вСласть Путина преступна ?

Елена Милашина не может «выйти из игры»

В нынешнем году журналист «Новой газеты» Елена Милашина стала лауреатом ежегодной премии Human Rights Watch (HRW). На сайте этой правозащитной организации ее называют «ведущим специалистом независимой «Новой газеты» по журналистским расследованиям, рассказывающим правду о нарушениях прав человека и коррупции». HRW, присуждая награду Милашиной, отметила ее «личное мужество в очень непростой ситуации с правами человека в России». Елена Милашина работает в «Новой газете» 12 лет, а всего журналистикой занимается 14 лет. Сейчас она проходит курс обучения в Мичиганском университете.

Михаил Гуткин: Когда вы выбирали профессию, вы могли предположить, что все обернется так, как оно обернулось?

Елена Милашина: Нет. В 1996 году я пришла в «Новую газету» потому что мне нравились люди, которые там работали, и статьи, которые они писали. Это были не сухие информационные тексты, а старая советская журналистика в хорошем смысле слова. Хорошо написанные тексты по-прежнему отличают «Новую газету». Я тогда хотела заниматься культурой – у меня 9 лет музыкального образования. Но как-то плавно перешла к репортерской работе. Можно сколько угодно критиковать 1990-е, но все же свобода слова тогда была реальностью.

Сейчас, по прошествии 12 лет, можно сказать, что свободы слова в России нет. Первая смерть, которую я пережила в «Новой газете», была гибель моего начальника Игоря Домникова. Мы знаем, что это было заказное убийство за его профессиональную деятельность. Убийцы сидят – они получили пожизненное заключение, а заказчики пока на свободе. Я могу их назвать: это губернатор Липецкой области Олег Королев и вице-губернатор Сергей Доровской, а также посредник Павел Сопот. Именно эти люди попросили бандитов решить проблему с журналистом, который критиковал власти Липецкой области за бездарную экономическую политику.

Это был первый сигнал, что времена меняются. Дальше президентом России был избран Владимир Путин, потом был «Курск» – это была моя первая большая журналистская история, потом были «Норд-Ост», разгром НТВ и свободных СМИ в России, Беслан, Кавказ, убийства Анны Политковской, Станислава Маркелова, Анастасии Бабуровой, Наташи Эстемировой, Макшарипа Аушева, Руслана и Сулима Ямадаевых... За исключением братьев Ямадаевых, все они были моими друзьями и коллегами. Условия игры изменились. Если бы я знала 12 лет назад, что контракт такой, я бы подумала и сказала «Извините, ребята, нет». Но сейчас я не могу выйти из игры.

Михаил Гуткин: Вы упомянули убийство Игоря Домникова и назвали заказчиков, которые находятся на свободе. Почему они не понесли наказание?

Елена Милашина: Засудить заказчиков в России практически невозможно. Над этим наша власть, то есть те люди, которые должны модернизировать закон, думать не хотят. Поэтому очень легко и безопасно заказывать своих врагов.

Пять человек, которых потеряла газета из-за работы в Чечне, так или иначе вызвали резко негативное отношение к себе Рамзана Кадырова, президента Чечни. А Рамзан Кадыров, я бы сказала, это не первый по степени влияния человек в России, но уже и не второй. Медведев уступает по степени влияния Рамзану Кадырову, который если ставит какую-то задачу, то своего добивается. Он не только в гражданском суде выиграл дело у руководителя правозащитной организации «Мемориал» Олега Орлова, но и добился возбуждения уголовного дела по клевете. Это достаточно трудно доказуемая вещь – там нужно доказать, что человек оклеветал тебя с умыслом. Какой умысел был у Орлова, когда он сказал, что Кадыров несет ответственность за убийство Натальи Эстемировой? Ведь следствие действительно вышло на Кадырова. Другое дело, что следователи не могут даже допросить этого человека – он у нас неприкасаемый. Тем не менее, за убийством Наташи Эстемировой совершенно точно стоят люди Кадырова. Они занимают официальные должности в полиции Чечни, но это «кадыровцы». Мы знаем, кто ее убил, и кто за этим стоит. Это знает и следствие. Было распоряжение Кадырова, понятое так или иначе, но тем не менее...

