Химическое оружие и советские концлагеря: как подавляли Тамбовское восстание

В августе 1920 года из-за неурожая и жестокой политики продразверстки в Тамбовской губернии вспыхнуло крестьянское восстание. Возглавил его бывший эсер Александр Антонов. Оно стало одним из самых крупных народных восстаний против власти Советов за время Гражданской войны.


Участники Тамбовского восстания.





Крестьянский вопрос в Тамбовской губернии

До революции 1917 года и разгона учредительного собрания основной политической силой в Тамбовской губернии были эсеры. На своем I съезде партия приняла устав и программу, где среди всего прочего значился пункт «социализация земли». Эсеры выдвигали идею изъятия земли из частной собственности вообще и передачу ее не государству, а в общенародное достояние с полным запретом купли-продажи. По плану, земля отдавалась в бессрочное пользование крестьянских общин, которые в свою очередь перераспределяли ее по «трудовой норме».

Идея «социализации земли» была проста и понятна тамбовскому крестьянину, привыкшему жить в общине. В губернии в ведении сельских общин находилось 53 % всей земли, а у частных владельцев только 36 %. Попытка ликвидации общины при реализация столыпинской аграрной реформы в Тамбовской губернии и вовсе вылилась в вооруженные столкновения. С 1907 по 1914 год в Тамбовской губернии против аграрной реформы произошло 22 выступления, в 9 из которых участвовали крестьяне целых селений.

Некий Львов из Тамбовской губернии в своем письме так резюмировал отношение населения к эсеровской агитации: «Даю крестьянам читать издания социалистов-революционеров и социал-демократов. Последние мало интересуют, а издания социалистов-революционеров берут нарасхват».

«Крестьян пороли и сейчас порют по всем правилам искусства Николая Кровавого, если не больше»

Гражданская война, начавшаяся в России в 1918 году, привела к разрухе и нехватке продовольствия в крупных городах и некоторых нечерноземных областях страны. Чтобы решить эту проблему, в рамках политики «военного коммунизма» в январе 1919 года Совнарком РСФСР принял декрет о введении продовольственной разверстки. На контролируемых большевиками территориях крестьян обложили натуральным налогом.

В документе «О разверстке между производящими губерниям зерновых хлебов и фуража, подлежащих отчуждению в распоряжение государства», который подписал председатель Совнаркома Ленин, говорилось, что изыматься в пользу государства должны лишь излишки зерна и фуража.Тех, кто не сдал продовольствие в срок, предлагалось подвергнуть «безвозмездному принудительному отчуждению обнаруженных у них запасов», а «к упорствующим из них и злостно скрывающим свои запасы применяются суровые меры, вплоть до конфискации имущества и лишения свободы по приговорам народного суда». При этом «порядок и право обжалования неправильностей разверстки устанавливаются Народным Комиссариатом Продовольствии».

Позже заготовительная кампания также распространилась на картофель и мясо, а к концу 1920 года — уже почти на все сельхозпродукты. Расчет за сельхозпродукцию предписывалось производить по установленным ценам. Однако из-за быстрого обесценивания денег в условиях Гражданской войны и разрухи для крестьян это фактически означало отдать хлеб бесплатно, поэтому они предпочитали попросту прятать его или снижать количество обрабатываемой земли.

Нормы продразверстки в регионах устанавливала губернская продовольственная комиссия в зависимости от урожая и потребностях нужд местного как городского, так и сельского населения, не имеющего в потребной норме своего хлеба. Нередко такие комиссии ошибались в собственных расчетах, и нормы сдачи продовольствия, установленные на местах, были близки по размерам к общему урожаю, который крестьяне собирали.

