Возможен ли мир без лицемерия и лжи?

«Лицемерие — отрицательное моральное качество, состоящее в том, что заведомо безнравственным поступкам (совершаемым ради эгоистических интересов, по низменным мотивам и во имя антигуманных целей) приписываются псевдоморальный смысл, возвышенные мотивы и человеколюбивые цели. Это понятие характеризует образ действий, с точки зрения соотношения его действительного социального и нравственного значения и того значения, которое ему пытаются придать. Лицемерие противоположно честности, прямоте, искренности — качествам, в которых проявляется осознание и открытое выражение человеком подлинного смысла его действий».

Википедия

Давайте, исходя из приведенного выше определения, представим себе мир без лицемерия. Мир, пронизанный честностью, прямотой и искренностью, где все наперебой осознают и открыто выражают подлинный смысл своих действий. Недалекому читателю может показаться, что он попал в царство истины. Но, приглядевшись чуть внимательнее, мы практически все язвы находим на своих местах.

- Покажите ваши документы, - честно, прямо и искренне говорит милиционер лицу неславянского типа. – Очень надеюсь найти там косяки и получить от вас умеренную сумму денег на удовлетворение непосредственных нужд.

- Вместо того чтобы тебе помочь, - мрачно говорит чиновник посетителю, - я поищу, как бы тебе отказать, чтобы стимулировать тебя найти выход из создавшейся ситуации.

Грабитель в подворотне и без наших фантастических коррекций предельно открыто выражает подлинный смысл своих действий. Если бы ему вдруг пришла охота лицемерить, он, наверное, порассуждал бы насчет избавления обывателя от изнурительного бремени собственности, о пользе добровольного аскетизма и т.п.

Телевизионные ведущие (я не только К.Собчак имею в виду), как правило, придерживаются заповеди И.Бродского: «Между прочим, все мы дрочим». Они довольно прямо, честно и открыто выражают свои душевные и телесные порывы. Получается витально, прикольно, по-молодежному. Лицемерить, в общем, нет нужды. Лицемерие не пользуется спросом.

Можно спросить любого публичного человека о его грехах и пороках – и он с удовольствием (сотням тысяч читателей глянца или миллионам телезрителей) расскажет о любовных интригах, мутных периодах алкоголизма, личных и штучных проступках. И, думаю, не потому что органически не приемлет лжи. Просто не видит повода стесняться.

Возможно, мой вывод покажется вам парадоксальным, но, по-моему, лицемерие сохранилось почти исключительно среди политиков. Только они профессионально и охотно лгут и выдают одно за другое. Раньше меня это слегка бесило. Теперь, пожалуй, скорее умиляет. Во-первых, сама редкость явления или объекта преломляет отношение к нему. Хищник из Красной Книги – уже почти и не хищник, а жертва обстоятельств. Но есть и второе соображение, может быть, важнее первого.

Мир без лицемерия – по сути, животный мир. В нем автоматически не предусмотрена моральная норма. То есть, может быть, она есть (и попирается), а может быть, ее и нет. А в самом акте лицемерия она закодирована. Мораль – это то, подо что лицемер пытается подогнать свой аморальный поступок. Точно так же тени косвенно указывают на наличие источника света.

В боевые девяностые один мой друг чуть не каждое утро спускался в журнальный киоск и отслеживал уровень порнографии. При этом друг не был извращенцем или сексуально озабоченным. Уровнем порнографии в киоске он измерял уровень демократии в стране.

Точно так же я склонен наличием и уровнем лицемерия измерять уровень и авторитет общественной морали.

Я так давно здесь живу, что еще застал живых комсомольцев. А если еще точнее, я сам был рядовым комсомольцем и изредка наблюдал комсомольский актив. Выдвиженцев и аппаратчиков.

На своих служебных местах это были такие гладко выбритые особи в костюмах, с постным, даже стерильным выражением лица. Характерный вакуумный взгляд блестяще воспроизвел актер Бочкин в роли первого секретаря в фильме «ЧП районного масштаба». Речь отчего-то изобиловала свистящими звуками и невольными рифмами: заседание-голосование-взыскание; мнение-занесение-решение.

Если кто забыл (а кто и не слышал). Комсомольские собрания начинались с такой фразы:

Поступило предложение считать наше собрание открытым.

Замечательный, между прочим, тезис. Для начала отметим, что предложение поступало не из зала и не из президиума. Дело в том, что к моменту высказывания собрания еще как бы не было, и источник предложения не существовал. Предложение поступало из космоса.

Еще заметьте, что никто не собирался открывать собрание.

