить ясные границы. С другой, границы между людьми и социальными группами должны исчезнуть.

Совершенно особая задача политики — решать те вопросы, которые выглядят нерешаемыми.

Министерство культуры и его глава Алис Ба Кунке (Alice Bah Kuhnke) приложили много усилий, чтобы был сразу назначен преемник Моны Салин (Mona Sahlin). Решение было принято даже слишком поспешно.

Во многом благодаря своему богатому опыту профессионального политика, Салин провела достойную работу, что не вызывает сомнений.

Именно поэтому она смогла дать отпор и тем, кто отрицал, что экстремизм представляет собой серьезную проблему, и тем, кто возлагал надежды на репрессии и паспортный контроль. Мона Салин противостояла и правым экстремистам, и религиозным фундаменталистам. Вдобавок ей удалось направить действия слепо блуждающих муниципальных политиков в нужное русло.

На днях министру координации Ибрагиму Байлану (Ibrahim Baylan) было дано задание скоординировать политический курс в борьбе против бедности, изоляции и социального неравенства. Колоссальная работа, как показало исследование Aftonbladet «Экскурсия». Кроме того, речь идет о безопасности, и премьер-министр не скрывает, что бросание камней и нападения на работников экстренных служб — из тех проблем, которые Байлану предстоит решать в первую очередь.

Конечно, возникнут разговоры об увеличении числа полицейских, но, как показывает опыт последних лет в области радикализации и экстремизма, этого недостаточно.

Предотвращать нестабильность и социальные противоречия — значит вести работу с людьми в группах риска. Но также необходимо заниматься правовой безопасностью, школами, дать людям шанс устроиться на работу и обеспечить им гражданское общество, которое интересуется их проблемами. Речь идет о равенстве. Ибрагиму Байлану предстоит большая работа.