Также в возмущение крестьян приводили действия некоторых представителей продотрядов, которые занимались изъятием продовольствия. Нередко на местах они не только «действовали по своему усмотрению», но и отличались особой жестокостью по отношению к населению. Например, в феврале 1920 года президиум Борисоглебского уездного исполкома направил в тамбовские губком партии и губисполком, а также во ВЦИК и ЦК РКП(б) доклад с требованием предать суду некого гражданина Морголина:

«На волости наиболее плодородные разверстка наложена гораздо менее, чем они могут дать и, наоборот, на волости наименее плодородные накладывается гораздо больше. Однако, совершенно не учитывая этого положения, приехавший в уезд гражданин Марголин со своим отрядом принялся яро выполнять эту разверстку. И что же: по уезду пронесся ужасный крик — крик наболевшей крестьянской души, протест против насилия и репрессий, которые гражданин Марголин стал применять к крестьянам-беднякам, к женам и семьям красноармейцев, но не к кулакам.

Репрессии эти прямо бесчеловечны и напоминают собою времена средневековья. В ход была пущена порка. Крестьян пороли и посейчас порют по всем правилам искусства Николая Кровавого, если не больше. Порют продармейцы, агенты и сам гражданин Марголин, за что и был арестован ревтрибуналом, но по приказу из Тамбова ныне выпущен из тюрьмы с допущением к исполнению своих обязанностей.

Не довольствуясь поркой, по приказу гражданина Марголина был проведен мнимый расстрел членов Новотроицкого сельского Совета Русановской волости. Было это таким образом. Арестованные члены сельского Совета были посажены в сарай, из которого их поодиночке выводили, раздевали, ставили к стенке и командовали: «Взвод! Пли!». Продармейцы стреляли в воздух, а обезумевший от страха член Совета падал в обморок. Затем его поднимали и громко кричали: «Одну сволочь расстреляли, давайте другую». Выводили другого, и с ним проделывали то же самое. Но этого мало. Раздетых членов Совета и крестьян запирали раздетыми в холодный сарай, где они находились по несколько часов на двадцатишестиградусном морозе, дрожа и, вероятно, в душе проклиная Советскую власть.

У тех же крестьян конфисковывалось все имущество и скот. Последний загонялся к кому-нибудь во двор и целыми днями находился без корма. Голодный рев животных сам говорил за себя, бывали случаи, что здесь же, на дворе, коровы телились, лошади жеребились и приплоды замерзали.

От побоев умирали люди. Наиболее характерен такой случай. К жене красноармейца приходят продармейцы и требуют, чтобы она немедленно выполнила государственную продразверстку. Жена красноармейца заявляет, что она не может этого сделать по той самой простой причине, что у нее ничего нет. Ее доводы оказались для продармейцев недостаточны, и они, обложив ее крепким словцом, пустили в ход нагайки и кулаки. В результате у беременной жены красноармейца преждевременные роды, и она умирает, истекая кровью…

Таким образом, у большинства крестьян — беднейших крестьян — хлеб выметен подчистую. Более того: крестьянам нередко приходилось выезжать за хлебом в соседнюю Воронежскую губернию, где прикупали хлеб по спекулятивной цене и выполняли разверстку.

Продовольственную разверстку гражданин Марголин начинает таким образом. По приезде в село или волость он собирает крестьян и торжественно заявляет: «Я вам, мерзавцы, принес смерть. Смотрите, у каждого моего продармейца сто двадцать свинцовых смертей для вас, негодяев» и т. д. Затем начинается требование выполнить продовольственную разверстку, а потом порка, сажание в холодный сарай и т. п.

Результаты действий Марголина не преминут сказаться. Площадь земли по Борисоглебскому уезду останется совершенно незасеянной, так как разверстку выполняли, не считаясь с нормой; возможны также голодные бунты и восстания…»

Политика советской власти по отношению к деревне спровоцировала многочисленные крестьянские восстания по всей стране. Крестьяне, не желая даром отдавать честно выращенный хлеб, вступали в открытое противостояние с продотрядами, однако Тамбовское восстание стало одним из крупнейших по той причине, что местные коммунисты фактически не имели надежной опоры ни в городе, ни в селе. В сугубо аграрной Тамбовской губернии доля рабочего класса не превышала одного процента, а беднейшее крестьянство в зажиточно-середняцкой тамбовской деревне составляло меньшинство, тогда как процент кулачества в ней был, наоборот, высок и составлял, по сведениям из разных источников, от 14 до 20.

