На пути от поля до прилавка хлеб встречает перекупщиков, гаишников, чиновников и сетевиков. Эти встречи дорогого стоят

В саратовских булочных меняют ценники. Кирпичик белого стоит уже 15,5 рубля. По сравнению с Дальним Востоком терпимо. Но небогатые горожане все-таки перешли на «половинки». Корреспондент «Новой» попыталась выяснить, почему растут цены на хлеб. Ответ искала там, где «начинается» буханка, — у земледельцев.

«Говорить, что в деревне жить плохо, могут те, кто не хочет работать, лодыри и пьяницы», — считает Иван Гресев, фермер из Лысогорского района (Саратовская область). Ивану Петровичу скоро семьдесят. Он встречает меня за рулем собственной «десятки» (честно сказать, думала, что пришлет внуков). Коллеги называют Гресева патриархом, на земле он работает 60 лет и уходить с нее не собирается.

Вырос Гресев в деревне Канте¬мировка Воронежской области. От оккупации освободились в 1943 году. «Не бедно жили, а страшно бедно. Четверо детей, тетка — инвалид, отец — чабан, мать — рабочая в поле. Спасибо корове: творог и обрат шли нам, молоко и сметана — на базар, обменивали на одежду». Иван Петрович показывает крохотную фотографию с резным краем: «Это 1952 год, комбайн «Сталинец-6». Я учился в восьмом классе, работал копнильщиком — вилами разравнивал солому. Начинали в семь часов утра, заканчивали в 23.00, спали прямо в копнах. Однажды приехал на поле секретарь райкома, увидел наши копны — крупные, ровные, как по линеечке. И выдал премию — воз соломы».

Ностальгии по сильной сталинской руке Гресев не испытывает, считая, что разрушительная история деревни имеет вполне конкретные материальные последствия, которые влияют в том числе и на нынешнее подорожание хлеба.

В 25 лет Ивана Петровича назначили директором совхоза. Руководил разными хозяйствами больше 20 лет. Заработал орден Трудового Красного Знамени, две медали ВДНХ и два увольнения «по собственному желанию райкома»: «Я человек, скандальный с начальством».

В последний раз Гресев увольнялся «действительно сам». Так и написал в заявлении: «В связи с тем, что не согласен с существующей системой ведения сельского хозяйства». Иван Петрович стал вольным крестьянином. Колхозное имущество поделили на паи. Гресеву с сыновьями достались 500 га земли, три трактора и комбайн. «Землю выдали одну из худших в районе: бонитет на десять единиц ниже среднеурожайного. Здесь ничего не было, два оврага и чистое поле», —хозяин обводит рукой свою «фазенду» (так он ее называет) с ремонтными цехами, токами, мельницей, водонапорной башней, электролинией, нефтебазой.

О фермерстве Иван Петрович рассказывает в таких же выражениях, что и саратовские газеты начала 1990-х, восторгавшиеся новым движением. Правда, газеты не сообщали, что из 40 фермерских хозяйств, образовавшихся на месте Широко-Карамышского совхоза, выжил десяток. Остальные «продали и пропили все, некоторые за один месяц». А у Гресева мечта сбылась: на своих неплодородных полях Иван Петрович занялся элитным семеноводством. Бизнес маленький, но инновационный. Лысогорский фермер увлекся почвосберегающими технологиями (без глубокой вспашки): сейчас это модно в Канаде и Аргентине. Выучил по имени-отчеству докторов наук из НИИ сельского хозяйства Юго-Востока. Поставил на крышу тарелку со специализированными каналами, подписался на два методических издания, ездит за опытом в Краснодар, Иловлю, Пензу и каждый раз привозит литературы тысячи на три. Закупает семена непосредственно у авторов сортов: в Саратове — пшеницу, в Ульяновске — ячмень, в Самаре — горох, в Волгограде — нут. На это уходит до миллиона рублей в год.

На часах 10.30 — время «второго завтрака». В столовую вваливается бригада. Глядя на рабочих, понимаешь, что выражение «битва за урожай» приобрело буквальный смысл: традиционной крестьянской одеждой стал камуфляж. Ни одной физиономии «после вчерашнего».

На корпоративном деревянном столе — миска с салом, хлеб, нарезанная луковица. Чай в самоваре. По местным меркам у Гресева полный соцпакет: питание, автобус плюс бесплатная вспашка личных огородов и доставка домой стройматериалов. Зарплата — 7—8 тысяч рублей и шесть мешков корма.

