«Хуже быть уже не может». Почему Россия потерпела поражение в Сирии

В своей колонке для RTVI эксперт по политике России на Ближнем Востоке Никита Смагин рассказывает о том, что привело к краху усилий Москвы в Сирии и почему то же самое может оказаться верно в отношении Ирана.

В стремительно меняющемся сирийском контексте Москве теперь придется договариваться с теми силами, которые они все эти годы называли террористами, или же вообще оставить идею о военном присутствии в Сирии. А в более широком контексте можно задуматься и о стратегической проблеме: поддержка авторитарной власти, теряющей легитимность, приводит к катастрофе. Нет никакой гарантии, что схожие сценарии не повторятся в других точках планеты, где Россия делает ставку на непопулярных правителей.

Половинчатый статус-кво

Когда Москва в 2015 году вмешалась в уже пять лет как идущую гражданскую войну в Сирии, у многих перспективы этой затеи вызвали скептический отклик. Однако последующие события вроде бы не подтвердили опасения. Российская военная помощь помогла сохранить Башара Асада у власти и отвоевать правительственным силам больше 70% страны. Происходящее выглядело как почти безупречная военная авантюра.

Все это проходило на фоне призывов вернуть России статус «великой державы», и стало важной символической вехой. Сирийская кампания не только значительно изменила региональный расклад, но и трансформировала представление российской элиты о собственном месте на мировой арене.

Успехи в телевизоре были подкреплены заявлением о выводе основной части войск из Сирии в марте 2016 года. Все подавалась как быстрая победа в короткой и решительной кампании, продолжавшейся всего 5 месяцев и 14 дней — интуиция верно подсказывала руководству страны, что современные войны должны быть стремительными и скоротечными. Однако проблема состояла в том, что 15 марта 2016 года никакого «взятия Рейхстага» не произошло.

Между тем, гражданская война в Сирии продолжалась, а вместе с ней обновлялись отчеты о новых успехах в ней. То, что новые победы происходят в ситуации, когда войска вроде как уже выведены еще в 2016, никого особо не смущало. Российское присутствие в Сирии стало рутинным новостным фоном. А когда война становится рутиной, значит что-то очевидно идет не так, как предполагалось ранее.

Цель России в Сирии была далеко не эфемерной — наоборот, максимально конкретной: уничтожить всех врагов Дамаска. Просто за 9 лет эта задача оказалась непосильной ни для сирийского правительства, ни для его союзников в лице Тегерана и Москвы. Теперь России нанесено стратегическое поражение, ведь она продолжала свою «миссию в Сирии» до последнего, упорно поддерживая текущий половинчатый статус-кво.

Цена поддержки

Корни разгрома правительственных сил кроются в отношении сирийского общества к правительству Башара Асада. Последний, судя по данным опроса международной гуманитарной организации International Rescue Committee, не сумел выстроить сколь-либо приемлемую экономическую модель на отбитых у оппозиции территориях, где 90% населения стабильно жили в нищете, полагаясь лишь на гуманитарную помощь. При этом службы безопасности продолжали повсеместное давление, не снижая уровень репрессий. Ресурсов для нормального содержания армии и сил безопасности также не хватало, поэтому они выживали как могли, в основном за счет взяток и рэкета. В этих условиях у рядового сирийца сложилось устойчивое ощущение, что хуже жизнь быть не может.

Утрату легитимности сложно измерить, особенно в авторитарных системах. Однако критические формы этого состояния становятся видны невооруженным глазом. Конечно, даже те, кто знал об этой проблеме, не все представляли ее масштаб. Последствия произошедшего выглядят убедительно даже для самых ярых скептиков: брошенные танки, без боя отданные города и революция за 12 дней.

В то же время уникальной эту ситуацию никак не назовешь. Летом 2021 года талибы* победным маршем прошлись по Афганистану, 15 августа без боя заняв Кабул, где еще оставались ВС США. А в 2014 году боевики ИГИЛ* за пару недель захватили почти треть Ирака, тогда как вооруженная американцами иракская армия побросала все свое снаряжение.

Эти неудачи США создали устойчивое впечатление, что американцы не умеют создавать легитимные военные и бюрократические структуры на Ближнем Востоке. Все их попытки сконструировать новую власть на оккупированных территориях терпели фиаско. В то же время, другие силы (например, иранцы) показывали, что они в этом деле подкованы куда лучше — Тегеран создал целую плеяду вооруженных структур, которые в Ливане («Хезболла») и Ираке (шиитская милиция) и по сей день остаются легально частью властной иерархии.

Но, как показал сирийский опыт, дело вовсе не в американцах, над которыми из-за Афганистана на протяжении нескольких лет продолжают смеяться эксперты в телевизионных передачах.