Антонов
Летом 1920 года на Тамбовскую губернию были возложены заведомо невыполнимые объемы продразверстки. По оценкам тамбовского губпродкома губерния должна была получить 62 млн пудов, однако, как выяснилось впоследствии. комиссия ошиблась почти в два раза. Из-за засухи в 3–5-миллионной губернии было собрано лишь 32 млн. пудов, из которых крестьянам 11,5 надлежало отдать государству. При этом тамбовский губпродком «разбросал» эти 11,5 млн. пудов по всем 12 уездам таким образом, что почти половина всей продразверстки (46%) ложилась на три наиболее пострадавших от засухи уезда — Тамбовский, Кирсановский и Борисоглебский. В своей книге «Хроника Антоновского восстания» историк Владимир Самошкин пишет, что в случае «успешного выполнения разверстки» в Борисоглебском уезде 440-тысячное сельское населения «должно было исчезнуть с лица земли в результате неизбежной смерти от голода», так как оставшегося урожая хватило бы только на семена для будущего года.

19 августа 1920 года сразу в двух селах Тамбовской губернии — Каменка Тамбовского уезда и Туголуково Борисоглебского — крестьяне отказались сдавать хлеб и уничтожили продотряды. Вскоре произошло объединение нескольких мелких повстанческих групп. Во главе восстания стал бывший эсер Александр Степанович Антонов. К этому времени его имя было достаточно известно на Тамбовщине.

Еще до революции, едва окончив Кирсановское трехклассное ремесленное училище, он успел вступить в «Тамбовскую группу независимых социалистов-революционеров» в составе которой принимал участия в ограблениях правительственных учреждений, или, как тогда говорили, в «экспроприациях». Средства, добытые таким образом, шли на революционную борьбу.

В полицейских ориентировках Антонов проходил под кличками «Румяный» и «Осиновый», однако долгое время никаких серьезных доказательств его участия в «эксах» не было, так как свои операции тот проводил максимально тихо и без пролития крови. Так было до 1908 года. В июне с разницей в неделю случилось два инцидента со стрельбой, во время которых были ранены тамбовский городовой Сергей Тихонов и кондуктор Хомутляевского лесного кордона Владимир Шипилов. 3 ноября 1908 года случилось событие, окончательно поставившее крест на карьере Антонова как эсеровского экспроприатора.

При ограблении кассы на станции Инжавино разыгралась настоящая драма. Начальник станции Василий Петров, заливаясь слезами, сообщил налетчикам, что он «очень болен и стар» и что у него шестеро маленьких детей, «которые не увидят больше своего бедного отца, ибо теперь его точно посадят в тюрьму», потому как два месяца назад касса станции уже была ограблена, грабителей не нашли, а потому и посадили в тюрьму его предшественника, обвинив в том, что это он сам взял деньги. «Сердобольный» Антов оставил начальнику станции записку с текстом, что «Четыре тысячи триста шесдесят два рубля 85 коп взято партией анархистов индивидуалистов. Член партии». Сознательно исказив в расписке партийную принадлежность, эсер Антонов не изменил своего обычного почерка, образец которого уже имелся в губернском жандармском управлении.

Александр Антонов был арестован 21 февраля 1909 года в Саратове, куда приехал по партийным делам. За участие в ограблении кассы на станции Инжавино в ноябре 1908 года и нанесения огнестрельных ранений городовому и лесному кондуктору он был приговорён к смертной казни, но, по решению Петра Столыпина, казнь была заменена бессрочной каторгой, до которой, впрочем, он так и не добрался. Вместо этого он в течение восьми лет кочевал из одной тюрьмы в другую. После того как родная партия отказала в просьбе одолжить 700 рублей для подкупа ряда тюремщиков, Антонов, находясь в Тамбовской губернской тюрьме, два раза предпринял побег. Первый раз он перепилил кандалы и решетку на окне своей камеры на первом этаже, вылез наружу, но был схвачен тюремной охраной. Второй раз, находясь в карцере, он умудрился пробить дыру в потолке, через которую проник через в тюремную церковь, где и был случайно обнаружен священником.

