В Калифорнии прошла премьера «Аппоматтокса» - новой оперы Филипа Гласса

В октябре произошло несколько событий, прямо или косвенно связанных с американским композитором-минималистом Филипом Глассом. Два из них – в Калифорнии и одно – в Швеции, когда Дорис Лессинг получила литературного «Нобеля».
Из биографии Лессинг следует, что в 80-х годах она работала вместе с Глассом над научно-фантастической оперой «Создание комитета представителей для планеты под номером 8».

Два других события связаны с приездом 70-летнего композитора в Калифорнию: в самом начале октября в Сан-Франциско состоялась мировая премьера «Аппоматтокса» – новой оперы Гласса, посвященной Гражданской войне в США.

Несколько дней спустя желающие могли увидеть Гласса вместе с его ровесником – известным канадским шансонье и поэтом Леонардом Коэном в Станфордском университете, где прозвучали стихи Коэна из его «Книги желаний» (Book of Longing), положенные на музыку Глассом.

Слово и жест

«Были бы у генералов компьютеры, они с легкостью бы послали аттачмент!»

Увы, этот союз не вызвал положительных откликов у местных критиков, отметивших, что и Коэн, и Гласс, и исполнявшие опус одышливые певцы соревновались в претенциозности, отсутствии чувства рифмы, а также в изнурительной (это про Гласса) повторяемости.

Зато те, кто посетил лекцию перед перформансом, во время которой два поджарых буддиста (а Коэн и Гласс оба исповедуют эту веру) рассказывали о своем двадцатилетнем знакомстве и планах, узнали, что Леонард Коэн планирует давно ожидаемое турне, а Филипу Глассу в начале музыкальной карьеры приходилось работать таксистом.

Вскоре после премьеры его оперы «Эйнштейн на пляже» один из пассажиров заметил: «Надо же, у тебя, парень, такое же имя, как и у знаменитого композитора!» И Гласс понял, что добился успеха и что с работой в такси нужно кончать.

«Мощно, но лишь местами»

Премьера «Аппоматтокса», несмотря на полуположительные отзывы в прессе («мощно, но лишь местами»), служит подтверждением того, что Гласс действительно многого добился на оперной сцене.

Нервный, несколько выхолощенный и какой-то потусторонний драйв его музыки подчеркивает игрушечность и незначительность земных событий.

Это впечатление ненужности и суетности военных действий и батальных передвижений в пространстве, несмотря на всю брутальность и величие Гражданской войны в США, не оставляет зрителя на протяжении всей оперы, чья длительность (два с половиной часа) по иронии судьбы совпадает с длительностью переговоров между генералами Улиссом Грантом и Робертом Ли.

Название оперы как раз и отсылает к этим состоявшимся в 1865 году историческим переговорам, закончившимся подписанием документа о капитуляции в Аппоматтоксе, местечке в штате Вирджиния, документа, приведшего к окончанию унесшей сотни тысяч жизней войны.

Война и мир

В отличие от громящих города мародеров, генералы Ли и Грант были чрезвычайно писучи, учтивы и вежливы, и посему большую часть оперы занимают всевозможные разговоры военных разного ранга, их бородатых ординарцев, а также их жен, которые периодически испускают страдательные или укоризненные крики в связи с кровопролитием, за которое ответственны их мужья.

Мужчины в мундирах принимают решения – женщины в черных одеждах и черных платках скорбно склоняют головы, держа в руках портреты убитых мужей и сыновей.

Ставка генералов, а затем и здание суда в Аппоматтоксе, где было подписано соглашение, представляет собой несколько металлических сетчатых серых панелей, брошенных на пол, а также примитивное, тоже металлическое, серое ограждение.

Хотя генералы сидят на стульях вполне старинного вида, минималистское убранство сцены вполне может сойти за любое современное военное закулисье.

Эта вневременность событий, когда мы видим будто издали мелочных, мельтешащих по сцене вояк – особенно когда они начинают передавать друг другу депеши или карандаши, в то время как солдаты мрут будто мухи, а горожане вынуждены есть лошадей, – удачно сочетается с «космической», «галактической» музыкой Гласса и его фирменными повторами мелодических фигур, которые лишь подчеркивают механистичность и бездушность ведущих войну.

Видимо, не придумав никаких иных занятий скучившимся военным, постановщик сцены Рикардо Хернандес постоянно заставляет их передавать из рук в руки – из одного угла комнаты в другой – мелкие предметы и документы, и эта мучительная офисная хореография под напряженную музыкальную дробь не может не вызвать в памяти «Майкрософт». Были бы у генералов компьютеры, они с легкостью бы послали аттачмент!