Кадыров очень много может. Он вызывает страх. Я вижу, как у моих друзей, достаточно циничных людей, которыми всегда были и есть московские журналисты, при слове «Кадыров» меняется выражение лица. Они говорят «давай не будем об этом». Когда вокруг человека люди мрут, как мухи, когда он по сути распоряжается человеческой жизнью с той же легкостью, что траву срывает в поле, у людей просыпается инстинкт. Они боятся смерти, боятся беспредела. Но этот беспредел становится моделью разрешения всех проблем в России. Самая главная проблема на Кавказе, но в принципе Чечня – это такой пуп, от которого расходятся волны по всей стране.

Владимир Владимирович Путин, придя к власти, хотел силой стабилизировать Чечню... Да, они отстроили Грозный. Но давайте узнаем, как они это сделали, на какие деньги? Это вообще вопрос, ценой которого может быть пуля в лоб. Совершенно непонятно, какие деньги приходят из федерального бюджета, и сколько уходит на строительство. Насколько я знаю, там обложены данью все: начиная с учителей, врачей, чиновников и бизнесменов до самих «кадыровцев», которые служат в милиции. Эти деньги якобы идут как пожертвования в Фонд имени Ахмад-Хаджи Кадырова. На эти деньги строится очень многое. Потом уже построенные объекты сдаются федеральной власти. При этом стоимость строительства завышается в десятки раз. Таким образом отмываются федеральные деньги. Это принцип, на котором построена Чечня. На самом деле это – бизнес одного человека.

Произошло ухудшение ситуации. Сегодня, как говорят американцы, весь кавказский регион «в огне». Идея независимости уже ушла, но ей на смену пришла более страшная идея радикального исламского фундаментализма. Тот способ разрешить проблему, который был избран Владимиром Путиным, сделал Россию и Кавказ чужими друг для друга. У нас из-за этих двух войн действительно ксенофобия по отношению к лицам кавказской национальности. А огромная русская диаспора, которая всегда была на Кавказе – они все уехали...

Все-таки в 1990-е годы была ментальная близость – Джохар Дудаев, Масхадов, Ельцин, Черномырдин, даже Басаев – это были люди советской ментальности, и им можно было найти общий язык. Сейчас это невозможно.

Михаил Гуткин: Вы говорите парадоксальную вещь: что с террористом Басаевым можно было договориться, в то время как с Кадыровым это невозможно...

Елена Милашина: Я понимаю, что существует международный терроризм, и это очень важно. Но я в России живу, у меня есть свой конкретный терроризм. Это, безусловно, чеченский терроризм, а сейчас кавказский. Я хочу докопаться до истоков этого явления. С одной стороны, есть терроризм – это когда убивают или захватывают мирных людей те, кто такими способами борется с государством ради независимости, шариата и прочих своих идей. Это неприемлимо. Но ведь существует и государственный террор. Это когда государство использует все легитимные и нелигитимные средства и делает с людьми ровно то же самое. В России есть и то, и другое.

Да, с Басаевым можно было разговаривать, даже при том, что он стал в России террористом номер один, и что его нужно было судить, и что он, безусловно, заслужил пожизненное заключение. Но это человек, у которого была стратегия – сначала это была независимость Чечни, потом, когда Басаев понял, что другие кавказские народы не собираются умирать за это, он придумал «единый кавказский фронт», ислам на всем Кавказе – и, в общем, оказался провидцем.

Кадыров – это другая ситуация. Кадыров – это средство для улучшения имиджа Владимира Владимировича Путина. Это вопрос только денег. Никто не говорит о том, что Кадыров, став президентом Чечни, стал очень, очень, очень состоятельным человеком. Он получил в свое распоряжение регион, где деньги ценятся больше, чем люди. Ему действительно выдана лицензия на «решение проблем» со своими врагами или самому или за счет России. Вспомните братьев Ямадаевых: государство сняло с них покровительство и разрешило чеченцам их убить. Это страшно.