Александр Антонов был выпущен был по амнистии после Февральской революции как политический заключенный, после чего числился сначала младшим помощником начальника второй части (районного отдела) Тамбовской городской милиции, а потом получил повышение и должность начальника Кирсановской уездной милиции. На рабочем месте бывший экспроприатор показался себя хорошей стороны и даже попытался навести некое подобие порядка в уезде. Данный факт отмечали даже его противники.

После того, как в начале марта 1918 года в Тамбовской губернии установилась советская власть, в Кирсановском уезде де-факто сохранялось двоевластие. Если номинальная власть в уезде была представлена большевиками, то фактическую силу представляла уездная милиция, которая при Антонове значительно увеличилась численно и состояла почти полностью из бывших эсеров. После того как была создана уездная ВЧК (почти сплошь большевистская), она «едва ли не с первого дня своего существования» начала «„копать“ под уездную и городскую милицию». В начале второй половины июля 1918 года Антонов ушел — с официального разрешения своего начальства — в месячный отпуск, но назад на службу не вернулся.

Враги по переписке
Осенью того же года по Тамбовской губернии прокатилась волна стихийных крестьянских восстаний, вызванных действиями продотрядов. Эти выступления советской власти удалось с трудом подавить. Тогда же Александр Антонов, вернувшийся на Тамбовщину тайно, начал собирать и вооружать боевую дружину. Первоначально в ней состояло 10–15 человек. В основном это были бывшие милиционеры, избежавшие в августе ареста или же арестованные, но в конце концов выпущенные на свободу «за неимением обвинительных материалов». Также «к делу» Антонов привлек родственников — младшего брата Дмитрия и шурина Александра Алексеевича Боголюбского.

Численность дружины непрерывно увеличивалась и к середине лета 1919 года достигла ста пятидесяти человек. В основном это были люди, отобранные Антоновым после им же организованного двухтысячного митинга дезертиров у села Трескино.

Еще будучи начальником кирсановской милиции, Антонов с некоторыми подчиненными тайно экспроповал оружие, отобранное у фронтовиков и уголовников. Многие историки считают «самым ярким» событием в милицейской биографии Антонова разоружение нескольких эшелонов с солдатами Чехословацкого корпуса, следующими через станцию Кирсанов. За эту операцию Кирсановский Совет наградил Антонова маузером, забыв «поинтересоваться», куда же делось отобранное оружие.

Оружейные склады будущие повстанцы обустравивали в труднодоступных лесах и болотах по берегам реки Вороны, между селами Иноковка и Чернавка и в юго-западной части уезда в треугольнике сел Калугино — Золотовка — Трескино.

Уйдя в подполье, Антонов с дружиной занялись «экспроприациями» советских учреждений и террором против красных — местных коммунистов, комиссаров-«назначенцев» и продотрядовцев. Советская власть объявила Антонова бандитом, заодно приписав ему и чужие преступления, в частности банды некого Кольки Бербешкина. В ответ антоновцы выследили и убили Бербешкина. Попутно сам Антонов написал письмо начальнику Кирсановской уездной милиции с протестом против очернения действий его дружины и даже выразил готовность помочь милиции в борьбе с уголовными шайками:

«По дошедшим до нас сведениям, товарищи коммунисты, желая очернить меня и моих товарищей перед лицом трудового крестьянства и всей свободомыслящей России, обзывая нас бандитами, стараются приписать нам причастность к грабежам, совершенным в районе волостей: Трескинской, Калугинской, Курдюковской и др.«Нашу непричастность к грабительским бандам мы доказываем следующими фактами: Караваинская банда, находящаяся под руководством известного вам Бербешкина, ныне нами ликвидирована. Труп Бербешкина и его помощника Артюшки можете взять в округе «Кензари» в ста саженях от дороги направо, как ехать из Курдюков на Рассказово. Трупы других, если вам требуются, можем доставить по месту требования или просто обнаружить, причем считаем своим долгом довести до вашего сведения, на борьбу с уголовщиной мы всегда готовы подать вам руку помощи».