Сельский малый бизнес—это еще и немножко собес. Нужно выделить «уазик» школе, продукты — больнице и т.д. «Построили хоккейную коробку для детей. Поставили прожектора. Вышла проблема: а кто за свет будет платить? У нас на центральной улице ни одного фонаря. Местное самоуправление у нас есть, а денег у него нет», — разводит руками Иван Петрович.

«Принято считать, что в городе люди живут, а в селе прозябают. На самом деле именно у нас есть потенциал для создания среднего класса». Гресев о среднем классе очень много думает. Определить материальные критерии затрудняется. «Разве есть разница, какой марки машина? Лишь бы ездила. Когда деньги есть, никакого значения они для меня не имеют. Главная оценка среднего класса — свобода. У нас даже поросята на одинаковых кормах растут в два раза лучше, чем в округе, потому что на свободе живут: захотят — в лес пойдут, захотят — в поле, — объясняет Иван Петрович с совершенно серьезным выражением лица. — И еще момент. В нашей семье нормальный доход: взрослые получают по 10—15 тысяч рублей. Как будто и не надо бы корову. А снохи держат. Жена вручную три—четыре ведра каждый день надаивает, сепарирует, да еще обед ребятам готовит. Не можем сидеть сложа руки».

Спрашиваю, чувствует ли Иван Петрович себя независимым. Отвечает, не задумываясь: «Абсолютно». Вот если б еще государство этой независимости не мешало…

Недавно Гресева хотели оштрафовать за противопожарные нарушения на нефтебазе. Контролеры написали в акте, что сооружение не обваловано, нет щита с огнетушителем и громоотвода. На самом деле требования давно выполнены. В доказательство пришлось везти в прокуратуру фотоснимки. Теперь крестьянам велели оформить лицензию на заправку собственных тракторов из собственной цистерны.

«За сорок лет работы с людьми, — говорит Гресев, — я научился чувствовать взяточников. Помню, явился один такой, спрашивает: у вас есть природозащитный проект вашего хозяйства? Что это и зачем оно, не сказал. Дал адрес частной фирмы, где нам за 30 тысяч рублей бумажки написали. Узаконенная взятка».

По 200—300 тысяч рублей крестьянин тратит за сезон на оформление сертификатов на зерно. Сначала нужно получить сертификат качества и идентичности сорта на весь урожай в целом. При продаже надо брать копию на каждые 60 тонн плюс карантинную справку о здоровье растений на каждую загруженную машину.

В документе указывается даже номер автомобиля. Если в день вывоза машина сломается, придется оформлять справку заново. За бумагами ездят в областной центр. В сутки только на бензин уходит по тысяче рублей.

Как бороться с гаишниками, Ивана Петровича научил старый председатель, сказавший: «В России боятся карандаша и пистолета». Хозяин лично сопровождает машины с семенами. По его подсчетам, за время пути от границы с Самарской областью до Саратова грузовик останавливают в среднем четыре раза. Фермер достает ручку, блокнот и просит автоинспекторов представиться: мол, пишу дорожные заметки о том, как ГАИ обслуживает граждан. Собеседники в погонах частенько обзывают деда сумасшедшим, но отпускают быстро.

Интересуюсь, как сельчанам помог нацпроект. «Лично нам — никак», — говорит Гресев. Его настораживает очередная гигантомания: если кредит — то в миллиардах, если инвестор — обязательно «крупный», если новая ферма — то на тысячу голов. «Большая цифра по телевизору красивее звучит. Про малый бизнес в проекте ничего не сказано, хотя 50 процентов мяса, молока, овощей производится в мелкотоварных хозяйствах. Обычный крестьянин, который хочет купить корову, никогда не оформит кредит — замотают. Лизинговый договор на технику — кабала, стоимость машины вырастает вдвое. Ничего не сказано в проекте о новых технологиях земледелия, но ведь вкладывать деньги в устаревшие методы ведения хозяйства бесполезно, — рассказывает Иван Петрович. — За семенами ко мне приезжают воронежцы, самарцы. Жалуются на одно и то же: москвичи скупают землю целыми районами. Места крестьянину скоро вообще не останется».

«Сейчас по телевизору возмущаются: ах, с хлебом беда. Цена на хлеб касается всех и сразу заметна. А кто знает, что в прошлом году мы покупали основное удобрение — аммиачную селитру — по 6 тысяч рублей за тонну, а теперь она стоит 10 тысяч? И то не достанешь, потому что все уходит за границу: экспортные пошлины на зерно подняли на 60 процентов, на удобрения — только на три процента. ГСМ с осени подорожали в полтора раза. Бензин каждую неделю прибавляет по 10 копеек, — объясняет Иван Петрович. — Крестьяне продали зерно прошлой осенью по 4—5 тысяч рублей за тонну, многие за горючее бартером рассчитывались. Сейчас зерно стоит 8—10 тысяч. Им торгуют перекупщики».