Михаил Гуткин: Правозащитников в России нередко упрекают в том, что они «защищают террористов»...

Елена Милашина: Мы не защищаем террористов, потому что террористов в России вообще-то нет. Кто может назвать террористом человека? Я думаю, что суд. Я знаю одного человека – Кулаева и еще двух, которые якобы повинны во взрывах домов в 1999 году. Тут был суд. Во всех остальных случаях этого не было.

Но, допустим, Басаев – террорист, с этим глупо спорить. Правозащитники защищают молодых парней, которых похищают из дома и под пытками заставляют подписывать признательные показания, и журналисты пишут об этом, потому что невозможно не писать. Это не значит, что мы защищаем террористов. Мы защищаем людей, чьи права были нарушены... Это может коснуться каждого. Люди, к сожалению, этого не понимают. В отсутсвии легитимных институтов, когда государство может указать на любого – как в русской рулетке – и объявить врагом, только правозащитники придут к вам на помощь, когда постучатся в вашу дверь.

Михаил Гуткин: На Западе существует четкое разграничение между журналистом и правозащитником. Существует ли оно для вас?

Елена Милашина: В России эта разница тоже есть. Я ее почувствовала, когда начала работать с Human Rights Watch. Но, вы знаете, в августе 2008 года, во время конфликта между Грузией, Россией и Южной Осетией со всех сторон было огромное количество пропаганды, и разобраться в этом было совершенно невозможно, потому что у каждого была своя правда. Единственная позиция, которая давала объективную картину, – это была позиция правозащитников, которые ездили в Осетию, в Грузию и расспрашивали пострадавших. Через их рассказы можно понять, что было сделано плохого и с той, и с другой стороны. Конфликт был действительно сложнейший, и, на мой взгляд, журналисты мира, к сожалению, не справились с этим экзаменом. А правозащитники справились. Они выдвинули очень жесткие претензии ко всем сторонам... Точно так же, как в вопросах о терроризме, в этом конфликте очень сложно было найти правильный баланс. Я считаю, что правозащитная методика лучше всего работает в таких сложных современных ситуациях, с которыми сталкиваются журналисты.

Михаил Гуткин: Что означает для вас награда Human Rights Watch?

Елена Милашина: Для меня эта награда означает преемственность. Несмотря на все то, что происходит в России, в Чечне, на Кавказе, несмотря на гибель очень многих людей, эта награда означает для убийц и заказчиков, что они никогда не достигнут своих целей. На место убитого ими человека встанет еще один, и еще, и еще. Всех нельзя убить.

Михаил Гуткин: Вы говорили, что многие ваши коллеги предпочитают не говорить о Кадырове. Вы говорите о нем...

Елена Милашина: Многие мои коллеги работают в государственных СМИ или тех, которые должны озвучивать государственные позиции... Я сама начинаю бояться. Начинаешь думать, что, может быть, о чем-то не нужно говорить, потому что у тебя есть папа, мама, брат, главный редактор «Новой газеты» Муратов Дмитрий Андреевич, который в огромной опасности, так как он на протяжении многих лет берет ответственность за все, что мы пишем. Но я начинаю понимать, что здесь я промолчу, там я промолчу, и получится, как тогда, в сталинские времена, когда все замолчали, а те, кто не молчал, были убиты.

Михаил Гуткин: Вы намерены по окончании обучения в Мичиганском университете вернуться в Россию?

Елена Милашина: Я здесь по специальной программе для журналистов, которая позволила мне немного передохнуть, за что я безумно благодарна Мичиганскому университету. Это была вынужденная мера. Все-таки я проработала 12 лет нон-стоп, как на войне, потому что все время с кем-то сражаешься. Сейчас это стало действительно опасно. Но я очень хочу домой. Я готова прямо сейчас все бросить и улететь обратно. Моя работа и смысл моей жизни – все там.