Кирсановские «Известия» опубликовали «Ответ на письмо Антонова, присланное им на имя начальника Кирсановской милиции», подписанный выездной сессией губчека. В нем говорилось, что «рабочие и крестьяне Советской России прекрасно знают, что только коммунисты — истинные борцы за идею пролетариата и его лучшую жизнь», а «Антонов не социалист, а, вернее, авантюрист», в чьем лице «кулачество Кирсановского уезда, отличающееся своей контрреволюционностью, увидело своего слугу и защитника». В заключение чека пообещала Антонову и его дружинникам, что «карающая рука пролетариата, победившего мировую контрреволюцию, быстро раздавит вас, пигмеев, своим железным кулаком».

По данным уездного комитета РКП(б), за лето 1919 года только в одном Кирсановском уезде дружинниками Антонова были убиты около сотни коммунистов. Из «экспроприаций», действительно совершенных дружиной Антонова, наибольшую известность получили ограбления Утиновского /Верхне-Шибряйского/ сельсовета в северной части Борисоглебского уезда и Золотовского волисполкома в Кирсановском уезде. Позднее секретарь Тамбовского губкома РКП/б/ Б. А. Васильев писал, что губчека сразу же «столкнулась с тем фактом, что Антонова изловить дьявольски трудно, так как он имеет своих людей всюду — вплоть до партийных комитетов и органов Чека».

Союз трудового крестьянства и Объединённая партизанская армия Тамбовского края

После того как в селах, Каменка Тамбовского уезда и Туголуково Борисоглебского уезда произошло стихийное выступление крестьян, восстание начало быстро распространяться на другие на территории Тамбовского края. 21 августа 1920 года на заседании Тамбовского губкома РКП (б) был создан чрезвычайный оперативный штаб, и в губернии было введено осадное положение.

В ноябре 1920 года Антонову удалось создать единый центр руководства восстанием, который получил название «Главный оперативный штаб», и возглавить его. Тогда же была создана Объединённая партизанская армия Тамбовского края. Возглавил ее георгиевский кавалер, бывший рядовой милиционер конного отряда 3-го района уездной кирсановской милиции Петр Токмаков.

Во всех антоновских полках были введены знаки различия. Все регулярные полки имели свои боевые знамена красного цвета, на которых было начертано полное наименование полка, а сверху — эсеровский лозунг: «В борьбе обретешь ты право свое».

Кроме регулярных и особых полков, в армии также имелись и вспомогательные отряды и подразделения: комендантские команды, «летучие отряды», отряды связистов, разведчиков. Например, отряд некой Маруси занимался в основном реквизицией у местного населения военного обмундирования и лекарственных средств.

Восстание достигло максимального размаха к февралю 1921 года, когда численность повстанцев достигла 50 тыс. человек. Восставшие взяли под контроль практически всю Тамбовскую губернию, исключая города, парализовали движение по Рязано-Уральской железной дороге.

Какой режим установили антоновцы на захваченных территориях — дискуссионный вопрос. Одни историки (в основном советской школы) считают, что на территории занятой повстанцами царил совершенно бессмысленный и ничем неограниченный террор. Другие же это отрицают. Так, Владимир Самошкин указывает, что не нашел архивных документов, указывающих подтверждения тому, что «целые села и деревни сжигались и разрушались» повстанцами, как это утверждает в своей книге «Антоновщина: замыслы и действительность» историк Игорь Петрович Донков.