Если власть теряет легитимность и не пользуется поддержкой населения, то с этим ничего не могут сделать ни Иран, ни Россия.

Магического механизма для создания таких конструкций нет ни у кого. Если тебя и твоих союзников не воспринимают как законную власть — твои дела плохи. Поэтому выбор в пользу поддержки теряющих популярность правителей выглядит примерно так же ошибочно, как и попытки с нуля построить демократию западного типа после свержения диктатора за счет военной интервенции.

Больной вопрос

Для России последних лет Сирия стала точкой входа на Ближний Восток. Военное присутствие и успехи в борьбе с боевиками сформировали вокруг нее образ серьезного игрока, с которым нужно считаться всем региональным силам. Кроме того, военно-морская база в Тартусе служила логистическим хабом для обеспечения российских интересов в Африке. Украинская кампания лишь прибавила Москве аргументов в пользу необходимости сохранять присутствие в Сирии — израильская сторона заявляла, что не поддерживает вооружением Киев именно из-за существующих договоренностей с Россией по Сирии.

В последние два года Кремль продолжал деятельность на Ближнем Востоке, включавшую давление на силы США в Сирии, попытки выстроить отношение с йеменскими хуситами и талибами* и наращивание торговоэкономических связей со странами региона. Иными словами, уходить из региона в планы России точно не входило.

Поэтому «самым больным вопросом» для России остается судьба военных баз в Тартусе и Хмеймиме. Логично предложить, что Москва попытается остаться в Сирии и при новой власти. Уже в день взятия Дамаска появились сообщения о том, что сирийская оппозиция гарантировала безопасность российских военных баз.

В теории представить, что Москва договорится с оппозицией из «Хайят Тахрир аш-Шам»* (ХТШ), можно. Все-таки механизмы исключения террористов из списка уже разрабатываются для талибов*, поэтому ничего не мешает проделать схожую работу здесь. Скорее вопрос заключается в договороспособности самих ХТШ. Россия все эти годы наносила удары по этой структуре, представляя это как борьбу с терроризмом. Поэтому совсем не факт, что представители оппозиции посчитают приемлемым сценарий, когда российские базы остаются в Сирии. Поэтому сохранение особого статуса России на сирийской земле требует серьезного компромисса. В то же время ХТШ* обладает особыми отношениями с Турцией, которая тоже захочет быть услышанной по вопросам о будущем устройстве Сирии.

Иранская проблема

Не стоит также забывать, что события в Сирии могут оказать серьезное влияние на ключевого регионального партнера России — Иран. Это государство потеряло здесь куда больше Москвы. Фактически с падением Дамаска прекратила свое существование «Ось сопротивления» — единых пояс союзников Тегерана от границ Исламской Республики до Средиземноморья. К тому же, успех ХТШ* в Сирии непременно вдохновит часть противников властей в Тегеране.

Если лишившаяся легитимности власть Дамаска рухнула, то почему иранская власть, утратившая поддержку большей части населения, не может постичь та же судьба?

Текущие события значительно усиливают экзистенциальный страх иранской элиты. Можно констатировать крах концепции «асимметричной войны», продвигаемой Тегераном, в части купирования угроз на дальних подступах. Этот подход предполагал, что Исламская Республика для обеспечения своей безопасности должна придвигать линию обороны как можно ближе к своим противникам в регионе — Израилю и военным базам США. Поэтому сейчас Тегеран чувствует себя предельно уязвимым, а это ставит ребром вопрос о необходимости мер, которые будут гарантировать выживание иранского режима.

Логичным ответом может стать решение о создании ядерного оружия. Так, в иранском Меджлисе на фоне краха сирийского правительства зазвучали именно такие предложения. Хотя главная угроза все-таки находится внутри страны. Массовые протесты 2022 года и бойкотирование президентских и парламентских выборов населением Ирана, которое привело к падению явки с 70% до менее 40%, наглядно говорят о проблемах легитимности в самом Иране. Поэтому властям нужно срочно принимать меры: запускать или волну реформ, или репрессий.

Что касается реакции России, то она очевидно не будет в восторге, если Иран выберет путь создания ядерного оружия. Однако вопрос отношения с Тегераном, памятуя сирийский опыт, может встать еще серьезней.

Напомним еще раз, что поддержка авторитарной власти, стремительно теряющей популярность и легитимность дорого обошлась России в Сирии. И никто не может гарантировать, что иранский кейс не повернется к истории и Москве примерно тем же боком.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции

* организация признана в России террористической и запрещена

RTVI САМОЕ ВАЖНОЕ