Гресев на калькуляторе высчитывает, сколько дохода достается крестьянину от буханки «Бородинского». Из килограмма ржи стоимостью 4 рубля получается 1,2 килограмма черного хлеба. Кирпичик весит 400 граммов и стоит 12 рублей. Производитель получает 30 процентов.

С «калькуляцией от Гресева» возвращаюсь в Саратов — на «конечную остановку» путешествия буханки с фермерских полей на прилавок магазина. Хлеб по-прежнему в лидерах по росту цен. Это выяснилось в ходе недавнего рейда городского начальства по продмагам. Управляющие магазинами не смогли назвать величину наценки, консультировались с продавцами. Хотя администрация Саратова еще осенью заключила договор с сетевиками: предполагалось удерживать торговую накрутку на местные хлеб и молоко в пределах одного процента. Но выполнять договоренности никто и не думал.

По подсчетам мэрии, наибольшую наценку делают сети федерального уровня: «Гроссмарт» и «Смарткауфф» — около 30 процентов. Саратовские ритейлеры накручивают от 9 до 24 процентов. Как утверждают в областном министерстве сельского хозяйства, наценка на продукты местного производства составляет около 40 процентов. По сведениям сельхозведомства, сетевики требуют от производителей снижения отпускных цен на 20 процентов и задерживают оплату на срок от двух недель до трех месяцев. Например, хлебокомбинату имени Стружкина задолжали 3 миллиона рублей.

Представители городской администрации в очередной раз попросили торговцев умерить аппетиты. Обещали зайти еще.

Чиновники изображают гнев. А вот разгневанных покупателей в саратовских магазинах я не видела. «Говорят, хлеб подорожал на 30 копеек, на 70. По сравнению с подсолнечным маслом и яйцами это ерунда. Если бы он на 50 рублей подорожал, я бы заметила», — комментирует по моей просьбе «положение дел» жительница Саратова Юлия.

…По прогнозам фермера Гресева, к осени цена на хлеб не упадет.

Прямая речь

Член совета директоров ОАО «Знак хлеба» Дмитрий Удалов:

— Основной причиной подорожания хлеба стали безответственные действия государства в сфере контроля за энергетическими монополиями. Раньше 40—60 процентов стоимости буханки составляла мука. Теперь—электричество, газ, различные трансакционные издержки, связанные с оформлением земли, проведением коммуникаций, около 30 процентов стоимости приходится на зарплату. С начала года энерготарифы выросли на 25 процентов, то же произошло с бензином. Это наложилось на традиционное сезонное колебание цен, весной зерна всегда мало: прошлогодний урожай уже съеден, а новый еще не вырос.

— Как формируется цена на зерно?

— На себестоимость отечественной сельхозпродукции влияют некоторые «посторонние» факторы: в ней могут «висеть» деньги на какой-нибудь новый забор, которые требует муниципальная администрация, помощь школе и прочая «социальная ответственность бизнеса»…

Средняя цена формируется в июле, когда те, кого банки схватили за горло, начинают сбрасывать урожай. Затем цена проседает, так как начинаются массовые продажи. В октябре стабилизируется и медленно растет до мая, когда крестьяне уже могут оценивать будущий урожай и продают последние остатки. Обычный процесс, только на этот раз он шел более быстрыми темпами. Сейчас мы едим хлеб из февральской муки. Высшей точки цены могут достигнуть в течение апреля—мая.

— Какой эффект дают государственные меры по сдерживанию хлебных цен?

— Заключенные осенью соглашения о заморозке цен можно расценивать как чисто политический акт. Пищевая промышленность в результате подобных государственных действий может лишиться будущего. Себестоимость хлеба с осени выросла на 26—27 процентов, а хлебозаводы повысили отпускные цены только на 11—12 процентов.

Думаю, ситуация будет ухудшаться. Государство является активным игроком на зерновом рынке, а там, где играет государство, конкуренции быть не может. Прошлой осенью рыночная цена ржи составляла 4 тысячи рублей за тонну. В госрезерв ее закупали по 6,9 тысячи рублей. Сейчас рожь считается дефицитной позицией, цена достигла максимума — 7 рублей за килограмм.