На совместном заседании представителей губкома СТК и командного и пролитического состава повстанцев 15 января 1921 года было принято воззвание к красноармейцам:

«Товарищи красноармейцы, пора вам проснуться и скинуть прах коммунистов, ведь они вас ведут в бой на брата и отца, восставших против коммунистического террора. Товарищи красноармейцы мобилизованные, довольно спать, бросайте оружие или присоединяйтесь к партизанским отрядам, а иначе вас ждет народная кара беспощадная (…) Да здравствует общее восстание! Довольно обмана и лжи, время не ждет, возвращайтесь домой защищать вместе с партизанами свое родное право и семейные очаги (…). Долой коммунистов-нахалов! Да здравствует общее восстание трудового народа!»

В своей работе на местах СТК руководствовались инструкцией «Об организации районных, волостных и сельских комитетов и их обязанностях». Она содержала 12 пунктов, среди которых значилось: следить за передвижением красных войск; самовольно отлучившихся из отряда партизан задерживать и направлять в ближайшие отряды; в случае их сопротивления — обезоруживать и сообщать тому отряду, из которого отлучился партизан; строго следить за грабежами, убийствами и пожарами, замеченных при этом лиц задерживать и препровождать в суд как бандитов; строго преследовать лиц. занимающихся варкой самогона, уличенных в этом предавать суду; ставить в известность красноармейцев, приехавших в отпуск, чтобы они не возвращались в свои части; не пропускать для продажи из восставшего района в другие местности лошадей и хлеб.

Армия Антонова же руководствовалась «Временным уставом наказаний, подсудных армейским судам». Это был своего рода уголовный кодекс из тридцати семи статей-параграфов, содержавших перечень проступков и преступлений, за которые полагались наказания трех видов: выговор, плети (от 8 до 50 ударов) и расстрел. Несколько параграфов были отведены проблеме самогоноварения. За распитие самогона повстанцами предусматривался лишь выговор или разжалование в рядовые, а вот за изготовление самогона с целью дальнейшей его продажи — от 15 плетей и до расстрела.

В начале 1921 года, когда удача сопутствовала повстанцам, им нередко удавалось захватывали в плен большие группы красноармейцев вплоть до 700 человек. С пленными обращались по-разному, в зависимости от должности. Красным «интернационалистам» выносили исключительно смертные приговоры «за вмешательство во внутренние дела России». Командный состав Красной армии после допроса также приговаривали к высшей мере. Рядовых бойцов же после допроса как правило ждал цикл лекций о целях и причинах «всенародного восстания против насильников-коммунистов» и предложение присоединиться к борьбе. Если красноармеец отказывался, то ему выдавался так называемый «отпуск», справка с подписью командира полка, в которой указывалось имя, когда был взят в плен и когда отпущен. Таким обращением, по мнению Самошкина, с пленными антоновцы пытались ослабить боевую устойчивость и политическую надежность красноармейских частей, внося раскол между командирами, комиссарами и коммунистами, с одной стороны, и беспартийной массой рядовых бойцов, с другой.

На первых порах тамбовские власти пытались справиться своими силами и неоднократно докладывали, что главные силы Антонова уничтожены, а полная и окончательная ликвидация остатков разбитых банд — дело ближайших дней. При этом местные коммунисты проводили карательную политику не только к самим повстанцам, но и к местному населению, заподозренному в симпатиях к антоновцам. Например, 22 декабря 1920 года карательный отряд сжег в селах Никольское и Коптево Тамбовского уезда 230 домов мятежников и расстрелял 150 крестьян. Подобная политика приводила к тому, что некоторые бойцы и даже отряды дезертировали и переходили на сторону мятежников.

Накануне нового 1921 года в Москве было проведено совещание под председательством главы ВЧК Феликса Дзержинского, на котором было решено выделить более значительные силы для подавления восстания. .12 февраля 1921 года на основании решения Наркомата продовольствия, на территории Тамбовской губернии было остановлено выполнение продовольственной разверстки, а в марте 1921 года X съезд РКП (б) принял решение отменить продовольственную разверстку, вместо нее вводился фиксированный продовольственный налог, который считался «согласно количеству десятин и урожайности».