Его предлагалось с некоторого момента считать открытым. Примета времени. Не прибить доску, а считать доску прибитой. Считать социализм построенным.

Но это мы отвлеклись. Иногда (на лестницах, в курилках, в столовых) я видел тех же комсомольских начальников в расстегнутых пиджаках и с галстуками набок. Здесь они, как теперь модно говорить, переключали регистр. Общались исключительно матом, похвалялись подвигами на выездных комсомольских сессиях (судя по услышанному, банальных групповых оргиях).

Я вырос в хорошем районе хорошего города. Учился в хорошей школе и хорошем МГУ. Не имел непосредственных сношений с бандитами, маньяками, гестаповцами, инквизицией и Ку-Клукс-Кланом. Неудивительно, что за эту курортную молодость я не видел ничего мерзее комсомольских активистов.

Не секрет, что они никуда не делись после (относительного) краха КПСС и (частичного) распада СССР. Они поделили собственность и дали вегетативное потомство в лице некоторых новых депутатов, чиновников и капиталистов первого поколения. Повадки у этой поросли примерно те же, но с ослабленной – иногда до нуля – первой, официальной модальностью. То есть менее лицемерные.

И это, пожалуй, еще мерзее.

Потому что если человек, занимающий более или менее ответственную позицию в обществе, присягает морали, это хорошо. Пусть неискренне, против желания, лицемерно. Пусть, заметим попутно, и мораль не фонтан. Коммунистическая, например. Хотя она в конкретных ситуациях (хищение, клевета, прелюбодейство и т.п.) мало отличалась от, например, протестантской.

А хорошо, когда аморальный внутренне человек присягает морали, потому что это дает нам хотя бы формальные поводы в чем-то его уличить.

Думаю, в нашем обществе не меньше компромата, чем в любом другом. Но испачканная юбка Моники Левински все же как-то аукнулась в большой политике. А у нас грязное белье ворошится из удовольствия ворошить грязное белье.

Потому что общество не лицемерно. Потому что все мы дрочим. Потому что, как говорил один мой знакомый, я, старик, не монах. Не подписывались не грешить. Так и чего стесняться, коли мир таков?

Лицемерие – это аналог стыда для бесстыжего человека. Что-то вроде искусственной почки.

Допустим, в обществе вдруг распространилась мода на нравственность. Я так и сяк примеривался написать эту фразу, но без ключевого слова «мода» она просто висела перед экраном, не находя точек соприкосновения с реальностью. А пируэты моды труднопредсказуемы. Почему бы нет?

Теперь представим себе публичного человека, который хочет быть модным. Легко. Наивно было бы думать, что этот самый публичный человек пускает слезу и встает на светлый путь. Он хочет только выглядеть нравственным. У него появляется повод полицемерить.

Он (см. определение) должен наловчиться придавать своим вонючим поступкам и просто поведению в кадре псевдоморальный смысл, возвышенные мотивы и человеколюбивые цели. Для этого наш субъект вынужден обложиться учебниками и проштудировать азы. Мораль, возвышенный мотив, человеколюбие… А если предполагать формат ток-шоу или хотя бы интервью, надо обучиться свободно жонглировать этими понятиями.

Между тем, сфера публичности публичного человека очень широка. Зашел в хороший магазин – тебя узнали. Пришел домой – а там домработница. Притворяться хорошим надо до 15 часов в сутки. Волей-неволей приходится вживаться в образ.

К лицу постепенно прилипает благостная улыбка. Брови уже не смыкаются в гримасу гнева. Иной раз (в туалете) хочется матюгнуться, а артикуляционный аппарат отвык.

С другой стороны, мода – это вам не один человек. Это сотни, тысячи. Диспуты настолько корректны, что напоминают воркование. Тем более, что оппоненты обсуждают не подлинные шкурные низменные интересы, а – согласно моде – тонко интерпретируют мораль. Уточняют нюансы императива Канта. Что уж тут из себя выходить. Ведущие забывают любимые слова Бивиса и Батт-Хеда. Употребляют слова «имманентный», «добродетель», «гортанобесие».

Миллионы подростков по всей стране сознательно и бессознательно копируют образцы, настойчиво тиражируемые масс-медиа. Все притворяются хорошими: это прикольно. Школьник с пакетиком бутербродов идет узкой улицей фабричного района, а вокруг лицемерят хулиганы. Милиция делает вид, что охраняет наш труд и покой…

Нет! не могу дальше писать… слезы умиления душат меня.

Да здравствует лицемерие! Практически панацея от многих и многих бед. Давайте напудрим рожу возможно гуще, а там, наверное, само зарастет…