Платошкин о православной церкви в первые годы советской власти

Николай Платошкин отмечает, что нередко можно встретить такую точку зрения, что большевики однозначно были негативно настроены по отношению к православной церкви, и все их действия сводились исключительно к тому, чтобы максимально дискредитировать церковь.

Так ли это на самом деле? Здесь нужно вот что понимать: со времен Петра Великого церковь стала чем-то вроде министерства в государстве, она была прямо привязана к власти, а главой церкви фактически был глава страны.

Неудивительно поэтому, что церковь активно поддерживала временное правительство, была в первых рядах тех, кто выступил против возрождения монархии, за новые порядки. В ответ на это Временное правительство обещало сохранить множество привилегий церкви, а также перестало контролировать церковь, как это было в годы империи.

Для церкви временное правительство было идеальным вариантом: с привилегиями и без контроля. Причем церковь даже могла выдвигать свои требования временному правительству. Например, некоторые из них: поддержка церкви со стороны государства, указание, что православная церковь — основная в России, а также церковь требовала, чтобы все министры правительства были православными.

Но, как известно, временное правительство не особенно долго смогло находиться у власти, в скором времени начался период советской власти. И как на это отреагировала церковь? Однозначно негативно, потому что сторонники советской власти заявили сразу, что церковь мгновенно отделяется от государства, многие структуры, связанные с церковью, исчезают, а государство перестает хоть как-то финансировать церковь.

С большевиками в этом вопросе было невозможно договориться: они еще задолго до революции выступали за отделение церкви от государства и школы и церкви.

Понятно, что первая реакция — негатив. А отсюда и поддержка врагов советской власти. Поддержка разная: от идейной до прямого участия на стороне врагов Советской России. Следовательно, что оставалось делать большевикам?

Оставалось активнее и последовательно защищать советскую власть. А раз большинство представителей церкви в первое время были против советской власти, то, понятно, что они воспринимались именно как враги.

Но они воспринимались как враги не потому, что были православными, а прежде всего потому, что присоединились к контрреволюции. Платошкин здесь особо отмечает, что никаких негативных последствий не было для тех священников, которые поддерживали советскую власть с самого начала.

Советская власть говорила, что она за отделение церкви от государства, однако советская власть сдавала храмы в аренду церкви в случае, когда у прихода было 20 прихожан, такие были нормы практически с самого основания советской власти.

При советской власти даже в первые годы издавали церковную литературу, были крестные ходы, но не было религиозной пропаганды от государства, не было религии в школе и так далее. Религия была частным делом, но в то же время никогда такого не было, чтобы сторонник советской власти, но при этом верующий, подвергался хоть каким-нибудь гонениям.

Тут, как считает Платошкин, есть ошибочная логика: дело в том, что нередко сторонников контрреволюции, которые буквально сражались с большевиками, называют мучениками, что якобы их «преследовали за веру», хотя по факту это было не так.