В частности, в листовке полномочной комиссии по Тамбовской губернии говорилось, что продналог «совсем непохож на прежнюю разверстку». Крестьянам предлагалось «спешить с работой в поле, чтобы суметь воспользоваться выгодами, которые обеспечивает трудолюбивому честному крестьянину Советская власть» и «поскорее избавиться от бандитов, от антоновцев, от эсеровских брехунов, всей этой сволочи, которая сейчас мешает крестьянину работать в поле, укреплять и развивать свое хозяйство». При условии сдачи оружия и информации о местонахождении командиров для рядовых повстанцев была объявлена амнистия.

Отмена продразверстки не произвела на тамбовских крестьян должного впечатления. Бои продолжились. В начале апреле армия Антонова подошла вплотную к Тамбову. 12 апреля был взят городок Рассказово. В плен к партизанам попал целиком батальон РККА и 11 пулеметов.

Перелом в крестьянской войне наступил в конце апреля 1921 года. После окончания советско-польской войны и разгрома Русской армии Врангеля в Крыму большевики смогли высвободить против повстанцев дополнительные силы Красной армии.

В Тамбовскую губернию были переброшены более 40 тысяч красноармейцев. Командовать войсками назначили Михаила Тухачевского. Уже в конце мая в районе станции Инжавино части Красной армии под общим командованием Уборевича разгромили 2-ю армию мятежников, после чего инициатива окончательно перешла к войскам Красной армии.

Наряду с военными операциями Тухачевский отводил важную роль репрессивным мерам. 12 мая, в день своего прибытия в Тамбов, Тухачевский издал приказ №130. В нем говорилось, что «Рабоче-Крестьянская власть решила в кратчайший срок покончить с разбоем и грабежом в Тамбовской губернии и восстановить в ней мир и честный труд», для этого она обладает «достаточными военными силами». Повстанцам предлагалось «одно из двух: либо погибать, как бешеным псам, либо сдаваться на милость Советской власти». В том же приказе шестым пунктом зачислись «Правила о взятии заложников». Там говорилось, что «семья уклонившегося от явки забирается как заложники, и на имущество накладывается арест». «Подвергнутая аресту семья бандита содержится в концентрационном лагере в течение двух недель, в какой срок бандит, член этой семьи, обязан явиться с оружием в Штаб Красной Армии». По истечении этого срока «семья высылается на Север на принудительные работы, а имущество раздается крестьянам, пострадавшим от бандитов». Решать участь антоновцев надлежало следственным «тройкам» в составе начальника особого отдела, председателя ревтрибунала и заведующего политбюро. В данной им инструкции говорилось, что «всех добровольно явившихся с оружием бандитов не расстреливать, а заключать в местный лагерь до ликвидации банд Антонова». «Рядовых бандитов, участников местных банд, лиц, оказывающих помощь и косвенное содействие бандам», надлежало приговаривать к заключению «в концлагеря вне пределов губернии сроком от года до пяти лет».

Хотя исправительно-трудовые лагеря активно использовалось губернскими властями еще до начала крестьянского восстания как мера борьбы с «социально-чуждыми элементами», но довольно скоро стало понятно, что возможности пенитенциарных учреждений губернии не были рассчитаны на такой наплыв новоявленных «контрреволюционеров». Поэтому в мае губернский военкомат получил приказ в недельный срок открыть семь новых полевых концентрационных лагерей.

Полевые концентрационные лагеря представляли собой «солдатские палатки, обнесенные проволочными заграждениями» без каких-либо удобств. С июля 1921 года лагеря перевели на самоокупаемость и заключенных стали привлекать к работам на производстве и сельском хозяйстве. Уже к середине лета в них сложилась катастрофическая ситуация: лагеря оказались переполнены, а спутниками узников стали голод, тиф и холера.

