Лестничный пролет

Социологи называют это «дисфункцией социальных лифтов». Она обнаруживает себя и в России, и на Западе. И, кажется, потому что и там, и там перестают срабатывать привычные модели экономического и социального поведения.

Очередное исследование по этому поводу завершили социологи из Института философии РАН. Коротко говоря, обнаружилось, что в расслоении российского общества за последнее десятилетие фактически ничего не изменилось. Ни доли социальных слоев, ни их образовательный уровень, ни их географическая привязка. И состав слоев стабилен, а переходы между ними— редки.

Единственная область изменений— наверху социальной пирамиды, где происходит взаимный переток между слоями «высокостатусных» и «экспертов». Неуклюжий термин «эксперты»— это те, кого по-английски зовут professionals. По-русски их можно было бы обозначить как «интеллигенцию», если бы это название уже не застолбили за собой специалисты по торжественному и бесплодному нытью. Кстати, страта интеллигентов тоже исключительно стабильна, и переходы из нее редки (что, впрочем, неудивительно).

Собственно, впечатлило меня не столько само исследование, сколько острое чувство дежавю. Совсем недавно я читал почти то же самое— в статье Financial Times, опубликованной в необязательной секции чтива на уик-энд под говорящим названием The crisis of middle-class America.

Статья описывала то же самое явление на примере семей в разных концах Соединенных Штатов. Всех ее героев пресловутый «социальный лифт» в свое время вынес из «синих воротничков» в нижний средний класс— просто за счет того, что их мастеровые родители сумели оплатить детям образование.

С тех пор герои делали все, как положено,— покупали в кредит и перезакладывали дома, соответствовали статусу, покупая большие машины, пытались помаленьку откладывать в пенсионные фонды. Но оказалось, что буксуют в песке: дома стоят меньше взятой ипотеки, накоплений— в случае реальной безработицы— хватит на несколько недель, хорошее образование для детей переходит в сферу несбыточного, а сами дети обратно съезжаются с родителями, потому что жить отдельно— денег нет.

Короче, рассказ о том, как вдруг кончилось топливо у «американской мечты». В Financial Times происшедшему дается понятный диагноз и устанавливается незамысловатая причина: топливом «американской мечты» были деньги, они-то в кризис и кончились.

Простота диагноза вызывает сомнения. Потому что при ближайшем рассмотрении видно, что социальные лифты и до кризиса— когда денег и в Штатах, и в Западной Европе было много— там уже работали через пень-колоду.

А цитированные выше российские социологи замечают (уже про нашу страну), что «в обществе сокращается численность „нищих“, „бедных“ и „необеспеченных“, происходит рост доли „обеспеченных“, „зажиточных“ и „богатых“. Но улучшение материального положения происходит, как показано выше, при устойчивости социальной стратификации».

Похоже, мы имеем дело с гораздо более фундаментальным явлением: не в экономической депрессии дело, а в общей стагнации. Кризис просто помог окончательно развеяться мифам, которые уже давно были больше мифы, чем реальность. Социальные лифты стопорятся, потому что выработали свой ресурс существовавшие до сих пор модели развития.

Массовая версия американской мечты (социальный лифт, привозящий на этаж, где «дом с лужайкой и двумя плазменными телевизорами, дети в колледже, а отпуск в Мексике») уже давно питалась не упорством, трудом и талантом, а пустым дешевым кредитом. Из-за этого исполнение мечты превратилось в массовый продукт (а значит, перестало восприниматься как социальный лифт), когда пустые деньги были. Тем тяжелее оказался психологический удар, когда пустые деньги исчезли, и стало непонятно, появятся ли они опять.

К России все это вроде бы имеет мало отношения. У нас в последние 20 лет и вертикальная мобильность была куда стремительнее, и топливо у нее было совсем другое, и застревали эти лифты (или вообще срывались с тросов) по другим причинам. Но тем более впечатляет схожесть конечного результата: лифт застопорился, поскольку исчерпалась модель.

Просто кончилось время, когда можно было стремительно стать миллионером, начав разливать молоко длительного хранения или штамповать консервные банки, которые открываются без ножа. То есть не придумывая никакого сверхъестественного «Гугла», а просто разливая сок или штампуя банки, потому что в «совке» не было ни сока такого, ни модерновых банок. Теперь схожее количество энергии и удачи просто доведет тебя от младшего менеджера до исполнительного вице-президента. И точно так же та энергия и способности, которые на постсоветском безрыбье выводили в медиазвезды и властители дум, сейчас в лучшем случае допрыгают претендента до глянцевого обозревателя.

Кстати, кажется, что ровно в этом коренится существенная часть разочарованного дискурса российской продвинутой публики. Она клеймит за заржавевшие лифты режим (и часто заслуженно). Но главная-то штука не в режиме, а в том, что годы ушли. Исчерпалась модель заполнения пустоты. Молоко long-life продают в каждой автолавке, а для лифта и прорыва надо придумывать «Гугл», что по определению не может быть массовой задачей.

Либерализация политики, перемены в инвестиционном климате или отказ от привычки безоглядно жрать в долг (нужное подчеркнуть в зависимости от страны) с большой вероятностью подтолкнут заржавевшие лифты. Но реально их перезапустить— гораздо более фундаментальный вызов. Конечно, есть простой и неоднократно испробованный путь решения: структуру сломать, все перемешать, всех опустить вниз— и тогда многие опять совершат рывок наверх. Собственно, про это случаются бунты и войны. Но без такого способа все-таки хотелось бы обойтись.