Чувствовался перебор и с персонажем, толкавшим перед собой тележку с конечностями и потом швырявшим окровавленные отрезанные руки и ноги в канаву.

Для усиления драматизма в одном из актов на улицах горели костры и были подвешены за ноги огромные обугленные лошадиные туши, употреблявшиеся в пищу жителями осажденного города.

Много было и групповых сцен: вспоминающие родной дом солдаты, женщины, похоронившие близких, подразделение афроамериканцев – для них Гласс написал удивительно мелодичные и негромкие хоровые партии, стилизованные под народные баллады тех лет.

Эти баллады, в которых Гласс, не желающий, чтобы опера «оставалась в абстрактном пространстве», использовал тексты песен времен Гражданской войны, в сочетании с его узнаваемым стилем, а также периодическими попытками выдать на-гора «серьезную» музыку а-ля Бах своей коллажностью и лоскутностью полностью соответствовали разбросанности повествования.

Бегущая строка

Сидя на балконе с биноклем и поглядывая на бегущую строку на английском для тех, кто плохо разбирает на слух американскую речь, я совершенно запуталась в том, что происходит на сцене.

Сначала нам рассказали о двух подписавших договор генералах, вдавшись в такие детали, как, например, семейный бизнес по выделке кож, в котором когда-то трудился один из них.

Потом мы получили возможность лицезреть полнотелую, как кустодиевская купчиха за чаем, жену Линкольна, услышать от нее о его провидческом сне, в котором на президента покушаются и убивают, и сразу же после этого увидеть его покрытый флагом, несомый по сцене торжественно гроб.

Где-то в середине оперы вдруг возник бойкий старомодно одетый молодой человек, пишущий репортажи о Гражданской войне (историческое лицо, черный журналист Моррис Честер), а вслед за ним сцену заполонили негры во вполне современных костюмах.

Их излишне энергичное, с вытаращенными глазами и простертыми руками, выступление напоминало маевку. Пока я размышляла, где в 1865 году можно было достать костюмы, смахивающие на «Кельвина Кляйна», меня осенило, что действие оперы неожиданно перескочило в другую эпоху и я проморгала по меньшей мере сто лет!

Каким-то образом опера, либретто для которой сочинил англичанин Кристофер Хэмптон, который, по его словам, раньше почти ничего не знал о Гражданской войне, перепрыгнула в будущее, озаботившись тем, что случилось с равноправием белых и черных.

И оказалось, что борец за права Джимми Ли Джексон был убит чуть ли не день в день сто лет спустя после окончания Гражданской войны. «Это совпадение, – говорит Хэмптон, – подвело меня к идее подмешивания в общий котел современных событий, включая и подлинные слова лидера Ку-клукс-клана».

Берег утопии

Куклуксклановец Эдгар Рэй Киллен, встрепанный пенсионер в очках и цивильной рубашке, въезжает на сцену в инвалидной коляске, бесстрастным гладким лицом и непоколебимыми речами напоминая отрицателя холокоста по фамилии Люхтер, героя документальной киноленты Эррола Морриса «Мистер Смерть» (все убийцы похожи, у каждой жертвы своя судьба).

Нераскаявшийся Киллен, под чьим руководством в 1964 году были убиты трое молодых людей, регистрировавших чернокожих избирателей во время правозащитной кампании за предоставление им права голоса, жизнеутверждающе распевает «про негров и про жидов».

Начинается и завершается опера женским хором, так как «женщины занимают в войнах важное место». В опубликованном в программке оперы интервью Гласс развивает мысль, поясняя, что родился на рубеже Второй мировой, когда все родственники-мужчины были призваны в армию, и он воспитывался исключительно женщинами.

Знающий не понаслышке о правозащитном движении в США, а также хорошо осведомленный о Ку-клукс-клане, еврей Гласс имеет свое собственное отношение и к расизму, и к борьбе за права, и к Гражданской войне.

Американцы, возведшие ее до неприкасаемого национального символа, вряд ли оценят это «особое отношение» композитора. Когда на сцене пелось о том, что и спустя сотню с лишком лет после Гражданской войны афроамериканцы борются за свое существование и права, зал был напряжен до предела.

Заполненный неловкостью воздух можно было резать ножом. Сразу же вспомнилось, что в черных районах Окленда дети школьного возраста не умеют ни читать, ни считать, а их старшие братья каждый день погибают от пули или передоза, и никому нет до этого дела.

И поэтому особое отношение Гласса к Гражданской войне и к ограничивающейся бесполезной политкорректностью расовой политике США можно назвать одиноким гласом в пустыне.