Об условиях содержания заключенных в концлагерях тамбовщины можно судить по акту обследования Борисоглебского концлагеря от 19 ноября 1921 года: «В бараках холодно и темно, везде грязь. Бараки не отапливаются, заключенные жалуются на страшный холод… Постельных принадлежностей и мыла в лагере нет, все спят не раздеваясь на голых нарах. Заключенные не стрижены, многие из них ходят в рваном белье, без обуви. У всех масса полотняных и головных вшей. В бане заключенные были один раз с августа 1921 г. Кипяток заключенные получают не каждый день. Бросается в глаза истощение многих заключенных. Все указывают на очень малое количество получаемой пищи… Арестованные получают хлеба и картофеля по ¼ фунта того и другого не более двух-трех раз в неделю… В женском отделении 162 человека, нар нет, спят на полу. Среди заключенных имеются подростки и грудные дети. В бане не были ни разу, вшей много. Уборной нет, для этой цели пользуются сараем».

Общее число крестьян Тамбовской губернии, подвергшихся репрессиям, историк Юлия Кантор оценивает в 30—50 тысяч человек. Историк Борис Соколов считает, что одних только высланных в другие губернии насчитывалось более 70 тысяч человек.

В июле Тухачевский выпустил еще два приказа. В «Приказе Полномочной комиссии ВЦИК о начале проведения репрессивных мер против отдельных бандитов и укрывающих их семей» разрешалось «граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда». В семьях, уличенных в укрывательстве «бандитов» и их имущества, позволялось расстреливать старшего работника, а остальных членов семьи — арестовывать и высылать из губернии с конфискацией имущества. «Оставленные бандитами» дома предписывалось «разбирать или сжигать». Кроме того «селениям, в которых скрывается оружие, властью уполиткомиссий и райполиткомиссий объявлять приказы об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия».

В дальнейшем операция проводилась в селе Курдюки, где «население, не дожидаясь приговора и приказов, по своему личному почину приступило к вылавливанию бандитов, причем все семьи, имеющие родственников-бандитов, являлись сами на регистрацию и указывали срок нахождения их в банде», «ввиду такого отношения крестьян расстрелов не производилось». Там же «было взято 39 заложников из семей отсутствующих бандитов, которые отправлены в концлагерь». Деревня Кареевка, насчитывающая 65 — 70 дворов в 4-х верстах от Курдюков, «ввиду удобного территориального положения» для «постоянного пребывания бандитов» была сожжена.

Население было выслано, а его имущество — конфисковано, исключение составляли семьи красноармейцев, которые были переселены в селе Курдюки и размещены в избах, изъятых у «бандитских» семей. В документе отмечается, что «подобная мера произвела громадное впечатление на весь район», поэтому «остальные селения, прилегающие к Кареевке (…), стали готовиться также к выселению, являлись представители с просьбой о помиловании, представителям указывалось, что их спасение — выдача бандитов и сдача последними оружия».

В целях борьбы с повстанцами Михаил Тухачевский разрешил использование газов. В «Приказе командования войсками Тамбовской губернии о применении газов против повстанцев» говорилось, что «леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая всё, что в нем пряталось». Хлорпикрин (вещество слезоточивого действия) использовался по меньшей мере трижды в июне 1921 года, но с весьма относительной эффективностью.

Летом 1921 года основные силы повстанцев потерпели поражение, оставшиеся боевые части разделились на мелкие группы, скрылись в лесах и перешли к тактике партизанской войны. К концу года мятеж был окончательно подавлен. Однако сам Александр Антонов вместе с братом Дмитрием продолжали скрываться в тамбовских лесах. Последний бой они приняли 24 июня 1922 года в селе Нижний Шибряй Борисоглебского уезда. Антоновы были убиты во время спецоперации, разработанной отделом по борьбе с бандитизмом Тамбовской губчека. После смерти их тела привезли в Тамбов и на три дня выставили на всеобщее обозрение в здании Казанского Богородичного мужского монастыря, где тогда располагалась Тамбовская губернская «черезвычайка».